Записки на акцизных марках

Однажды я решила подружиться с нашим турецким садовником. Закопать, так сказать, томагавк в землю. Ну потому что сколько можно ходить и друг на друга искоса поглядывать, параллельно трясясь каждый за свою вотчину. Он — за общественные лопаты, грабли и воду, я — за кусок повытоптанного газона под окнами.⠀ Противостояние у нас давнее. Почитай, три года друг другу нервы делаем и глаза закатываем. А я человек хоть и шумоголовенький, зато мирный. А тут как раз случай подвернулся. Поехали мы, значит, с друзьями на крыбалку...

Если вы думаете, что я на самом деле нормальная и просто придуриваюсь, то вот вам факт из моей биографии.  Однажды много счастливых лет назад мы с Андрюшей устроили званый ужин. Пригласили всех своих друзей, но почему-то пришли не все, а только самые отважные и холостяки, которые мясо по-французски последний раз видели ещё в прошлом веке. А я вам не какая-то там Юля Высоцкая. Я — бахиня французского мяса, и слава эта всегда бежала впереди меня.  Стол я сервировала очень даже красиво. Как в детстве, по-новогоднему...

Однажды мы с мамой поехали в гости к дальней родственнице. Тётя Таня жила свою счастливую жизнь в маленьком железнодорожном поселке. Вместе с ней жил-был муж и двое сыновей, один из которых чуть постарше меня.  С тётей мы не виделись давно, поэтому мама зацепилась с ней языками ещё на вокзале, и никак не могла расцепиться. Мне же было скучно слушать взрослых, поэтому я путалась под ногами, мельтешила и всячески отвлекала женщин от разговоров про «Как добрались?», «А она чего?», «А у этих такое произошло!» и других важных тем...

«Галинка, сбегай в киоск, купи хлеб», - командует мама. Я откладываю детектив серии «Черный котенок», вздыхаю и обреченно плетусь обуваться.  «Сдачу всю до копейки вернуть», - говорит она, и я замечаю грусть в её голосе. Не целую даже грусть — тень. До зарплаты неделя. Считай, целая вечность, в течение которой денег хватит только на молоко и хлеб. Придется затянуть пояса потуже и положить зубы на полку. Это тоже мама говорит.  Ныряю в растоптанные сандалики, выхожу в подъезд. Вчера мы с подругой Иринкой с восьмого собственноручно его подмели...

«Ой, да кто тебе сказал, что это плохо? – Мылочка глубоко затянулась синим «ЭлЭмом» и выпустила в морозное утро аккуратные кольца дыма. – Они не обеднеют, а мы сэкономили». Я во все глаза таращилась на подругу. Вот это она отважная! Вот это она даёт! Предметом моего восхищения в тот день стал поступок Мылки, который осуждается и «белыми польтами», и уголовным кодексом. Вчера на рынке ей удалось слямзить пару домашних тапочек с прилавка, заваленного разным ширпотребом, мелочёвкой, и не спалиться. Теперь она спокойно рассказывала о том, что это вовсе не первая мелкая кража в её послужном списке...

Вы тут все меня просили рассказать какую-нибудь позорную историю. Ладно, никто не просил, но я все равно расскажу. Однажды много-много лет назад я купила фотоаппарат. Красивый, гладкий, цифровой. Вытащила его из коробки, положила сначала в чехол, потом в сумочку и поехала к подружкам на фотосессию . Девчонки моей покупке очень обрадовались, поэтому купили шампанское, достали из шкафа всю свою самую красивую одежду, косметику, включили плойку и давай красоту наводить. Фотосессия планировалась ни в...

«Зырь, какая штука прикольная», - Маша (не моя, про которую вы все тут знаете, другая) задрала футболку и оголила плоский живот. В пупке сверкал и переливался всеми цветами радуги пирсинг. Аккуратный, красивый, свеженький. Рот мой открылся сам собой, глаза округлились и даже выпучились: мне страсть захотелось иметь такой же пресс и сережку, которая будет прикрывать мой выпуклый и от того позорный пупок, и отвлекать внимание аудитории на пляже от округлого, рыхлого пуза. «Круто, - обзавидовалась я...

У детства есть запах. Тот аромат, уловив который случайно на улице или в моменте, замираешь, стоишь дураком и слушаешь, пытаясь окунуться в него, насладиться, запомнить.⠀ Моё детство до одури пахнет майской сиренью и мамиными блинами. Выгоревшими на солнце волосами с тонкими, почти прозрачными кончиками. Июньским утром после ночной грозы и огромной резиновой камерой от тракторного колеса, на которой я скакала каждый день, отдыхая в деревне у бабушки.⠀ Оно пахнет малиной, укропом и зрелыми тепличными помидорами...

«Совсем с глузду съехали! Обнаглели, обожеволились, распоясались!» - Степановна метала молнии, перевалившись через балконное ограждение. У подъезда, аккурат под окнами её спальни красовалась свежая жирная надпись белой краской: «МАША! Я тебя ЛЮБЛЮ!!!» «И какой идиот додумался вонючей краской на асфальте в любви признаваться? Весь дом потравить хочет, не иначе». Степановна нервно дернула плечом, нацепила на нос круглые очки, начала осматривать окрестности на предмет незадачливого ухажера, который так опрометчиво влюбился в какую-то Машу из её (в этом пожилая женщина не сомневалась) подъезда...

Чай у бабули знатный. Об этом было известно всей Нагорной улице, а потому по вечерам, как пчелы на мёд, в небольшой её домик с высоким крыльцом и широкими сенями слетались соседки. «Ольга, ты дома?» - кричали ещё от калитки. Приносили свежий, теплый хлеб, домашние булочки, халву, конфеты, овсяное печенье и «Чайное», смородиновое, а то и земляничное варенье. Мы с Аленкой, зная про гостинцы, держали ухо востро, а потому, как только женщины выгружали на стол вкусное, бочком пробирались в сени, вежливо...

«Я такое узнала! Такое выучила! — Машка тянула меня за подол коротенького пышного платья в сторону заброшенной стройки за нашим домом. - Пошли скорее, а то я сейчас лопну»! Сопротивляться напору маленькой бойкой светловолосой девчонки было сложно. Тем более мне страсть, как хотелось узнать, что же такое выучила Машка, про что нельзя рассказать вот прямо здесь, на детской площадке, повиснув вверх ногами на обшарпанной красной радуге, выставив на показ трусы в горошек и не очень-то чистое пузо. «Поклянись, что никому не скажешь», - затребовала с меня обещание Машка...

В доме деда и бабушки были очень высокие потолки. Такие, что даже встав на цыпочки и изо всех сил вытянув руку, не дотянуться. Ни высокому и сильному деду, ни мне — маленькой, метр с кепкой кнопке. Бабушка белила их каждую весну перед Пасхой. В известку обязательно добавляла немного синьки, исключительно для красоты. Этим же раствором и добротной кистью из лыка обновляла печь. Большую — с пол кухни. После этого дом пах свежестью, наполнялся светом и весенним теплом. В доме было три комнаты и огромная кухня с большим распашным окном...