Типичный ночной

Это был мягкий плюшевый плед из Икеи. Тёмно-красный, с рисунком из белых звёздочек. Изрядно закатанный, он каким-то образом очутился в её вещах при переезде из съёмной комнаты в Отрадном. -Ну и плевать. Хозяин о нём и не вспомнит, - подумала она, откладывая трофей. В конце концов, может, и пригодится. На новоселье заехала подруга Аня - она перебралась в Москву годом раньше, успела обжиться и почти наизусть знала все питейные заведения своего района. После бутылки вина вечеринку решили не продолжать - всё-таки будний день, утром на работу - и она уложила Аню с собой на надувной матрас, вручив ей трофейный плед...

- Я убил её за то, что она меня не полюбила. А остальных - что помешали ей это сделать, - он пожал плечами и опустил голову. Потом отодвинул от себя исписанный лист - чистосердечное признание. Следователь откинулся на спинку кресла. Всё закончилось быстрее, чем он рассчитывал, хотя завязка была многообещающей: череда студенческих смертей в одном из самых больших вузов страны. Отравление метанолом, падение из окна, ролевые игры с удушением зашли слишком далеко - так предполагали сначала. Лишь одна - смерть второкурсницы факультета иностранных языков Киры - была сразу же признана насильственной...

Длина (или высота?) зазора тоже вызывала опасения, так как уходила примерно на полметра вверх и вниз. При должном упорстве, желании и наличии пары свободных часов вор-домушник мог расковырять бетон достаточно, чтобы просунуть руку и открыть замок изнутри. После этого его бы отделяла от квартиры только деревянная дверь из общего с соседями "предбанника" в нашу квартиру. Достаточно подцепить её монтировкой - и путь открыт. Почему-то я явственно представила себе этот инструмент в чьих-то руках, обтянутых толстыми перчатками из чёрной кожи. Почти услышала их скрип и почти увидела, как чьи-то пальцы в этих перчатках уже пролезли в эту щель, вот уже прошла рука до запястья, и она тянется к замку...

- Евгеньич! Там на Митино новый труп! Да, тоже удушение. Следов ограбления, кроме пропавшего телефона, нет. Ближайший наряд уже на месте, только тебя ждут! Сазонов вздохнул. Третий случай за месяц в подземке. И тоже рано утром. Хоть серию открывай, ей-богу. За годы работы с убийствами он запомнил - за любым самым невероятным случаем, любым нагромождением суеверий всегда стоит простой и понятный мотив. А самые зверские случаи и есть самые банальные. Здесь было немного другое. Мужчина - на вид лет тридцати, в добротном зимнем пальто, рука всё ещё сжимает сумку с ноутбуком. Как только не стянули особо шустрые, вяло удивился про себя следователь...

Командировка - это всегда хорошо. Даже если повод - драка с поножовщиной в Чебоксарах. На поверку тема оказалась простой до банальности. Устав искать скрытые смыслы и вытягивать из людей подтверждения "официальной версии", она отпустила оператора обедать и пошла подышать на набережную. Ноябрьская сырость у воды холодила руки и щёки, но сейчас это было даже приятно. Ленивые разливы Волги успокаивали. Голова отдыхала. На бетонных мостках, пристроенных к набережной, предавалась безделью местная молодёжь. Будний день, у вас что, нет учёбы? Работы? А потом жалуются, что и денег тоже нет - усталое возмущение шевельнулось в голове и затихло...

Мелкий, мерзкий дождь. Сырость, повисшая в воздухе, мешает дышать, заползает под наглухо застёгнутое пальто. Я без зонта, и укладка давно испорчена - идеально ровные, прямые пряди шевелятся на голове, точно живые. Вульгарно вьются от влажности и слипаются в пряди. Я раздражена - она-то уж, наверно, убрала волосы, или прихватила с собой зонт, в отличие от меня, стоящей тут в таком виде. Но я подхожу к свету фонаря и мысленно ликую - та, с кем я должна встретиться, тоже без зонта. Её длинные тёмные волосы тоже намокли и слиплись от моросящего дождя. Она явилась вовремя, и она не выглядит красивее меня...

