Gennady Nord

*** Опят пошел в загул, Перемешал всего. Комар меня куснул И вырвало его. *** Вас вижу – в горле спазм. Не помните вы сами, Что мне должны оргазм. Но можно и деньгами. *** Не желая того сами, Жизненными вехами Бога сердим мы грехами. А друзей успехами. *** Ее увидел возле парковой аллеи И сразу понял: жизнь моя разбита...

** Орал Кащей в палате жутко И делал страшное лицо. Но запихнули все же в утку Врачи кащеево яйцо. *** В ушах дрожал любовный звон. А после объяснил судья: Желанье женщины – закон. Желанье мужика – статья. *** Когда похмелье Губит утро, Какая к черту Камасутра? *** Мужик сидел в немой тоске На берегу в верховьях Нила...

*** Хочу я, как раньше, услышать слова И позывные родные: «Внимание! Говорит Москва». Работают все остальные. *** Какая страсть, какая боль! Нужна недюжинная сила. Восьмерка – да ведь это ноль, Которого судьба скрутила. *** Попытки делаю снова и снова Вспомнить размытые лица я...

К тебе навстречу много дней В тени бульваров и аллей Спешу в июньскую жару. Забыв полуденный припев, Скворцы, от зноя ошалев, Закончили свою игру. И не во сне, а наяву Качает сонную листву Запутавшийся в проводах ветер. В легкий тополиный снег, К тебе не разрешая бег, По тротуарам две судьбы вертит...

тишина... ни звонка. ни ответа, ни зова... тишина... и печальные капли ползут по окну... тишина...и в груди бьется снова и снова разбиваясь на капельки о тишину очень хрупкий комочек души, очень хрупкий, дрожащий комок отбывающий в ватной тиши вечный срок...

Восьмой этаж… Для дома это низко. Прыжок – и крышу зацепил рукой. Но из окна шагнуть до обелиска Вполне достанет высоты такой. А в этом доме нет мемориала, И не прибита с именем доска, И жил Он здесь такую, в общем, малость, Что незачем в истории искать. Он каждый день ходил сквозь эти двери И поднимался этим лифтом ввысь. Он здесь любовь и ненависть измерил Коротким и тяжелым словом – жизнь. Ему все время в небеса хотелось, Но, завершив событий хоровод, Разбил асфальт его большое тело, А душу в вечный выпустил полет...

Помнишь запах махровой сирени, Тихий дом за оградой кустов, Городок, захлебнувшийся в пене Белоснежных вишневых садов, Переулок с церквушкой убогой Над колодцем гнездо журавлей, Даль с бегущей по небу дорогой И мальчишку с котомкой на ней? Ты махала сиреневой веткой, А меня звал рассветный вокзал. Ты прости меня, мама, что редко Я тебя и сирень вспоминал. Я терял на пути километры, Не считал ни успехов, ни бед. А шалые и пьяные ветры Проносились с осколками лет. Я, хлебнув с ломотою водицы, Лез на самый высокий балкон, Позабыв второпях помолиться И услышать подсказку икон...

Я прощался с Россией странно, зная, мне ее не вернуть, и плели кружева туманы, застилая обратный путь. Солнце мне улыбалось редко, Ночь надолго сковала свет. И березы прижали ветки, Позабыли махнуть во след. Как найти мне слова простые, Чтоб закончить с эпохой спор? Время жить и любить в России, Пить бескрайний ее простор. Сердце видело дальний берег, Отчий дом в предрассветной мгле. И я жил и все время верил – Припаду к дорогой земле. И хоть видела сны Россия За штормами семи морей, Но берез овдовевших сила Заставляла вернуться к ней...

И расстаться я с Сибирью не могу! Подпишитесь на мой канал. Будут еще и стихи, и Лягухи!

Над свежевырытой могилой Всплакнет дождями тишина. Ты растерял и смысл, и силы И утром вышел из окна. Ты, не успев вздохнуть всей грудью, Перелистал короткий срок. И память в горле биться будет: Вернись, сынок! Опять меня ты не послушал, А я не смог тебя понять. На тротуар ты вылил душу, До встречи не дожив два дня. Ты, не успев вздохнуть всей грудью, Перелистал короткий срок...

В полночь замолкли друзей разговоры, Снег, полумрак, полудрёма. Март холодами вгрызается в город С детским названием Дёма. Даже не город, а старый поселок, Станция дальней дороги, Горя людского военный осколок, Пункт среди тысячи многих. Станция мелкой была, неизвестной, Но в лихолетия грозы Стали сюда по сибирской железке Гнать на ремонт паровозы. Сколько они по земле пробежали, Фронты сближая с тылами - Степи донские, уральские дали, Взрывы, налеты и пламя...

Плачет хлебом накрытый стакан, Переживший войну и грозу, И седой в двадцать семь капитан, Не стесняясь, стирает слезу. Что-то хочется к месту сказать, Только спазм наступил на слова. Сорок дней развернуть бы назад, Но судьба не права, не права...