Александра Николашина

...и, решив приготовить дочери яичницу, упустил яйцо, которое чмокнуло об пол. - Доброе утро, Адель! - сказал С. Жизнь, значит, продолжается. В воронке. (Из заметок С. "Жизнь в воронке") Недавно мне дали почитать любопытную рукопись - "Записки Робинзона" называется. Автор - хабаровчанин, который ощущал себя в этой жизни Робинзоном на необитаемом острове, и тщательно оберегал свой маленький островок от посторонних глаз. У него даже есть главка "След ноги" - про то, как чужие попытались посягнуть на его территорию. Но больше всего мне понравилась глава "Жизнь в воронке", потому что со мной похожие ситуации случаются регулярно...

Однажды, вскоре после реформы, нас навестил один знакомый офицер полиции. Естественно, разговорились про их жизнь - как стражам порядка живется в статусе полицейских. "В целом - дурдом,- сказал офицер,- но есть и положительные моменты". - Да ну? - удивились мы. - Например? - Например, при задержании или при обыске не нужно больше заморачиваться с понятыми. Думать, где их раздобыть в три часа ночи. Или даже днем. Понятых, слава богу, отменили. - О-о-о! - вздохнули мы с коллегой.- Так вам теперь раздолье? Подсовывай наркотики и пистолеты - не хочу? - Да глупости! - возмутился офицер. - Начитались тут дурацких детективов, насмотрелись сериалов...

У моей подруги есть соседка – старенькая-престаренькая бабулька, седой одинокий божий одуванчик. Из дома уже никуда не выходит - упасть боится, но по квартире еще передвигается на своих двоих. И разума, слава Богу, не потеряла. Когда подруга утром бренчит ключами у своего порога, а потом идет к лифту, бабушка тоже осторожно открывает дверь и окликает: - Милая! Ты на работу идешь? Захвати, пожалуйста, мой мусор. И протягивает маленький мешочек с пустыми пакетами из-под кефира и прочей ерундой. Господи, какой у ветхой старушки может быть объемный и тяжелый мусор?.. Однако бабушка извиняется: - Ты прости, что я тебя прошу...

Голосом водопадов своих, да. В Библии так написано. И это - чистая правда Не побоюсь признаться - тема сложная. Где-то даже трагическая. Она меня не первый год тревожит, и я давно хотела об этом написать, и когда-нибудь, Бог даст, напишу по-настоящему, не в ста строках, а эдак развезу вольготно в отдельную повесть, как положено - с прологом, действием, кульминацей, литературными реминисценциями, лирическими отступлениями и эпилогом, ибо сюжет того заслуживает. А всего-то что случилось? Бегу не так давно с работы домой - в одной руке сумка с продуктами, в другой - пачка памперсов для малыша. Поскольку из дома позвонили - у парня штаны закончились, спать ребенку будет не в чем...

Давным-давно, не помню, когда это было... (Зачин, как в чукотской сказке, извините). Короче, бабушка-чукча Саша вспоминает: миллион лет тому назад в журнале "Юность" было напечатано стихотворение одного начинающего, двадцать лет ему, кажется, всего-то было, гения*: Холст 37 на 37. Такого же размера рамка. Мы умираем не от рака И не от старости совсем. Чукча Саша пришла в неописуемый восторг, и, как видите, до сих пор эти строчки помнит. Потому что юный гений высказал идею, которая мне, тогда еще тоже очень молодой, была близка: даже в маленьком холсте, написанном великим мастером, красоты и смысла больше, чем во всей нашей длинной, огромной, нелепой и несуразной жизни...

Почему семь времен, спросите вы, а не четыре, как известно из календаря, а также любимых интеллигентной публикой музыкальных циклов "Времена года" Вивальди и Чайковского? Отвечу. Потому что при Петре Ильиче, равно как и при Антонио Лючио, уроженце благословенной Венеции, тех времен, может быть, было и четыре. И они эдак плавно, от зимы к лету, от скерцо к анданте, адажио и ларго перетекали одно в другое, и в мире царила гармония. И розы красные цвели. Допускаю. Но не уверена. Думаю, что и тогда в жизни бардака было не меньше, чем сейчас, просто люди были консервативнее и доверчивее. Сказали им, что времен года четыре - стало быть, четыре, и точка...