аня дудкина

глупо. слишком глупо. как мне перестать бояться? бояться потерять тебя. бояться последнего разговора. бояться, что я даже не узнаю о том, что этот разговор последний. не видеть. не видеть, но чувствовать. чувствовать ломающую тишину твоего голоса. чувствовать терпкость черного чая, который вода и горечь твоего взгляда, который притворство...

после того, как я упаду, пусть меня похоронят за плинтусом, и милые кости хранят в себе мёртвые души.  во всём виноваты не звёзды, они тень трезвучия товарищей трёх, что так быстро собою наскучили. и все ж убили того пересмешника в темных алеях. лолита твоя всё ж пригубила вино,что отдает одуванчиком. унесённое ветром в кукушкино наше гнездо. капитанская дочка всё ждёт свои алые-алые... над пропастью моря? скорее у впадины ржи...

правильнее всего было бы отдать себя науке. и неважно – телом или душой. но раз за разом, шагая в бездну,люди говорят "аминь". и это утро точно будет выстрелом. осколком чашки кофе мне по вене.  были бы руки у меня, отнимающие боль. но я имею лишь пару держателей для ножей, отнимающих веру. а безысходность так полюбила меня, что это стало принудительно-взаимно...

и как по яблоням прыгала забуду. забуду то, что любовью называла. ведь нет и не было её никогда, правда? корицу на окне бабушкиной сталинки. карты в полночь утонут в памяти. гадания на туфлях. габриэль не имеет смысла больше...

рождённый ползать от намёка несуществуещего до взгляда мельком оказаться в полёте чувств не может. всё ищу берег в тебе,моё море. тело моё никак не принесёт прибоями к рифам,обречён я. дельфины не то смеются надо мною,не то весело им...

дуло у груди. робкое "простите!". выстрел. второй. паника дам. обморок и окружная суета. ну а потом он просто встал. "если сердце моё не окаменело и ещё бьётся в больной груди, почему я ещё с вами? почему...

дурман пить, дурманом питаться, дурманом дышать. а позже влюбляться до одури. так по-детски, вне серьёзности. а настоящую любовь свою ты пропил в баре и отсёк острым словом. и больше не светило солнце на поля твоей земляники...

в той комнате прохладной меня согревала ты. мне было бесконечно жарко, но это всё же лучше холодной пустоты. и лишь за одно мне жалко... в той комнате прохладной, сгорая, грела ты.

мы с ней говорили так часто, но меня всегда удивляла одна её черта — она умело совмещала в себе манеры ребёнка и разум старца. она говорила о своём отце, о маленькой соседской таксе. но иногда, меж детским смехом и дурачеством, её глаза наполнялись вселенским смыслом, и она спрашивала что-то, что всегда заставляло меня опуститься...

в этой темноте хоть глаз себе выколи – ничего не изменится. та же боль, тот же страх. мне бы тихо уйти от этой казни длиной в вечность. а что делать, если ты — жертва, ты — палач, ты — публика, ты — эшафот? врачи, больницы, таблетки, йога, медитация, книги. бесполезно. где-то слева слышен шум дороги, капли непонятного происхождения нагло стучали по металлической поверхности. клянусь, это было странно и жутко. но в один момент всё замолкло. ни дороги, ни капель... кажется, схожу с ума. в этом душном, глухом, сером коконе...