Муки творчества

— Мам, тебе вообще нормально живётся? Не стыдно? — голос Анны дрожал, будто ветка под порывом ветра. — Мы с Ильёй еле тянем: ипотека, зарплата одна, о ребёнке даже мечтать боимся! А ты... ты на двух квартирах, как крыса на сыре, сидишь! Вера Павловна, сидевшая за старым, ещё отцовским, дубовым столом, медленно отставила чашку с остывшим ромашковым чаем. В её глазах — обычно тёплых, как июльский полдень — на миг мелькнула тень. Она посмотрела на дочь, стоявшую у окна. И внутри защемило: «Господи, за что мне всё это?» — Стыдно? — переспросила она, тихо, но жёстко...

— Нам сказали, выписка в двенадцать, но лучше быть у роддома минут за пятнадцать, — голос Ольги Петровны дрожал от сдерживаемого раздражения, пока она рассказывала соседке, стоя у подъезда. — Мы с Михаилом, конечно, приехали заранее. Не каждый день дочку из роддома забираешь! Сватья подъехали, подруга Насти с шариками, сестра моя… Все готовы, ждём. А Андрея нет! Ольга Петровна поправила тёплый платок. Она была женщиной, которая всю жизнь заботилась о других. Её дочь Настя, молодая мама, только что родила сына...

— Люда, ты серьезно? — голос Тамары дрожал от возмущения, пока она размешивала сахар в чашке с чаем. — Как ты вообще терпишь их в своей квартире? Я бы на твоём месте уже с ума сошла! Людмила, сидя за кухонным столом, лишь слабо улыбнулась покусывая указательный палец. Теперь её жизнь напоминала сценарий плохого сериала, где все герои заперты в одной декорации. — Тома, а что мне делать? — тихо ответила она, глядя в окно, за которым осенний дождь рисовал узоры на стекле. — Квартира наполовину его...

— Нина, ты же мне твердила, что год Тигра — мой год! — Вера Павловна сидела за круглым столом в своей уютной кухне, перебирая пальцами край скатерти. Её подруга Нина, с горящими глазами и журналом с гороскопами в руках, улыбалась, будто не замечая усталости в голосе Веры. — Удача, говоришь? Счастье? А я тебе скажу, такого тяжёлого года я не помню! Сначала у Гриши инфаркт, еле выкарабкался, потом зять без работы остался, я дважды в больнице лежала. Где твоя удача, Нина? Нина отхлебнула чай из старой советской чашки с ромашками и пожала плечами...

В небольшой квартире на окраине города жизнь текла неспешно. Но в последние недели покой в этом уютном гнезде, которое Ирина и Павел с любовью обустраивали пять лет, нарушился. Мать Павла, Людмила Ивановна, ворвалась в их жизнь, как внезапный осенний ветер, принеся с собой слёзы, обиды и чемодан старых платьев. Ирина, женщина с мягкими чертами лица и усталыми глазами, сидела на диване, обнимая подушку. Её восьмой месяц беременности делал каждый шаг тяжёлым, а мысли — ещё тяжелее. Она смотрела на кухню, где Людмила Ивановна, напевая что-то из репертуара Анны Герман, гремела кастрюлями...

Сумерки мягко окутывали московские улицы, а в маленькой квартире на пятом этаже старой хрущёвки царила тишина, прерываемая лишь тиканьем настенных часов. Раиса Петровна, 60-летняя женщина сидела на диване, обложенная подушками. Её правая рука в гипсе лежала на коленях, левая нога, тоже закованная в гипс, неудобно вытянулась вперёд. Она смотрела на телефон и ждала, пока на другом конце снимут трубку. «Наташенька, дочка моя… Как же так?» — думала Раиса Петровна, нервно сжимая выцветший платок. Она всегда верила, что жизнь возвращает всё: добро — теплом, зло — болью...

Галина, женщина сорока пяти лет, с мягкими каштановыми локонами и усталыми, но добрыми глазами, сидела за кухонным столом в своей просторной трёхкомнатной квартире. За окном шумел город, а в доме царила уютная тишина — дети, Фёдор и Алёна, уехали на выходные к друзьям, а муж Виктор задерживался на работе. Галина листала старый фотоальбом, и взгляд её зацепился за снимок: она, ещё девчонка, с братом Виталиком и мамой, Светланой Петровной, на деревенском празднике. Улыбки на фото казались такими искренними, но Галина знала, что за ними скрывалось...

Анна Васильевна сидела у окна, глядя, как снег мягко ложится на старый дворик. Её уютная однокомнатная квартира, пропитанная запахом ванили и свежесваренного кофе, казалась слишком тихой в канун Нового года. Пять лет подряд она встречала праздник с подругами — Верой и Ниной. Они собирались за круглым столом, пели под "Голубой огонёк", вспоминали молодость и смеялись до слёз. Но в этом году всё пошло наперекосяк: Вера уехала к сестре в другой город, а Нина слегла с гриппом. Анна Васильевна решила, что праздновать неохота — посмотрит телевизор да ляжет спать пораньше...

— Мам, ты серьёзно? Куда ты собралась? Ты же его едва знаешь! — Лариса, нахмурив брови, смотрела на мать, которая суетилась перед зеркалом, поправляя платок на шее. — Почему это не знаю? Мы с Николаем в санатории целыми днями гуляли, говорили о жизни. Он интересный, начитанный, даже книгу пишет! — ответила Светлана, добавляя в голос лёгкую насмешку, чтобы скрыть волнение. Её пышные волосы, аккуратно уложенные, блестели в свете лампы. — Книгу? — Лариса фыркнула, скрестив руки. — Что, мемуары своего героического прошлого? — Не мемуары, а роман...

Когда-то в нашей старой хрущёвке, где пахло сыростью, соседка тётя Клава любила повторять: «Жизнь – как сериал, только без рекламы и с плохим финалом». Я тогда смеялась, а теперь, глядя на историю Тамары Васильевны, думаю: может, и права была тётя Клава. Тамара Васильевна, женщина с добрыми глазами и пышной фигурой, всю жизнь посвятила своей дочери Ларисе. Ещё в советские времена, когда очередь за колбасой была длиннее очереди за счастьем, она получила две квартиры: одну по наследству от тёти, вторую – от государства за выслугу на заводе...

В небольшом городке, где дворы шептались историями о прошлом, жила Юлия. Ей было 35, и жизнь её, казалось, сложилась как в доброй книге: муж Павел, две дочери — двенадцатилетняя Аня и шестилетняя Соня, уютная трёхкомнатная квартира и даже свекровь, о которой соседки говорили с завистью. Мария Ильинична, свекровь Юли, была женщиной редкой души. На свадьбе сына она, сияя, объявила: «Я всю жизнь мечтала о дочке, и вот судьба мне её подарила!» Тогда все улыбались, поднимали бокалы, а Юля кивала, думая, что это просто тёплые слова...

Степан Васильевич, крепкий мужчина с проседью в густых волосах, привык к тишине своего деревенского дома. Деревня Липовка, где он прожил всю жизнь, была его крепостью: старый дом с потемневшими от времени брёвнами, огород, где ровными рядами зеленели грядки, и яблоневый сад, который он посадил ещё с покойной женой, Анной. Анна ушла пять лет назад, оставив в сердце Степана щемящую пустоту. Дочь Катя, их единственная радость, выросла, вышла замуж за Романа, городского юриста, и теперь наведывалась в Липовку только по праздникам...