Рассказчик

Один мудрец как-то сказал: "Отношение компании к сотрудникам отлично просматривается по состоянию туалетных комнат". Рабочий день прерывается побегами в нужник от пяти раз до пятидесяти. Это не официальная статистика, а мое личное наблюдение. Только не подумайте, что я только и делаю, что веду подсчет походов в туалет своих коллег. Я вообще-то еще работаю. Но разговоров об овальном кабинете идет немало. И в нашей компании в основном о том, как все плохо. То завезут туалетную бумагу, через которую в теории можно было бы наблюдать солнечное затмение или наблюдать что угодно вообще, то фаянсовые друзья начинают фонтанировать, видимо, со скуки...

Можете себе представить, какой резонанс имели слухи о его персоне? Все в зоопарке только и говорили, что о несчастном, который сбился с праведного пути. "Это надругательство над природой!", - причитали львицы, пряча детенышей вглубь вольера. "Неслыханная наглость!", - судачили рыси, с презрением воротя от полосатого усы. "Он просто ошибка природы", - заключали с важным видом суровые ястребы...

- 1 - Я сижу на высоком табурете, вцепившись в край кулисной плотной ткани. Вокруг меня порхают тетеньки в блестящих юбках. Дядя Боря важно называет их «ассистентками», но я не берусь повторять – боюсь, не выговорю. Эти тетеньки бегают быстро, но только на носочках, чтобы ни в коем случае не прервать представление. Если прервать представление, пропадет вся магия, так мне говорит дядя Боря. Да и каждый дурак это знает, зачем только дядя Боря все время это повторяет? Вот я, например, чтобы не спугнуть магию, все представление сижу на табурете. Нельзя ни вставать, ни бегать за тетеньками в блестящих юбках...

Я изучаю ложку с таким вниманием, будто сам выстругал ее из серебра. У нее пупырчатая рукоятка, которую неприятно держать в ладони, но сама она глубокая - идеальный инструмент для поглощения супа. Или героина, если его можно с хлебом. Я нахожу странной традицию забирать ложки умершего. Ящик для столовых приборов становится таким несбалансированным - вот ютятся друг к другу вилки, вот сверкает сталь ножей, а вот чайные ложки обнимают друг друга в каком-то неправильном сиротском горе. Я провожу пальцами по пустующему отделению больших ложек и чуть крепче сжимаю в руке противный рельеф рукоятки моей, - теперь моей - ложки...

- Знаешь, ты мне очень нравишься. Катя поправляет челку, чтобы та не наползала на глаза. Она взялась отращивать ее, но спохватилась слишком поздно, как итог – осталась одна на деревне с недоделанной фронтальной частью прически и с дурацкой привычкой поправлять ее лошадиным движением головы. Девчонка краснеет, когда признается. Открываться другому человеку всегда тяжело, так что я уважаю ее за смелость, но пока она тут мнется передо мной, в голове у меня только и вертится, как при прощании я скажу ей «ПокаКать». Я ужасный человек. - Это приятно слышать. Особенно от тебя, Катя. Мне кажется, что произнеся ее имя, я несколько амортизировал отказную форму, но Катя не дура...