Екатерина Посаженникова

Я повернулась и пошла домой. Не посмотрела на него, ничего не сказала. Просто сбежала. Испугалась. Меня бросило в жар, тело дрожало, я с трудом перебирала ногами. Дома я пошла в ванную, где умывалась и плакала, и гордилась собой - я повернулась и ушла. Получается, я победила его. Я даже разговаривать с ним не стала! Какая чушь... Сбежала, как корабельная крыса. Надо было что-то сказать. Поздороваться, улыбнуться, сказать, что у меня дела... Или нет? Я ничего не понимала, мне было плохо, больно и опять этот дурацкий запах можжевельника. Это у него духи такие что ли? Всё время рядом с ним пахнет можжевельником...

Я проснулась с заплывшими красными глазами. Как я ни старалась, лицо оставалось заплаканным, и, когда мама с отчимом вернулись, они сразу это поняли. Мама очень переживала, что свидание прошло плохо. Что меня обидели. А я не могла объяснить причину, из-за которой так убивалась всю ночь. Мы собирались ужинать, когда в дверь постучали. Я замерла, думая, что сейчас войдёт дядя. Я ждала этого, надеялась и боялась одновременно. Но вдруг вошёл герой вчерашнего дня, будущий врач, а ныне студент медицинского университета. Я уж точно не ожидала его увидеть в своём доме так скоро. Но что-то внутри меня затрепетало,...

Мне исполнялось шестнадцать. Я была счастлива! Период тяжёлого взросления прошёл, я преобразилась, глаза засияли и, когда я шла, мне хотелось разбежаться и взлететь. В душе и теле распустилась весна, без слякоти и дождей, но с нежными лучами солнца, залёной травой и предвкушением настоящей жизни. Мечты грели моё сердце, и я готова была сворачивать горы. Горами на сегодня оказался парень, который подошёл к нам с девочками, когда мы гуляли в парке после занятий, и предложил встретиться с ним в выходные. Девочки защебетали и засмеялись, а я просто согласилась и сказала, куда за мной придти. Всё время до того момента я думала о дяде...

Жизнь наша снова круто поменяла своё направление. Но мне было хорошо. Впервые я поняла, что такое настоящая семья, домашнее тепло и уют. И всё-таки первые недели я всё время думала о дяде. Я пыталась дозвониться, но его никогда не было дома. Маме не хотелось снова мешать ему, поэтому она отказывалась идти со мной в гости. Отчим тоже был против того, чтобы я шла к дяде. Его настораживала моя привязанность к почти постороннему мужчине. Сначала я чувствовала себя брошенной, ещё более одинокой. Потом чувства утихли, сгладились. Но что-то внутри меня разрушало. Это было слишком сильное, слишком неблаговременное чувство к мужчине, слишком неправильные отношения между взрослым и ребёнком...

Мама снова вышла замуж, и мы переехали к отчиму. Они поженились тихо, в одно из своих свиданий. Гуляли, держались за руки. Отчим повернулся и сказал: "Давай поженимся?". Так просто. Мама согласилась. И на следующий день в обеденный перерыв они расписались. А вечером пришли вместе - собрать вещи, забрать меня. Я была в ужасе. Мне хотелось остаться с дядей, кинуться к нему, обнять. Я ждала, что он защитит меня. Ведь только мы были друг у друга, никто больше его не понимал, не любил так, как я, и меня никто не любил, кроме него. Он так часто мне это говорил. Как же мы могли с ним расстаться? Но дядя был вежлив, обаятелен, улыбался...

Дядя был очень осторожен. Он был ласков и нежен со мной. Никогда не давил, ухаживал, беспокоился обо мне, баловал. Это было похоже на настоящую любовь, на взрослые серьёзные чувства. Маленькие девочки всегда тянутся к взрослой жизни. Кто-то любит мерить мамины туфли на высоких каблуках, кто-то красит губы, пока мама не видит, кто-то надевает мамину одежду. Меня же взрослая жизнь захлестнула не по-детски... Часто дядя рассказывал о том, как жили мама и папа. Что это мама виновата в смерти папы. И в том, каким родился брат. И в том, что брата забрали в больницу. Я верила дяде, ненавидела маму. Он настраивал меня против неё, против всего мира...

