Софья Шевцова

Я пошла за сигаретами. Вышла из душного офиса, на улице весна, птички, солнышко. Один словом - хо-ро-шо! Иду, смотрю по сторонам. А у нас рядом с офисом школа. Обычная, общеобразовательная. И там, наверное, уроки закончились, а, может, их отменили, и подростки повыскакивали на улицу. И теперь я смотрю на них, а они все такие красивые, такие красивые! Вот парочка: он несёт колонку на плече, как раньше бумбокс носили, такой весь модный в полосатых штанах. Она просто прелесть: в платье и кроссах, там, где девочки носят хайлайтер, у неё блёстки крупные...

Я часто думаю о том, что жизнь не очень-то справедлива. И, если честно, почти всегда убеждаюсь в обратном. Но вот уже пять лет есть два дня в году, когда я покупаю пряники и думаю, что на свете нет той великой справедливости, которая бы позволила тебе умереть. Это физически невозможно. Я загибала пальцы, когда это писала, считала, сколько именно лет, и ужаснулась. Пять лет прошло. Я часто корю себя за то, что забросила писанину, а конкретно потому что не верю ни одному текстовому носителю и не доверяю ему истории из личной жизни, но все тексты о тебе я бы написала повсюду...

Каждый день ходила в супермаркет под предлогом какой-нибудь ерунды, но на самом деле по полчаса стояла над полками с рыбными консервами. Я страдала. Они сверкали. ШПРОТЫ! Как много в слове этом для сердца моего слилось! Я люблю их до помутнения рассудка. После многочисленных дегустаций самыми вкусными и правильно толстенькими мною были безапелляционно признаны шпроты марки N, которые продаются только в Петербурге. А до Петербурга мне, ну примерно как до 50 кг веса. Видит Бог, как я хотела шпрот! Так же сильно, как не хотела разочароваться...

Я сижу в кафе и сидеть мне тут осталось недолго, т.к. ноут садится, а зарядку я почему-то решила не брать. Со мной за столиком сидит свежеобразовавшаяся влюблённая пара моих знакомых. И даже не смотря на то, что они весь вечер от души сдерживаются, дабы я не почувствовала себя третьей лишней, у меня в голове лихая обезьянка уже стучит в бубен. Хотя произошло вего лишь вот что. Она кормила его пирожным с ложечки. Ещё пирожное такое, знаете, с кремом, джемом, взбитыми сливками и ещё какие-то штучки, вроде мелких профитролей...

Мы лежали тогда совершенно голые и дурацкие. На огромном диване, который занимал почти всю крошечную комнату. Ползали друг по другу ленивыми пальцами и любознательно-ревниво спрашивали - а это у тебя откуда? А это ожог, я раньше гладила в трусах и майке, вот, периодически припечатывала к бедру. А это собака, когда была маленькая, выгрызла огромный кусок случайно. А след на колене остался от операции. А вот эти шрамы с обеих сторон носа у меня лет с четырнадцати, мамины ногти. - А этот шрам у тебя откуда? - спросил он, проведя по кромке нижней губы...

И потом, когда наступят уже эти беспечные, свободные семьдесят. Вспомнится, конечно, вспомнится, но будет всё равно. Даже страшно, насколько всё равно. С тяжёлыми, бархатными и рыжим, даже тогда рыжими, волосами, собранными в гладкую косу. В ситцевом платье в какой-нибудь легкомысленный горох. На пустой веранде. В своём доме. Наконец-то своём доме! Будет сын. Высокий, красивый, свободный, кудрявый. И приведёт он в дом жену. Не такую безумецу, как мать. Налитую теплом, нет, греющим светом. И у них будут дети, конечно, будут...