БЕССМЕРТНЫЙ БАРАК

В зоне третьего (женского) отделения ЯГРИНлага был дом младенца, где содержались от 50 до 180 рожденных в неволе детей. При достижении детьми 2 лет их передавали родственникам заключенной на волю или переводили в дома ребенка для дальнейшего воспитания. Организатором и первой заведующей Дома малютки была врач-заключенная ЧСИР (член семьи изменника Родины) Катагарова Татьяна Родионовна, со сроком 10 лет. В 1948 году она была снята с должности, как жена «врага народа», руководство не хотело, чтобы дети тоже выросли «врагами народа»...

Помним! 12 августа 2000 г. в 9-м отсеке подводной лодки "КУРСК" ждали помощи двадцать четыре человека: Капитан-лейтенант Аряпов Р. Р. Мичман Баланов А. Г. Старший лейтенант Митяев А. В. Главный старшина к/с Майнагашев В. В. Матрос Коркин А. А. Мичман Ишмуратов Ф. М. Старшина 2-й статьи к/с Садовой В. С. Матрос Кубиков Р. В. Матрос Некрасов А. Н. Главный старшина к/с Зубайдуллин Р. Р. Матрос Налетов И. С. Старшина 2-й статьи к/с Аникиев Р. В. Старший мичман Козадеров В. А. Капитан-лейтенант Садиленко С...

37 лет назад, Владимир Войнович написал письмо Брежневу. «Я тогда уже жил в Мюнхене. Утром этого дня мне позвонил журналист Марио Корти с радио «Свобода». Он сообщил, что меня лишили гражданства, и хотя я этого ожидал, мне на самом деле стало жутко обидно. До этого меня как только ни ругали и ни проклинали — говорили, что я такой-сякой, враг народа, шакал, таракан. Сравнивали со всеми отвратительными животными и насекомыми, и я это все как-то пропускал мимо ушей, я знал, чего от них можно ожидать...

Первый список был утвержден 27 февраля 1937 года — в день открытия весеннего Пленума ЦК ВКП(б). В нем были фамилии 479 человек, мерой наказания для которых был определен расстрел. Формировал и представлял списки Ежов, утверждали члены Политбюро, оформлял расстрелы Ульрих. Эта процедура безотказно проработала до сентября 1938 года. Оформление списков было одинаковым. На обложке ставился заголовок «Список лиц, подлежащих суду Военной Коллегии Верховного Суда СССР» (реже — «Список»), на второй странице — справка о числе людей и разбивка по регионам...

В Российской империи за 77 лет существования фотографии с трудом можно насчитать 50 фотографов которые были осуждены, причем это суммарно и уголовные и политические заключенные. И только один фотограф был повешен...

Папино лицо вполне могло быть на этой фотографии, среди малюток, отправляемых голодать в приюты под порядковым номером. Его спасло только чудо. Дед — директор мужской гимназии - был арестован в сентябре 37-го по обвинению в шпионаже и антисоветской агитации, а через месяц - приговорён к вышей мере, с конфискацией имущества. Вот в этой конфискации и был весь тайный смысл: у деда был прекрасный дом, который элементарно хотели отобрать. Бабушка осталась одна с двумя младшими детьми - двое старших умерли от болезней ещё в младенчестве...

На одном из первых допросов Гургенидзе показал мне какую-то бумагу: — Вот, прочти. Это разрешение применить к тебе средства физического воздействия. Я могу с тебя теперь шкуру спустить. Я молчала. Тогда он схватил меня за волосы (а волосы у меня были длинные, ниже пояса), намотал их на руку и стал таскать меня за собой по кабинету. Я молчала, хотя было очень больно. Потом начал командовать: — Встань, сядь! Встань, сядь! Руки вверх, руки вниз! Руки вверх, руки вниз! На колени! Поднимись! Я должна была выполнять эти бессмысленные команды до полного изнеможения, пока руки и ноги не опухали...

Они и сегодня живее всех живых. Память о них бережно хранится, родственники хранят их кровавые награды за убийства, а портреты многих висят в кабинетах их преемников. Никто из них официально не наказан за преступления против человечества, а организация, породившая этих убийц, не запрещена. Мы уже привыкли к последовательной массированной реабилитации и Сталина, и кровавых деяний, которые творили его подручные, человек ведь ко всему, как известно, привыкает. Вот и факты о том, что кто-то расстрелял 10-15 тысяч человек за свою жизнь, не вызывают ужаса...

В начале февраля 1928 г. столовые часы у нас на Ораниенбаумской улице пробили восемь раз. Я был один дома, и меня сразу охватил леденящий страх. Не знаю даже почему. Я слышал бой наших часов в первый раз. Отец не любил часового боя, и бой в часах был отключен еще до моего рождения. Почему именно часы решились в первый раз за двадцать один год пробить для меня мерно и торжественно? Восьмого февраля под утро за мной пришли: следователь в форме и комендант наших зданий на Печатном Дворе Сабельников...

Нас было три мамы. Нам выделили небольшую комнатку в бараке. Клопы здесь сыпались с потолка и со стен как песок. Все ночи напролет мы их обирали с детей. А днем — на работу, поручив малышей какой-нибудь актированной старушке, которая съедала оставленную детям еду. Тем не менее, пишет Волович, целый год я ночами стояла у постельки ребенка, обирала клопов и молилась. Молилась, чтобы бог продлил мои муки хоть на сто лет, но не разлучал с дочкой. Чтобы, пусть нищей, пусть калекой, выпустил из заключения вместе с ней...

Все мы – концлагерная самодеятельность. Недоразвитые и бездарные людишки продолжают терроризировать и обирать огромную страну. И плодят, твари, подобных себе. Это катастрофа. Бандиты будут играть с народом еще долго в завинчивание гаек и в выпускание пара... У меня нет Родины, ибо у раба ее не может быть. Но если она у меня есть, то внутри меня, и так у многих. Но мы живем на чужой территории, нашу Родину оккупировали коммунисты. Это не татаро-монголы, это свои, и, пожалуй, в этом секрет их успеха...