Я не могла никому рассказать о том поцелуе. Я обещала дяде, что это будет наш секрет. Но ведь и о цепочке я тоже никому не могла рассказать, и всё же брат знал о ней. Поэтому я просто нарисовала рисунок. Никто не понял бы, о чём он. Но бедный мой брат всегда понимал меня без слов. Он смог прочитать его. И больше никогда и ничего мне не передавал. Я решила, что это из-за ревности. Я не понимала неправильности наших с дядей отношений. Я была слишком мала. Но всё-таки не могла оставить брата, поэтому продолжала передавать с кухаркой свои рисунки. Маме не нравилось, что я так много времени провожу вместе с дядей...

С тех пор, как брата забрали, мы с дядей стали проводить вместе всё свободное время. А времени у меня было много - во втором классе гимназии занятия длились не дольше, чем до полудня. Мы много гуляли. Много разговаривали. Дядя придумывал новые совместные игры. Он баловал меня всё время, водил в кукольный театр и сам читал мне книги. Зная мою любовь к рисованию, дядя покупал мне краски и кисти, мольберт и альбомы. Мы не пропускали ни одной художественной выставки. Я очень полюбила дядю, привязалась к нему. Он стал единственным человеком, который был не безразличен ко мне. Напротив, он был главным участником моей жизни, свидетелем моего существования...

У меня забрали брата, и я осталась совсем одна. Он был плохим собеседником, но мне и не нужно было говорить с ним. С моего рождения брат находился всегда рядом, и сейчас на его месте образовалась пустота. Я не знала, чем заняться, слонялась из угла в угол. Мне требовалось найти что-то, что могло бы заполнить образовавшуюся дыру внутри меня. Но я не смогла. Мне нечем было заменить единственного родного человека. И я навсегда осталась калекой, как если бы у меня отрезали руку. Только вот моя потеря не была так заметна, даже мне самой сначала казалось, что дело в чём-то ином. Тем не менее, время шло, уродливый шрам на душе затягивался...

Мама заметно похорошела. Она нашла неплохую швею недалеко от дома и часто бегала к ней на примерку новых платьев. По дороге обратно мама любила неспешно гулять по парку и мечтать о чём-нибудь. Домой она возвращалась, когда начинало темнеть. В тот вечер дядя решил научить меня играть в шахматы. Он сказал, что ему не с кем играть, а он это очень любит. Я хотела порадовать его, мы сели на диван, раскрыли красивую лакированную шахматную доску и дядя стал раставлять фигуры, проговаривая название каждой. Потом он сделал первый ход. Я смотрела на фигурки и не понимала, что должна была делать. Тогда я взяла в руки фигурку с головой лошади, поднесла её к лицу и вдохнула...

Смерть папы не стала ни для кого трагедией. И мы просто жили дальше. Дядя часто делал мне разные подарки. Цветные карандаши, альбомы, краски, заколки, платья и туфли, первые серёжки. Для меня он устраивал праздники, по выходным водил в парк, где я каталась на каруселях, а он смотрел на меня и улыбался, держа купленные для меня шары. Мама восхищалась его любовью ко мне, говорила, что он стал мне настоящим отцом, и начинала выбирать наряды с особой тщательностью, надеясь вскоре получить дядю в настоящие мужья. Он же был внимателен к маме, изредка дарил ей цветы, покупал её любимые ягоды в сахарной пудре...

Няне подписали увольнительную. Денег не хватало, и было решено, что я слишком взрослая, и могу обойтись без няни. Мне было тяжело её терять. Я любила няню, любила наши прогулки, её сказки. С ней связано было всё моё детство, а значит и вся моя жизнь. И вот эта жизнь резко закончилась, началась другая, где я должна была очень быстро повзрослеть. Няня ушла от нас. Ушла от отца. Через много лет я увидела её снова - она нашла такого же обессилевшего от жизни мужчину с потухшими глазами, отчаянно боролась за него и, кажется, была совершенно счастлива. Папа же был глубоко несчастен. Он пил всё больше, ел всё меньше, почти не говорил...