евлампий гуверниевелевский

Никогда не обращал внимания в моем любимом фильме чВ зоне особого внимания что прапорщик Валентир докладывает командиру: Прапорщик Валентир по вашему приказанию явился Это конкретный косяк для армейского прапорщика В фильме Алые погоны полковник Ковалев поправляет рядового Грунина сто не явился а прибыл

Животный утоляя страх Времён двенадцатого года, Европа пляшет на костях Ей ненавистного народа. И грозный брит и грузный швед, И галл, презрительно лукавый, Плюют остервенело в след Его тысячелетней славы. И мутной злобою кипят, За них попрятавшись блудливо, Поляк спесивый, лит и лат, Эстонец – пасынок залива. Хохол с натуги ворот рвёт, За ляхом тянется к европам, Спеша за шнапс и бутерброд Служить в неметчине холопом. И мир вокруг по швам трещит, И шрамы набухают кровью, А мы, как прежде, держим щит Пустому вопреки злословью. Умолкни, лживая молва, – Пускай узнают поимённо: Россия всё еще жива! Не пали отчие знамёна!" Владимир Шереверов

Себя от холода страхуя Купил доху я на меху я Но с той дохой дал маху я Доха не греет ни.... как

Владимир Маяковский однажды написал такие стихи: Есть тёти как тёти, Есть дяди как дяди, Есть люди как люди, Есть бляди как бляди. Но в жизни порою, Как будто в засаде, Где дяди как тёти, А тёти как дяди! И горько бывает, На «общество» глядя, Где бляди - как люди, И люди - как бляди!

Места нет здесь мечтам и химерам, Отшумела тех лет пора. Всё курьеры, курьеры, курьеры, Маклера, маклера, маклера. От еврея и до китайца, Проходимец и джентльмен, Все в единой графе считаются Одинаково – бизнесмен. На цилиндры, шапо и кепи Дождик акций свистит и льёт. Вот где вам мировые цепи, Вот где вам мировое жульё. Если хочешь здесь душу выржать, То сочтут: или глуп, или пьян. Вот она - мировая биржа, Вот они – подлецы всех стран. Эти люди – гнилая рыба, Вся Америка – жадная пасть. Но Россия – вот это глыба! Лишь бы только - Советская власть." А вот еще..Письмо Есенина своему другу Александру Сахарову.Читать письма и дневниковые записи Есенина-занятие очень даже познавательное и интересное..Вот оно,это письмо.Интересно не столько его впечатление о США,сколько сам Есенин.. "Друг мой Саша! Привет тебе и тысячу поцелуев. Голубь милый, уезжая, я просил тебя помочь моим сестрам денежно, с этой просьбой обращаюсь к тебе и сейчас. Дай им сколько можешь, а я 3-го июля еду в Брюссель и вышлю тебе три посылки «Ара» . Прошу тебя как единственного родного мне человека. Об Анатолии я сейчас не думаю, ему, вероятно, самому не сладко. Я даже уверен в этом. Родные мои! Хорошие!.. . Что сказать мне вам об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? Кроме фокстрота, здесь почти ничего нет. Здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде господин доллар, на искусство начхать — самое высшее музик-холл. Я даже книг не захотел издавать здесь, несмотря на дешевизну бумаги и переводов. Никому здесь это не нужно. Ну и ебал я их тоже с высокой лестницы. Если рынок книжный — Европа, а критик — Львов-Рогачевский, то глупо же ведь писать стихи им в угоду и по их вкусу. Здесь все выглажено, вылизано и причесано так же почти, как голова Мариенгофа. Птички какают с разрешения и сидят, где им позволено. Ну, куда же нам с такой непристойной поэзией? Это, знаете ли, невежливо так же, как коммунизм. Порой мне хочется послать все это к ебенейшей матери и навострить лыжи обратно. Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод и людоедство, зато у нас есть душа, которую здесь за ненадобностью сдали в аренду под смердяковщину. Еб их проеби в распроебу. Конечно, кой-где нас знают, кой-где есть стихи переведенные, мои и Толькины, но на кой хуй все это, когда их никто не читает. Сейчас на столе у меня английский журнал со стихами Анатолия, который мне даже и посылать ему не хочется. Очень хорошее издание, а на обложке пометка: в колич. 500 экз. Это здесь самый большой тираж! Взвейтесь, кони! Неси, мой ямщик.... Матушка! Пожалей своего бедного сына.. . А знаете? У алжирского бея под самым носом шишка? Передай все это Клычкову и Ване Старцеву. Когда они будут ебунаться, душе моей в тот час легче станет. Друг мой! Если тебя обо мне кто-нибудь спросит, передай, что я пока утонул в сортире с надписью на стенке: «Есть много разных вкусов и вкусиков