sebastian varo

Пожилая женщина вошла в кабинет медиума. В полумраке она едва различила руку, указавшую ей на стул. Глаза посетительницы слезились, она теребила древнюю желтую сумочку. – Добрый вечер, мне посоветовала вас моя… – Как вас зовут? – мягким голосом прервал ее медиум. Это был лысоватый мужчина в модной роговой оправе и дешевом, явно великоватом костюме. Его можно было принять за учителя, если бы не четки, магический кристалл, карты Таро и еще какие-то загадочные штучки там и сям. – Роза Львовна. Можно просто Роза...

Город Пашмаканд, ютящийся на задворках будущей Центральной, но пока еще довольно Средней Азии, спал пресловутым мирным сном. В полузабытьи стонали автобусы «Гидролизный-Кладбище», там и сям поскрипывала суставом подагрическая арба, редкие личные автомобили страдали ночным недержанием масла, плакаты на щитах «Дадим Родине что-то там с большим избытком!» забылись праздничным кошмаром. Блаженную космическую тишь нарушал лишь одинокий рев. Раз в двадцать минут городской осел отправлял куда-то наверх...

*** Пашмак — восточная сладость. Отсюда и пошел Пашмаканд. Шурпа — заправочный суп (им следует заправляться). См. ул. Шурпа-Яхши Тархунбабаева. Курдюк — задняя часть барана. См. Курдюкент, Уч-Курдюк. Тандыр — печь-жаровня. См. Колхозбек Тандыров. Самса — восточный пирожок с начинкой (если повезет) из курдючного сала. См. Инжир Самсаев. Лагман готовится из мяса (в идеале баранины), овощей и тянутой длинной лапши. См. ул Лагмана Юсупова. Лукум — сладость из сахара (шакер-лукум) или муки (рахат-лукум), с добавлением крахмала и орехов...

Осознанный сон в виде рассказа, или рассказ в виде осознанного сна.

Один писатель не мог выдавить из себя ни слова, поскольку уже все выдавлено (и как выдавлено!) другими, и от тоски улегся под кровать. Там было хотя и пыльно, но все-таки и свежо по-своему. А самое главное, там не было других писателей. Полежав на животе, он перевернулся на спину. Затем снова на живот, опять на спину и так нечаянно достиг другого края кровати. Ему пришло в голову тем же способом добраться до подкроватья жены, но посреди пути она его застигла. – Что это значит? – спросила она упавшим голосом...

В июле сумерки медлили до последнего. Солнце садилось еле-еле, и на его струнах висели сверкающие зеленоватые мушки. Пушки с лицами монстров у входа в краеведческий музей за день нагревались так, что ночной седок еще долго ощущал их любящую теплоту. Из пушечных жерл или горл выплывал призрачный дым. На этих добрых чудовищах мы проводили те пронзительные минуты, когда в любую секунду мог выстрелить крик бабушки: «Домой!». Обреченность на чай и сон делала каждый выигранный миг бесценным. Рано или поздно бабушки выкрикивали имена, и пушки постепенно пустели...

Начало этой истории повторяло миллион других. Но повторы нас тогда не смущали: в детстве ты еще не боишься банальностей. *** Наши бабушки проживали в Самарканде, и каждое лето родители засылали нас сюда из разных концов необъятной страны. Каким хладом веет от этого образа, в отличие от самого Самарканда, в котором, как нам казалось, замерло лето: похожий на старого тигра шмель, рычащий, но вдруг осипший от внимания наблюдателей, лиловые цветы «собачки» с разинутыми ртами, обидчивый боксер Гипарянов...

1 Чтобы не отставать от эпохи покорения космоса, я держал рыбок. Покупали мы их у дяди Коли – человека с угрожающим басом, который не выговаривал «р». Он был похож на Некрасова периода «Последних песен» кисти Крамского, что не мешало ему сдирать за рыбок не меньше, чем в зоомагазине. Среди рыбколюбов считалось, что дядяколины рыбки все же лучше, потому что свежее. Скалярии из зоомагазина любили уже на следующий день прилечь набок. И спасать поздно, и обратно не сдашь, потому что скажут: «Вы и убили-с»...

Самая глухая, беспросветная часть моей в остальном гламурной жизни пришлась на тмутаракань Милуоки. Беспощадная зима, хлипкая весна, душное, как в Касбахе, лето и трагичная осень. Город похож на декорации дешевого фильма о провинции: по моллам плавают, как налимы, женщины весом до 300 килограммов, лучшая улица носит название Мерло. Так я прочел в первый раз по ошибке (в реальности — Менло), но уже прилипло. В любом мире образуется своя иерархия. В ту пору я думал: если иммигрантская жизнь сложится удачно, я кончу дни на улице Мерло...

1 В полуночном чтении наткнулся на строчку: «…там рассказывается о святом путнике Мансуре, убитом жителями Андижана». В Андижане я провел детство, которое мне давно уже безразлично (пока снова в него не впаду), так что ничего не всколыхнулось. С этим Мансуром я и отправился в сон. Никакого влияния на сюжет первого сна убитый не оказал: хорошая знакомая превратилась в крошечную говорливую ящерицу, которую я вначале потерял, но хотя бы слышал ее голос, а потом и он пропал, и я испугался, что нечаянно наступил на нее...