Художественные тексты онлайн

январь 2018 … Отчего это может быть? Почему мои круглые, кроваво-красные – сама живая жизнь – тридцать шесть бусин на бордовой льняной нитке с серебряным замком – их надела на меня мама перед тем, как исчезнуть навсегда – почему мои кораллы теперь почернели? Никто и ничто – даже интернет – не может ответить. Я проверила самую никакую из всех возможных версий – об их ненатуральности – когда самой ненатуральности в принципе быть не может – мама не переносила ничего ненатурального. Марк говорит – заблуждение – точнее, передавшаяся мне мамина болезнь – именно болезнь – в еде, воде, украшениях, людях не переносить ничего ненатурального...

События, о которых пойдёт речь, начались в мае 198… года, когда казалось, что вызвавшая их история уже закончилась. И Черепашкой инспектора Молвинского районного Госстраха Юрия Алексеевича Черепанова к тому времени уже никто не звал. Он сам почти забыл об этом. Но абсолютно достоверно, что, как и в детстве, в свои двадцать восемь лет Юрий Алексеевич был честен, боязлив и добр. Лицо его светилось безмятежной чистотой. Широко открытых голубых глаз не покидала обезоруживающая упрямая доверчивость, похожая на детскую незащищенность. Юрий Алексеевич Черепанов был щупл, низкоросл и горбат. В тот вечер он вошёл в сумрак подъезда и остановился...

Дом такой красивый. Зелёненький. Ему двадцать лет, я знаю. Мне в два раза больше. У нас с ним день рождения одинаковый – пятое августа. Такой это хороший день: лето ещё, и уже не жарко. А ещё дом жёлтый, потому что из квадратиков состоит. Зелёных квадратиков больше. Они как ветки у ёлочки, сверху книзу, расширяясь, расположены, потому и кажется дом больше зелёным. Каждый квадрат – комнатка, то жёлтая, то зелёненькая, а в середине – окошечко. Вон они, одно за другим, загораются, каждое своим огоньком. Ну, я-то что. Я в кустах сижу. Конец апреля почти, рано светает. А весны нет. Началась, вроде...

Наверно, так случилось потому, что городок наш и дом наш в этом городке стояли когда-то на Сибирском тракте. Много лет назад по этому тракту гнали в Сибирь кандальников, вёз в своей ветхой повозке их нехитрые пожитки Иван Макаров и пел свою единственную песню: — Однозвучно гремит колокольчик... Я всё это знала, я только не могла понять, почему тебе нравилось, а может быть тебя что-нибудь заставляло убегать из нашего с тобой дома. Происходило это примерно раз в месяц. Ты исчезал внезапно и незаметно, поздним вечером. Ты брел до изнеможения по тракту, на восток, так ты рассказывал, пока неизвестная тебе сила не заставляла тебя повернуть назад, к нашему с тобой дому...

Это приходит всегда неожиданно. Вернее – случается. Причём так, как случиться не может. И даже не случается – происходит. Именно тогда, когда невозможно ничего подобного предположить, тем более ждать и даже за минуту до этого хоть как-то представить, что подобное возможно с тобою. Иногда оно буквально сваливается на тебя, обваливается как бы сверху, накрывает от всех невидимым куполом, делая тебя мгновенно уже не тобою, а сгустком неведомого тебе прежде огня. При этом разум твой, забывая себя, опьяняется лёгким кружащим хмелем, глаза видят никому прочему не видимое, уши слышат вовсе не то, с чем к тебе случившиеся рядом обращаются...

Небо нынче тёмно, низко, серо. Уж которую ночь. Но, наверно, и дольше. Она смотрит в это небо уж много лет, она видела его разным. Но таким не видела еще никогда. Когда он стоял у окна и вдруг сказал: — Посмотри-ка. Ты ведь спишь под Большой Медведицей. Не живешь, а мечтаешь. Ей показалось: она не спит, не мечтает, потому что она тут же встала из-за стола, подошла к нему и взяла его за руку. И тут же окна ее - обыкновенного, прямоугольного: большое стекло слева, справа узкая фрамуга с крохотной форточкой, дальше монолиты домов-громадин с желтыми квадратами трех-четырех словно бы никогда не спящих...