Город большой свободы

Однажды в детском садике города Саранска готовили новогодний утренник, и воспитательница написала список ролей. Текст был лаконичным: девочки — звёздочки и снежинки, а «мальчики все клоуны». Объявление попало в сеть, и когда я его увидела, меня посетило прозрение. Я вдруг осознала систему гендерных отношений, которая вся про то, что мальчики — смешные придурки, а девочки — это много-много марли и блёстки. Мне впервые в жизни захотелось подумать о мужчинах всерьёз, об их проблемах, страхах и надеждах...

Много дней посещала различные музеи и выставочные залы г.Флоренция и чувствовала мессианскую потребность принести вам свет, тепло и горячую воду. Мною были осмотрены памятники архитектуры, искусства и прилегающие виды в значительном количестве, о чём прилагаю отчёт, часть первая. Как известно, старинные предметы интересны нам не только качеством исполнения, но и той информации о нравах, темпераментах и образе жизни разл. эпох, к которым они относятся. В этом смысле я была подавлена некоторыми фактами, которые сообщили мне скульптуры Академии и фрески Сан Марко...

В сказочный город Бней Брак следует ехать, чтобы удовлетворить страсть к подглядыванию. Это идеальное место, где тебя не видят, хотя и рассматривают; где жизнь от твоего присутствия не нарушает своего хода и не прерывается ни на секунду; потоки людей и времени огибают чужака, не задевая. Кто всегда хотел попасть в таинственный город с картинки, тому нужно приходить вечером, в последний день Хануки. Из того, что очень заметно: другие афиши на заборах, другой мусор на тротуаре (не видно окурков, например), нет котиков, нет людей, уткнувшихся в телефоны...

Анечка прилетела с Кипра специально, чтобы попробовать ханукальных пончиков из Роладина — у них каждый год ни много ни мало «новая коллекция». И в первый день праздника мы с ней пошли в кондитерскую, страшно волнуясь. Шутка ли, год ждали. Мне, говорю я мальчику, четыре: фисташковый, пекан, чизкейк и паралине. И фисташковый. Пекан и чизкейк тоже. Паралине ещё. И фисташковый. Следом за мной Анечка попросила у девушки тоже четыре: пекан, чизкейк, чизкейк и фисташковый. — Эй, — сказал парень, — куда ты ей кладёшь, они же вместе, та вон уже взяла четыре...

В краю нашем, где голос горлицы сейчас не слышен, потому что она сдохла от жары ещё месяц назад, есть прелестный национальный обычай, растущий из самых корней. Пока народ сорок лет добирался в страну, понятие времени утратилось в виду полной его бесполезности — смысл наблюдать часы, когда счёт всё равно на годы. Поэтому здесь опаздывают все и всё. Например, в свой первый израильский День независимости я помчалась к мэрии смотреть салют, который был обещан в одиннадцать. Когда ровно в 23.00 не вдарило, я решила, что ошиблась площадью, понурилась и побрела домой. Каково же было моё это всё, когда грохот и огоньки догнали меня минут через десять...

Чуть ни впервые пела в душе — намазала на волосы скраб для лица, и ничего мне не осталось, кроме как исполнить бессмертное ахмадулинское: — Деменция, как твой характер крут! Посверкивая циркулем железным, как холодно, — тут я убавила горячей воды, — ты замыкаешь круг, не внемля увереньям бесполезным. И далее там всё по тексту, вся правдочка про позабуду тех, кто умерли или доселе живы, а также прекрасные черты, которые появятся и растворятся снова. Нихрена не помню, мальчика от девочки отличаю...

Рай наступает в шабат, когда Тель Авив тих и пуст. Тёплые сумерки на чистых улицах превращают город в съёмочный павильон, под каждым фонарём идеальная композиция: мягкий свет, цветущий куст, скамейка, новый месяц колыбелькой. Иногда в картинку вписан человек, который весь - одиночество. Девчонка, подсвеченная телефоном, смотрит на экран и не улыбается. Или я со своим планшетом. Или юноша, который не спешит. Ещё несколько часов назад все едва успевали - к закрытию рынка, к началу субботы, к столу...

В тот раз я проснулась часам к четырём дня, заглянула в рабочую почту и обреченно ответила "доброе утро". К семи достаточно сосрмедоточилась для первого кофе на Бялик. Под чашечку рассказывала медицински образованному собеседнику, что за три месяца меня внезапно разнесло, и это, конечно, гормональный сбой. Назвала страшную, но всё-таки не двузначную цифру, а он говорит - нет, столько, это не гормоны. Это пищевое. Я обиженно и несколько возмущённо ответила, что вообще-то слежу за диетой и строга к себе...

Заголовок для этого текста, а заодно и для книги, мне подарили. Одна женщина сильно заболела, а её мама, врач, когда узнала об этом, сказала: "всё будет в порядке, ты не умрёшь, ты хорошенькая, а хорошенькие не умирают". С этим легко согласиться, смерть искажает черты, лишает воли, где уж тут выглядеть милой. Врачу наверняка видней, думаю я и на всякий случай смотрюсь в зеркало - нет, я тоже пока не умру. В Тель-Авиве есть чудесные кафе сети "Макс Бреннер", там подают десерты с таким количеством шоколада, что можно наесться на год вперёд, даже если очень любишь сладкое. А если как я, очень-очень, то на полгода...

Я люблю его, и этим всё сказано. Кажется, с первой прогулки в Северном порту, когда я толком не понимала, где нахожусь, а до самолёта оставалось несколько часов. Тогда я улетала в уверенности, что это нельзя повторить, но потом раз за разом возвращалась, чтобы однажды приехать насовсем. Теперь я знаю, что можно присвоить самый невозможныйе город, как и самого свободного мужчину - но только если готова отдать ему взамен часть жизни. Редко какой человек этого стоит, а город - да. Тель-Авив не только свободный, он освобождающий...