Алексей Тайга | Рассказы

— Все вы прекрасно знаете, но я еще раз повторю, что через три дня у нас стартует первенство области ДСО «Урожай», — НикСаныч внимательно смотрел на нас через толстые линзы очков в роговой оправе. Его глаза увеличивались сквозь эти линзы раза в два, и казалось, что он видит каждого из нас насквозь, как под микроскопом. Он ходил перед нами в своем неизменном сером костюме, заложив руки за спину. — Надеюсь, что ваше пребывание в спортивном лагере прошло не зря, вы хорошо подготовились, не филонили и покажете достойные результаты! Да, Бутаков? — НикСаныч уставился линзами на моего друга Леху...

Было мне лет 26-27. У тещи в сарайке жила большая беременная свинья. И долго не могла опороситься, хотя срок уже давно подошел. Теща обхаживала эту Хавронью, как царскую особу, варила для нее вкусные наваристые похлебки, разговаривала с ней, уговаривала, нацеловывала. И вот она наконец-то поддалась уговорам и опоросилась. Нина Алексеевна всю ночь принимала роды, и утром мы все узнали, что родилось двенадцать поросят. Радости тещи не было предела! А вечером следующего дня поросят оказалось тринадцать! Тринадцатый родился гораздо позже остальных, уже в отсутствие тещи...

— Брат говорил, медведь здесь ходит, — Петька деловито вытер узкий якутский нож с желобком на лезвии о рукав энцефалитки, засунул его в деревянные ножны, положил на стол, — Как бы коров не помял. Он дожевал печенюшку, сделал глоток из эмалированной кружки, остатки чая выплеснул в открытую дверь. — Но ничего, у нас ствол есть, пусть только заявится! — Петька потянулся к стоявшему в углу хибары ружью, — Во, двенадцатый калибр, вертикалка! И патроны есть. — Он выдвинул ящичек старинного, наверное,...

— Сын, смотри, чего привез! — отец, сияя загадочной улыбкой, распаковывал большую квадратную коробку. За минуту до этого он ввалился в дом с этой самой коробкой, большим чемоданом и рюкзаком за спиной, торопливо обнял маму и коснулся моей щеки колючей трехдневной щетиной. От него пахло табаком и долгой дорогой. Замирая от предвкушения чего-то необычного, я смотрел, как он освободил от тряпок и извлек на свет прозрачную пластиковую клетку. А в клетке, забившись в угол, сидели два маленьких комочка – белый и рыжий и испуганно глядели своими глазками-бусинками на открывшийся им мир...

Сережка жил в том же доме, что и я, в квартире наискосок, и общей стены у нас не было. В отличие от Мишки, с которым была связь в виде трех оловянных солдатиков с каждой стороны на проволоке, просунутой сквозь дырку в деревянном брусе. Надо было дернуть три раза за проволоку, и Мишка через минуту появлялся на пороге; то же правило действовало и для меня. Хотя можно было запросто общаться и через стенку, просто говоря чуть громче обычного, но это же неинтересно. Чтобы поиграть с Сережкой, надо было идти к нему вокруг всего дома и договариваться, где будем играть – у меня или у него дома...

Когда крепкие и трескучие январские морозы сменились на лютые февральские метели, я в очередной раз заболел. С трудом продрав глаза, когда за окном еще было темно, я, как примерный советский октябренок, через «не хочу», попытался слезть с кровати из-под тепленького одеяла и собраться в школу. На кухне отец гремел умывальником и фыркал, а мама грела завтрак. А встать я не смог. Даже голову повернуть не смог. При попытке пошевелить головой, шею пронзала дикая боль. Нарисовалась ужасная картина, что это навсегда, и у меня теперь всю жизнь башка будет повернутая налево...

Дождь лил уже вторую неделю, не переставая. То мелко моросил, то обрушивался стеной, то бил в окна с порывистым ветром. Дороги и переулки в деревне раскисли и превратились в непроходимую жижу. Серые сопки на другом берегу свинцовой реки еле проглядывали сквозь клочья тумана и пелену дождливой хмари. Везде была слякоть и лужи, и всё пропиталось опостылевшей сыростью. Вот-вот должны были ударить морозы, но дождливая поздняя осень никак не сдавалась. Люди лишний раз старались не выходить на улицу, если не надо было на работу, а сидели по домам у теплых печек...

Немцы были загнаны в самый темный угол между деревянными сараями из старых досок, дочерна выгоревших на солнце. Колька высунул голову из уже пожухлой, но еще высокой картофельной ботвы, запустил в сторону сарая увесистый комок сухой земли и с криком «Хендехох!» плюхнулся обратно между грядками. Я крепко сжал свой автомат, представлявший собой толстую хворостину, выпрыгнул из картофельных кустов и что есть мочи начал палить во врага: «Та-та-та-та-та-та!» - Аааа, ложись! - заорал Колька, - Наступают, гады! Бдыыыщщщ!, - и изобразил громкий взрыв...

Приближался Новый год. Деревенский детский садик тоже готовился к празднику. Старшая группа, в которой на тот момент находился и я, высунув языки, вырезала из разукрашенной бумаги полоски и склеивала их клейстером в колечки, которые соединялись в бумажную цепочку. Мы с завистью поглядывали на гораздо более интересное занятие наших воспитательниц. Они украшали большую, вкусно пахнущую ёлку: развешивали бумажные гирлянды, которые красиво раскрывались, когда их растягивали; лепили комочки из ваты, перевязывали их серебристым дождиком, смачивали водой и кидали в потолок...

Горка была скользкая, я старался изо всех сил, но никак не мог на нее забраться. А мама уходила все дальше. Мне стало страшно от того, что я не догоню ее. Мои ноги опять заскользили, и я упал в снег. Мамин силуэт был уже далеко. И я стал кричать и звать ее. А она уходила по белому снегу в арку под каким-то мостом. Я опять стал кричать. Мама обернулась, улыбнулась мне и исчезла. И я открыл глаза. Первым делом я, четырехлетний, проверил, мокрая простынь или сухая. На этот раз все было в порядке, и...

Суббота, тихое раннее деревенскоe утро. Я открыл глаза и захотел вкусную шоколадную конфету. Обычное желание ребенка в 4 года. Протерев глаза, я оглядел комнату. Родители мирно посапывали рядом на железной кровати. Соседей за тонким деревянным брусом не слышно, тишина – весь барак отсыпался после тяжелой трудовой недели. Тихонько, на цыпочках, чтобы никого не разбудить, я прошел за перегородку на кухню. Конечно же, я прекрасно знал, что в доме есть шоколадные конфеты и где они лежат. Поглядев вверх на настенный шкаф и оценив задачу, я приставил к буфету табуретку и взобрался на неё...