МОСКОВСКИЙ РОМАН.

Глава 6. Вот такие идеи – вперемежку с кусками тумана являвшихся ниоткуда «погружений» – сидели в Бахметове всю его московскую жизнь. Семь лет мелькнули незаметно чередой фантасмогорий и ежедневных дел. С удивлением Сергей ловил себя на мысли, что ему хоть и комфортно находиться в состоянии этих самых «погружений», хоть и не хотелось особенно с кем-то общаться – круги его плотных связей с людьми против собственной воли постоянно становились шире; и – в ощущениях – какой-то фатальной спиралью уходили вверх, оставляя на поверхности земли крайне тонкий конус понимания сиюминутной жизни...

Глава 5. И у народа есть свой путь? Он тоже сам выбирает себе судьбу? – в сердечных созерцаниях Бахметова, почти по кругу годами летели мысли. – Но есть ли вообще в России народ? Кого можно назвать этим словом? Не толпу же готовых по случаю растоптать друг друга людей? А здесь такое бывает – при всех порывах любви и противостояний стяжательству. Так ли всё хорошо в самой России? Мало у нас своих алчных? Что нас связывает между собой? Язык? Но долго ли он может держать всех на плаву? Где общность...

Глава 4. А национальное – это национализм? Возможен ли в наши дни национализм, и где его грань с шовинизмом? – мучительно размышлял Бахметов в предверии новых, крайне важных для себя открытий. – Парадокс в том, что здорово противостоять «массовости» можно только через идеи народа; но национализм может быть опасней массовости. Или – хочешь мира в «массовости» – готовься к войне против неё. Как сложно всё сегодня в человечестве! Рационализмом здесь ничего не прощупать – так, может, иррационализмом? – лезли в голову случайные мысли...

Глава 3. Права, безусловно, быть должны. Как определить границы прав и безусловного долга перед миром и Богом? Кто решится назвать эти границы? Опять русские? Удивительна метафизика их жизни! Почти братская любовь друг к другу, а вовсе не гражданские права каждого здесь определяют всё – хоть и не мешало бы каждому знать свои права. Весь мир плавится в любви русского человека. Живой мир – и без схем закабаления одного человека другим. Всё, всё может согреть любовью русский человек – ближних, дальних,...

Глава 2. Но кто, кто такие русские? – неделями и месяцами осматривался по сторонам Бахметов. – Смесь кровей, впитавшая в себя все смыслы мира? Сплющившаяся об Азию Европа? Можно ли вообще впитать в себя все смыслы мира? Каждый народ должен иметь свой, только свой смысл – тогда он будет держать на плаву в любых сотрясениях небесных океанов. Может ли существовать народ, вбирающий в себя все смыслы? Вбирание всех смыслов – как свой собственный смысл? Не слишком ли странный смысл? Но должен ведь кто-то объединять сердцем всё живущее на Земле! Русские? Почему они? Это загадка...

Часть V. Глава 1. Но кто будет противостоять? Россия? А что есть Россия? Есть ли сложней вопрос в мире? Россия – бескрайняя даль или территория искренности? А, может быть, это её народ? Что, вообще, есть её многонациональный народ? Кто такие русские? Неужели только те, кто говорит по-русски, и чувствуют всё русское своим? Может, это те, кто грезит о мировой справедливости, и не терпят насилия над гармонией? Есть, есть на Земле миллионы и миллионы людей, не говорящих по-русски, но чувствующие те...

Глава 6. – А что нужно для гармонии – всего лишь носить в сердце ощущение собственного несовершенства, – лезли в голову непонятные идеи. – А вовсе не пошлое чувство превосходства над кем-либо. Путь превосходства заводит всех в тупик, и пусть его адепты орут, что ощущение несовершенства ведёт к комплексу неполноценности. Схема проста – если кто знает, что он произошёл от обезьяны или просто природной грязи, он видит себя венцом космических сил, и начинает гордиться собой в мироздании. Если же человек...

Глава 5. Можно ли победить алчность, и чем? Любовью? Можно ли вообще любить миллиарды форм жизней на Земле? Не главный ли инстинкт человека – чувство самосохранения? «Homo Sapiens» пытается оттолкнуть от себя все предметы окружающего мира, если они угрожают его безопасности, и уж тем более опасных для него людей – а люди все друг другу опасны. Что может заставить человека любить себе подобного – не влечься к нему – здесь-то всё, кажется, понятно, – а именно любить всем сердцем, и даже жертвовать...

Глава 4. Может ли быть задан Богом путь лжи? Её стало много, крайне много. И вся эта ложь – из-за денег! Деньги заменили иконы и капища, они сами выстраивают религии со своими догматами, иерархией посвящённых и даже домами молитв. Бахметов нервно усмехался образу банков как дому молитв, но кивал самому себе в знак согласия с почти сумасшедшей мыслью. Неужели природа людей такова, что требует отчуждения от прямых потоков, потоков поиска смысла – и чем? Совершенно нелепыми атрибутами всего лишь обустройства быта...

Глава 3. Но может ли вообще у истории быть смысл? Может ли иметь смысл то, что развивается само по себе? Но почему само по себе, а не устремлениями человечества? Если оно, действительно, разумно, то смысл всего его существования должен быть разумен, иначе всё в этом мире превращается в абсурд. Должны ли человек и всё человечество рационализировать собственное бытие, или путь их во мраке мистической неизвестности с редкими проблесками планов Бога? Вопрос ужасающий, и имеет ли он ответ? Отдав себя...

Глава 2. Алчность, конечно, алчность – виденный ли Бахметовым образ, годами ли слышанное слово? – призраки алчности мира не давали покоя; и, видимо, именно в ней коренилась сама химия понимания сгущавшейся перед глазами жизни. Отчего алчность неискоренима в людях? Почему долгими озарениями не перестаёт переживаться мистерия самой идеи доброкачественности человека? В яви и снах Бахметова всплывали картины грюнвальдского детства – залитого светом безусловного солнца, покрывающего защитой простоту и порядок установления во всём...

Часть IV. Глава 1. «Наверное, пора» – окутывали месяцы и годы созерцаний бескрайнюю картину русского космоса. Образы, сюжеты и даже светотени образов в сюжетах, будто в замедленной динамике вихрились в сознании Бахметова воронками связанности окружающих вещей с небом – лазурная поверхность лишь изредка подёргивалась вибрацией пришедшего снизу пузырька смысла. Гигантскую панораму русскости, конечно, было не одолеть созерцанием и рефлексией – всё ощупывания реальности обыденно врастали в студенистые пласты никуда не спешащей жизни...