Антон Александров

Рассказ о семье

В маршрутке он сидел рядом со мной на передних сиденьях и всю дорогу болтал по телефону...

Раньше, когда в Рязани не было Макдональдса, все экскурсионные автобусы в Москву на обратном пути обязательно останавливались в Бронницах. Как минимум половина детей именно Макдак в Бронницах считали основной целью маршрута...

Если на центральном пляже зайти в воду по грудь и идти так вдоль берега, метров через десять-пятнадцать вы неожиданно провалитесь в трёхметровый омут. Но вы ведь умеете плавать, не так ли? Я тоже умею. А омут этот образовался вот как: один местный мужик решил построить себе дом, а для начала залить фундамент, а для фундамента намешать цемент. А чтобы не покупать песок, он купил пару бутылок водки и нанял экскаваторщика и бульдозериста, чтобы они ему после работы набрали где-нибудь незаметно. Но...

Когда после душного рабочего дня я сидел на пляже, мне позвонила соседка по коммуналке, живущая напротив. – А ты что, свой старый холодильник продал? Или отдал кому-то? – Нет. Как я мог его продать – он же хозяйский, мне его возвращать, когда буду съезжать. – Значит, его украли – хладнокровно заявила Машка. И продолжила тем же тоном – тёть Оксана сказала. А я ещё иду в обед, смотрю, дверь в ваше крыло открыта настеж. Интересно, думаю, кто там шарится? Или просто забыли закрыть? – И кто это был? – Не знаю, я домой пошла...

Всё, что я рассказываю вам — реальная история. Столь же реальная, как хлопок, и как дерево, как песок, и как лёд. И столь же фантастичная, как снег в Сахаре. Но иногда, раз в столетие, а может и реже, в пустыне идет снег. Но как же быстро он тогда тает, как же быстро тает... Тома Санкара родился в смешанной семье — его отец и мать были из разных племён. В сложной кастовой архаичной системе отношений это делало его человеком третьего сорта в стране третьего мира — не самая завидная участь. Но перед...

Не знаю, что за предмет она у нас вела. Не помню. Но точно не историю. Потому что по образованию она была как раз историком. Но историю у нас вела Лидия Викторовна — милейший человек и отличный учитель. А она только пару раз приходила ЛВ заменять. Но что бы она ни вела, занимались мы по большей части не предметом, а какими-то псевдопсихологическими тестами, вели какие-то непонятные беседы, пытались влезть в душу друг другу. Не школа, а клуб анонимных старшеклассников. И по расписанию её урок стоял хуже некуда — в середине между важными литературой и алгеброй...

— Иногда мне кажется, что у него паранойя. И у меня вместе с ним. — Да ладно тебе. Наверно, ты преувеличиваешь. — Ну не знаю. Помнишь, у меня был брелочек на ключах с моим именем? — Красненький такой? И что с ним? — Представляешь, он заставил его выкинуть... Ну не то, чтобы заставил... Ну короче. Увидел он этот брелочек — и началось. «Настя, — говорит — выкинь его немедленно! А вдруг ты его потеряешь вместе с ключами? И его найдёт кто-нибудь? И этот кто-то окажется вором?» «Ну и что? — говорю. На нём же нет нашего адреса...

Мне сегодня ночью приснилось стихотворение, невыносимо прекрасное в своей простоте и стройности, практически, нет, даже точно, совершенно гениальное. Но я не стал его записывать, потому что мне было лень вставать и искать ручку и блокнот. И потому что на моей руке спала девушка и посапывала так по-детски, что я не стал бы её будить даже из-за десятка, даже из-за сотни отличных стихотворений. К тому же я подумал: ну и что такого — запишу всё утром, ведь столь хорошие стихи невозможно забыть, ничего страшного, если они ещё немного, всего несколько часов, повисят в воздухе над нашей кроватью...

Я никогда не писал рассказы. А стихи писал с детства. Они были отвратительны. Но я, разумеется, этого не понимал. Так бывает. Особенно, когда твоя мама тоже ни черта не понимает в поэзии. А потом я встретил одну местную поэтессу, которая мне сказала: – Твои стихи - ерунда. Но для твоих двенадцати лет годится. Я ответил: – Мне почти тринадцать. А она говорит: – Тогда никуда не годится. Знаешь, милый друг, пора начинать учиться. И стала мне объяснять про все эти ямбы-хореи-амфибрахии, рифмы мужские и дактилические, рифмовки перекрёстные и опоясывающие...

После смерти своей кошки дедушка решил, что ему тоже пора умереть. Вернее, умереть он решил раньше, но кошка его сдерживала. Помню, он ходил по деревне и, здороваясь с соседями, говорил: — Вот, после смерти Мани и Николай Петровича, нас двое стариков осталось – старые дед да кошка. И посмеивался. А ему отвечали: — Ты уж держись, Пётр Ильич, не раскисай. Ты теперь первый парень на деревне. Дед раскисать и не думал. Ему в ту пору шёл шестьдесят девятый год, но он был ещё здоров, для своих лет силён, даже ел своими зубами...

Пришли как-то немец, грузин и англичанин в лавку к дьяволу, где тот торгует магией, властью и прочими полезными штуками, а также Польшей. Немец говорит: – Хочу уметь превращать людей в послушных мне идиотов, а также половину Польши. А взамен я отдам тебе самое ценное, что у меня есть – мой талант живописца и яйца Геринга. – Твоей платы недостаточно, поэтому я дам тебе то, что ты просишь, но лишь на десять лет, вдобавок заберу себе всех немецких евреев, а твоя невеста будет склонна к суициду. Ахахахаха! Грузин говорит: – Хочу уметь гипнотизировать людей, а также половину Польши...