Виктория Нефедова

Я любила маркиза, но это любовь с оттенками детской жестокости и какого-то ревностного чувства причиняла ему много боли и страданий. Этот кот был моим другом, но старшинство в этой дружбе принадлежало не мне. Мать говорила, что Маркиз умнее меня и я никак не могла с этим согласиться. Когда мы оставались с этим умником вдвоём, Я начинала таскать его за хвост, щипать за усы, трогать его за нос. Сначала Маркиз просто убегал от меня, прятался под кровать, но я с детским усердием вытаскивала его и всё начиналось снова...

Мне шесть лет. Ялта. Одна тысяча девятьсот сорок пятый год. Ах, это мирное безмятежное время детства! Пролетевшие года напоминают мне стук колес поезда, когда трудно заглянуть в своё прошлое, но упрямая память вдруг останавливает состав на очередной остановке и прошедшие мгновения оживают. Поселок Дерекой получивший своё странное название в честь узкой речки Дерекойки, которая ласково журча сбегала с гор, иногда разливаясь мелкой заводью а потом отдохнув, набравшись сил , прыгала с низких уступов и продолжала свой путь к самому Черному морю...

Рассказ Ялта, тихая массандровская улица и крайний дом на спуске к морю. Какое щемящее чувство утраты охватывает меня, едва воспоминания нахлынут в своей неповторимой прелести минувшего детства. Мне хочется рассказать вам про кота. Звали его Маркиз и он был достоин этого царственного имени. Он был очень хорош собой - этот котяра! Рыжий с крупной мордой, с веером длинных белоснежных усов, с переливающейся солнечными бликами шерстью, с круглыми желто синими умными глазами, с большим пушистым хвостом и мягкоступающими лапами...

Козьмодемьянск одна тысяча девятьсот сорок третий год. Мне 4 года. Долгий Зимний вечер. За окном метель. Воет ветер. Он кружит снег, бросает снежную пыль в окно, барабанит ею по стеклам и наконец, ослабнув стихает, оставляя большие сугробы. Мы - я, брат шести лет, сестра одиннадцати сидим за столом в середине которого восседает большой, пузатый, еще не остывший самовар. Потрескнвают дрова в печке и тёплый воздух заполняет комнату. Мать читает нам рассказ известного автора Серая шейка: "Бедная Серая шейка не может она улететь в теплые края, подранено у неё крылышко...

Одна тысяча девятьсот сорок третий год. Козьмодемьянск. Мне четыре года. Дом стоял на высоком берегу Волги, открытый солнцу , вьюге и всем ветрам. Комната, где мы жили, была светлой. У большой стены возвышалась русская печь, и когда она топилась, а зимой морозы были лютые тридцать градусов и больше, становилось тепло и уютно. Я залезала на печку и спала. Было голодно. И поэтому мать соседскими бабами часто уходила на заработки. Они разгружали баржи с солью...

Одна тысяча девятьсот сорок первый год. Николаев. Двухэтажные дома с прилепившимися железными лестницами сбоку. В одном из из этих домов живу я. Мне три года . Вспоминается один из солнечных дней. Я с матерью и старшей сестрой в зоомагазине. Там много птиц в клетках, около одной я задержалась надолго. Красивый попугай разговаривал. Застыв от удивления, я силилась понять, что он хотел сказать мне, и наконец устав от напряжения, выпалила :"Попка дурак!". "Сам дурак!" - ответил попугай, важно расшагивая по клетке и взъерошивая свою пеструю грудку и хвост...

Я стар, неумолимое время стирает прожитые годы. Долгий Зимний вечер. Я лежу на кровати , не спится. Картинки прошедшей молодости расплываются, путаются, исчезают. Но вот наконец скупая память перелистывает редкие страницы жизни и я погружаюсь в воспоминания. Сорок первый год Одесса. Все дороги к городу отрезаны немцами, осталось только море. В небе слышен рев самолётов, грохот разорванных бомб. Густой черный дым поднимается в воздух и в зареве пожарищ мелькают руины бывших домов. Мне тридцать...