Писатель Артём Нахапетов

Раиса Зиновьевна была больна. Неизличимо, без права на второй шанс. Смерть, холодное и мрачное присутствие которой она ощущала уже довольно давно, все ближе подходила к ней своей мягкой кошачьей походкой...

Арсений сидел в полупустом темном баре, в самом дальнем углу, и уныло лакал свой гиннес. Сегодня был, пожалуй, самый мрачный день за двадцать семь лет его и без того не особенно яркой жизни.

Человек-город Парт-кон-Дивор медленно брел по вечернему тракту, бежавшему через густую еловую чащу. После жаркого дня легкая прохлада предзакатного леса, пахнущая хвоей и вечной моховой влагой, была для усталого путника настоящей отрадой. Время близилось к закату, порядком заросший бурьяном тракт было уже сложно вылавливать гудящими от усталости ногами, и Парт решил обустроить стоянку на ночлег. Поскольку дорога была почти заброшена, а кругом - сплошь густой ельник с корнями-спрутами, путник, как и в прошлые ночи, разбил свой маленький лагерь прямо посреди тракта...

В дверь постучали. Дом вздрогнул от неожиданности и сконцентрировал свой фокус внимания в глазах старой горгульи над входом. Непрошенный гость выглядел не так, как обычные посетители, к которым привык Дом. К тому же, вблизи от фигуры в черном плаще исходила еще более ощутимая угроза. Стало очень жутко и некомфортно, но Дом нашел в себе силы напрячься и уронить на голову посетителя пару черепиц. Тот лишь сделал один элегантный шаг в сторону, уклонившись от бомбардировки, и перевел взгляд с осколков на крыльце прямо на горгулью, из глаз которой за ним наблюдало нелюдимое здание...

Тихий Дом стоял на самом краю старого города, в районе, в который вы вряд ли захотели бы зайти после наступления темноты. Не то чтобы здесь было много пьянчуг или гопников - нет, в этом плане это было, пожалуй, самое защищенное место. Здесь царили другие порядки и совсем иные источники опасности. Тихий Дом давно выжил своих первых владельцев, которые его и построили около ста лет назад. Он выжил и вторых, и третьих, и всех прочих людей, которые решали, что уж они-то смогут здесь обжиться и привести в порядок красивый, но обветшалый двухэтажный особняк, утопающий в неухоженном густом саду...

Темно. Очень темно и тихо. Настолько тихо, что я слышу, как сердце тугими ударами толкает кровь по телу. Кто я? Где я? Почему я здесь? Мне страшно, я не знаю, что делать. Мне остается лишь тишина и темнота, да гулкие удары сердца...

Сновид устало разглядывал медленно подползавшую к ногам полупрозрачную стену. Он уже не раз проклял тот день, когда вызвался в экспедицию на Хрустальную гору, и вот сегодня наконец концентрация проклятий превысила все возможные нормы. Во-первых, гора была исключительно скучной. Ну, хрустальная - эка невидаль. А то, что огромным пятном расползается по стране - так вообще смешно, где гора, а где ближайшая цивилизация. Пока под полупрозрачными кристаллическими складками как мухи в янтаре застряли только пара глухих деревень, половина горного кряжа, лес да озерца...

Илья Петрович сидел в самом начале длинной очереди - перед ним оставалось лишь человек двести - в обшарпанном тускло освещенном коридоре Главного Управления Будущих Иждивенцев Мозга. Стул под ним скрипел при каждом движении, а на макушку то и дело срывались крупные грязные капли с потолка. Нельзя было сказать, что Илья Петрович был живым. Впрочем, и мертвым его, пожалуй, было сложно назвать. Илья Петрович не так давно попал в возраст дожития, так что с точки зрения Великой Императорской Нейросети он был теперь кем-то вроде живого мертвеца...

Что-то происходит - это он осознает абсолютно точно. Когда солнце заходит, опаляя верхушки вековых елей алым, когда из низин начинает подниматься клубами сизый, густой и липкий туман - тогда-то оно все и происходит. Он не знает, что именно - но что-то исключительно важное для каждого, кто понимает толк в странных происшествиях и вообще в том, что должно происходить на стыке дня и ночи. И вот он сидит в своей глупой шляпе (так про нее говорила когда-то его подруга, уже давно), кутается в теплый плащ и ждет...

Ты смотришь наверх и ждешь, когда же наконец черные грозовые тучи прольют на тебя мириады благословенных ледяных капель. Ты стоишь и ждешь. Не дышишь, не моргаешь остекленевшими, устремленными в мрачное небо глазами. Вокруг тебя только черные ночные поля. Пустота и тишина. Ничего. И тебе все равно, что происходит где-то там, вдали. Ты ждешь дождя. А дождь ждет тебя. И вот ты слышишь гром, а вдалеке, за полями, темный размытый горизонт распарывает всполох молнии. Пахнет озоном, сильный ветер с запада приносит ни с чем не сравнимый свежий запах летнего ливня, намокающей пыли и травы...

Кашалот проплывал над облаками сизо-сиреневого цвета, уходящего там, куда не доставал багрянец закатного солнца, в фиолетовую черноту. Город, раскинувшийся на спине гигантского млекопитающего, высился сотнями остроконечных башен, блестел тысячами окон, пестрел соборами и садами. Особенно великолепны были эти сады весной, когда кашалот проплывал над южными морями. Сейчас, однако, была ранняя осень, и сады медленно, но верно меняли свою роскошную зелень и пышный цвет на желто-красную палитру, яркую, но несущую в своем великолепии ясный отпечаток грусти и забвения...

Наваждение с морским побережьем прошло предсказуемо быстро, оставив после себя только легкий запах костра от одежды, толику смущения и сильнейшее похмелье. Мы с Озодом сидели возле воды, только вместо величественного морского пейзажа перед нами теперь за широким каналом с вязкой булькающей жижей громоздилось нечто, по очертаниям напоминающее гигантский город. Бесконечное сомнище бетонных, стеклянных, металлических, деревянных и кто знает каких еще зданий липли друг к другу, поднимаясь неуклюжей...