Ася Лавруша

Пасхальное эхо. Про дядю Советская Грузия коммунизм, конечно, строила, но раз в год грузинские школьники смело заменяли "всегда-готов" на "воистину-воскрес" и устраивали чемпионаты дворов и улиц по битью пасхальных яиц. На Московской улице детей набиралось душ тридцать, но из года в год выигрывали одни и те же двое. Второе место доставалось толстяку Гизо, на примере которого его мать Нази воспитывала всех соседских детей и их родителей: - У твоего по математике двойка, да? А мой Гизо сегодня три...

https://m.youtube.com/watch?fbclid=IwAR0bYirKJkqbgqSZcXKRqeF9rdSV3dSyoU76aYszrhOQ_-BDknYHzxrppOg&v=X2azfGDUdx0

21 Директор музея, давно и отчаянно мечтавший повысить рейтинг своего учреждения, изъял у Архивариуса невмы, рисунки, кальку и ноты, поместил всё это в канцелярскую папку Дело № ___ и, преодолев ровно тысячу и одно препятствие, записался на прием к великому Продюсеру – молодому, вдвое младше Директора, человеку, автору знаменитой "Теории успеха для произведений искусства", которую преподавали во всех учебных заведениях, переживших реформу образования.  Директор, получавший диплом в одном из сокращенных...

20 Время шло, человечество изобрело негаснущее искусственное освещение и окончательно избавилось от страха перед ночью – чувства, которое вместе с чувством голода так долго служило главной ритмической опорой времени и гарантировало его ровное течение. У людей появились машины, позволившие им за день перемещаться на расстояния, для преодоления которых раньше требовалась жизнь - и мир, считавшийся бесконечным, приобрел жесткие границы и фиксированную форму. За сутки теперь случалось головокружительное...

19 Томас Альби прожил долгую, всего на четыре года меньше столетия, и, в общем, благополучную жизнь. Никогда не болел и до последних дней был крепок рассудком и телом. Прибыльный шелкоторговый бизнес после смерти родителей ему, правда, пришлось продать, а еще он так и не женился, несмотря на то, что нравился женщинам. Однако в профессии вполне преуспел: заказы поступали с почти утомительной регулярностью, и творческое наследие оказалось небедным: более пятидесяти опер, сотни концертов, месс, кантат...

18 Жгучий день летнего солнцестояния, на рассвете которого цирковой обоз добрался до крайней точки своего путешествия – города, в котором жили потомки обитателей плавающих домов, - жгучий день выгорел наконец в золу и пепел. Время приближалось к полуночи, на сцене шла финальная клоунада, и почти все отыгравшие свои номера артисты разошлись по кибиткам. Елена сидела у самой воды на большом округлом камне-растаннике и тихо рассуждала о том, что путь к цели и путь обратно заведомо неравны… О том, как...

17 Ее звали Елена. Она была дочерью колченогого скрипача Нарбута и цыганки по имени Вия. Жарким летним днем семнадцать лет назад, на случайной улице случайного города, случайно взглянув вверх, Вия увидела в небе человека в остроносых башмаках. Человек шел по предельно напряженному джутовому канату – и канат вскрывал пространство словно нож, а сквозь образовавшуюся прорезь в близорукую повседневность летели малые единицы большого времени, часть которых оседала на лице канатоходца каплями пота, а часть монетами падала на землю…  Это был Тиберий - знаменитый в то время эквилибрист...

16 В день летнего солнцестояния, выпавший в тот год на воскресенье, в час, когда только-только оттаявшее от тьмы утро осторожно примеряло яркие летние краски и птичьи голоса, на главной городской дороге появился цирковой обоз.  Безупречный ритм желанного пути, с которого цирковые лошади не сбивались даже в рассветной полудреме, легко подчинил себе привычные звуки воскресного утра: лязг запоров на дверях и ставнях, тусклый перезвон жестяных бидонов, в которых молочники развозили по домам молоко, мелкий, сахарный скрип тележных колес, направлявшихся с товарами на рыночную площадь...

15 Прошли годы, превратившие Никаса, Литу и Лету в спокойных, молчаливых стариков, а Томаса - в высокого сильного мужчину, больше похожего на воина, чем на музыканта. Память об эпохе плавающих домов - некогда расплавленная докрасна и своевольная в движении, словно вулканическая магма - постепенно остыла, остановилась и под прессом суетных городских будней превратилась в твердую изверженную породу воспоминаний, в белый камень с тонкими черными венами, чьи прихотливые пересечения образовывали на гладкой...

14 Десять и один. Десять имен в столбик по алфавиту. И одно чуть ниже, на полях, со знаком вопроса. Так выглядела первая запись в классном журнале. Из одиннадцати новичков, принятых в младшую станицу (так называлась низшая стадия ученичества церковных певчих) десять походили друг на друга: невысокие, худые, явно болезненные подростки со смущенно опущенными глазами и тихими, чистыми голосами – крестьянские дети, уже сплоченные общим чувством вины из-за того, что они пели лучше, чем работали.  У Томаса – одиннадцатого – был другой взгляд...

13 Томас, как и подобало хорошему сыну, помогал родителям в лавке, но к кустарному ткачеству особого интереса не проявлял. Занятия в церковной школе певчих, куда по совету городского головы определили младшего Альби, должны были начаться после завершения земледельческого сезона, ближе к зиме. Каждый день в преддверии холодов, дождавшись, когда отец пересчитает выручку и запрет лавку, Томас уходил из дома - и подолгу бродил по улицам, площадям и набережным, пытаясь уловить скрытую в их скользящих голосах гармонию и постичь закон ритма, которому в городе подчинилась даже луна...

12 Торговать они решили шелком.  - В каждом коконе шелкопряда скрыта нить длиной до двух тысяч метров, - сообщил домашним Никас, вернувшись из комитета шелководства, где он заплатил вступительный взнос в торговый союз и прослушал обязательную для всех новичков лекцию о правилах торговли и свойствах товара. – Из нити длиной две тысячи метров можно сделать кусочек ткани величиной с детскую ладонь.  Никас замолчал, опустился на стул, долго смотрел, как город суетливо тасует за окном чужие жизни, и, в конце концов, негромко добавил:  - В море мы преодолевали две тысячи метров примерно за один час...