bratkisa

— Да постарел, говори как есть. Скажи мне, Лена Кисилева, есть в этих хлопьях глютен? Смотрит. — Да посмотреть я и сам могу, думал ты разбираешься в этих штучках... — С чего ж это? — Ну ты посмотри на себя, ленточку через плечо перекинуть и все та же выпускница. — Ну тебя, Пашка, а глютен-то здесь причём! — Эх, Лена Кисилева, и комплименты принимаешь все также неохотно. — Глютен... (тихо и невнятно) — Что?! — Глютен. Здесь есть глютен...

Муха кончает жизнь самоубийством неосознанно, но кажется, что ей все равно больно. Больно же? Неважно. Также не важно, как и то, зачем ей было надо лететь в стакан воды, подготовленный мной натощак. Натощак наполненный, чтобы быть выпитым натощак. Не тут-то было. Я достаю мокрый комочек мухи из стакана на острие ножа и будто слышу в голове зловещие хихикания (как глупо). Что дальше? Смерть мухи не сильно изменила мой день, кроме того, что я вылил, пропитанную последними секундами жизни мухи, воду в фикус под именем Люцифер...

Про то, как она гладила ему спинку, горбатую горку, обнимающую колени, обволакивающую всю нутрь, про пальчики, бегающие по шершавой смущённой мурашками коже, то сильнее, то мягче, про локоны, едва касающиеся спины, про свет такой тёплый, про воздух пряный...

Она стояла такая вся: с кудрявыми волосами, светлыми глазами, контурными губами, с маленькими такими плечиками и робко торчащей лямочкой от бюстгальтера. Я едва ли мог подобрать слова, чтобы сказать, как хочу обнять ее и желательно не отпускать всю жизнь...

Правда на твоей стороне лежала вразвалочку, без стеснения. Чистая, толстая, вся такая очевидная. Ты ей, боже мой, подвинься, дай людям поспать нормально, развалилась тут, и так целыми днями глаза мозолишь, дай хоть ночью-то передохнуть. Передохнем так все, лживые, непокорные. А правде...

Сны предупреждали Свету о начале или конце чего-нибудь важного. Важно отметить, что для Светы все, как бы это так сказать, было уже не так уж важно, но тут этот сон. Со слов Светы он был непременно концом и однозначно не началом. Ряды полок казались бесконечными в обе стороны, коробки разной сущности, разной брендности, всякой всячески, до тошноты ровно, аккуратными линиями были расставлены, разложены, с такой фанатичной точностью, четкостью, с такой нарочитой, отвратительной педантичностью, тщательностью, что в сердце не рождалось ничего сильнее желания разнести там все, как говорится, к буям...