Руки заледенели, суставы перестали гнуться. Из них как будто ушла вся кровь. Кончики пальцев мелко задрожали, открыть бутылку с водой получилось только со второй попытки. Сердце бьётся о грудную клетку так, будто его закрыли в тёмном подвале. Оно изо всех сил молотит в дверь, с разбегу толкает её плечом - бесполезно, легче не становится, но и сидеть на месте невозможно. Подгоняет панический страх. Липкий холодный пот неприятно холодит кожу над верхней губой, виски и затылок, уже ощущается между лопаток. Зрачки наркотически расширяются, как от атропина, а потом резко сужаются, словно сбегают в нору глазниц...

Вечер. Надо переодеться в пижаму, умыться и обязательно расчесать волосы к его приходу. Если ему придётся распутывать колтуны, они лягут за полночь. И ещё неизвестно, какое наказание он придумает за то, что она так себя запустила. Он наверняка захочет расчесать её сам. Сегодня у него был важный день, он закончил очередной проект. Она распутала последнюю прядь и со вздохом посмотрела на себя в зеркало. Роскошная рыже-русая шевелюра спадала почти до бёдер, а когда он заплетал ей косу, толщиной была почти с кулак. Больше в её внешности не было ничего примечательного. Разве что глаза. Так тоже говорил он: - У тебя глаза, как свинец...

Имеет значение лишь первая боль. Все последующие - это неважно. Кожа горела и натягивалась так, будто я из неё вырос. Боль в каждой кости, каждом суставе мутно-жёлтой пеленой застилала глаза. Будто мне перебили все суставы. Будто растягивают на дыбе, а потом давят, как прессом. Я почувствовал, как обугленная кожа, не переставая гореть, грубеет, и из неё начинают медленно проклёвываться острые роговые волоски. Теперь такое чувство, что меня штопают, как старые носки. Иглы вонзаются в кожу по всему телу. Одновременно с этим начинается невыносимый зуд. Я весь - один сплошной комариный укус, но не могу даже пошевелиться...

Я иду по городу. Я никогда здесь раньше не была. Это точно. На мне зимняя куртка, сапоги, шапка и варежки. Джинсы с подкладкой, тёплый свитер. Но мне холодно, очень холодно. Странно, думаю я. Обычно я замерзаю медленно. Чтобы заставить меня стучать зубами от холода, нужны действительно низкие температуры. Но воздух колючий, его больно вдыхать, на расстоянии вытянутой руки всё подёрнуто морозной дымкой. Где я? - Где я? - спрашиваю у проходящего мимо мужчины. Он кидает через плечо одно слово. Точнее, два: - Нарьян-Мар! Каждый вдох - как будто я ем всухомятку и внезапно поперхнулась. Вокруг - ни одной привычной московской высотки...

Далеко внизу плескалась вода. Здание больницы успели возвести до последнего, пятнадцатого этажа. Но строительство свернули, а серый бетонный скелет посреди пустыря остался. Внутри были только лестничные пролёты и пустые шахты лифтов. А в подвале прибывала вода. На окна первого этажа зачем-то поставили решётки. Не помогло – бездомные, пьяные подростки, граффитчики быстро выломали несколько из них. Серый бетон расцвёл надписями и картинками всех цветов радуги. Полы на всех этажах быстро усеяли пакеты, пустые бутылки, использованные шприцы и презервативы. Пару раз зимой голодные бомжи ели тут собак...

Поезд шёл слишком быстро. Обычно пассажирские поезда так не разгоняются. Тёмно-зелёный состав мчится так, будто в конце его ждут Петербург, депо и пьянка. Но была на редкость снежная зима, куда я могу ехать? Судя по пейзажам за окном, мы давно на севере - за окном можно пересчитывать ёлки и сосны, а сугробы намело такие, что по обе стороны от железнодорожной насыпи выросли свои. Хрупкие, из снега, ещё толком не покрывшегося копотью проходящих составов. Мне очень холодно. На мне только тёплое шерстяное платье и шерстяные же вязаные чулки. Поверх них надеты мягкие сапоги-дутики. Мороз из открытого окна в тамбуре обжигает голую кожу между чулками и платьем...