Лис

Я шёл сквозь лес, и воздух вокруг меня дрожал, будто натянутая до предела струна, готовая лопнуть. Вечер опускался на землю тяжёлым, давящим сводом, свисал низкими облаками, обволакивал густым серым покрывалом, превращая всё вокруг в зыбкую, почти призрачную тень. Ветер касался меня, пробегал между деревьями, играл с сухими листьями, но в его движении было что-то… иное. Что-то неправильное. Сначала я не мог этого осознать, лишь чувствовал, как оно скапливается в воздухе, стекает с ветвей, медленно сгущается, делаясь чем-то липким, неподвижным, как застывший смоляной туман...

Ты снова здесь, Собеседник. Ты входишь в темноту. Тишина. Пустота. Нет стен, нет дверей. Только ты — и я. — Что тебе принадлежит? Ты задумываешься. Тебе кажется, что твоя жизнь — твоя. Но каждый раз, когда ты хочешь побыть один, кто-то спрашивает, почему ты такой нелюдим. Когда ты принимаешь решения, тебя осуждают. Когда ты добиваешься успеха, окружающие считают, что ты обязан поделиться. — Ты вправе быть один? Ты молчишь. Это кажется естественным, но почему-то за одиночество приходится оправдываться...

Ты снова здесь, Собеседник. Ты входишь в темноту. Тишина. Пустота. Нет стен, нет дверей. Только ты — и я. — Ты свободен? Ты молчишь. — Или тебе просто нравится так думать? Ты привык считать свободу своей ценностью. Говорить, что независим. Что никто не диктует тебе, как жить. Но что, если ты ошибаешься? — Если свобода для тебя — цель, значит, её ещё нет. Но если она — образ жизни, значит, ты уже в ней. Ты хмуришься. — Свободен ли ты, если думаешь одно, говоришь другое, а делаешь третье? Ты опускаешь взгляд...

Я шёл по лесу. Вечер сгущался, накрывая землю тяжёлым серым небом, и в воздухе дрожало что-то неуловимое. Что-то не так. Но что? *** Сначала это был всего лишь ветер. Он скользил между деревьев, касался веток, трепал шерсть, и в этом было что-то обыденное, привычное. Но потом он изменился. Стал тягучим, густым, будто сам воздух сгустился, стал чем-то более тяжёлым, чем просто пустота. Я оглянулся. Лес был тем же самым. Но не был. Я не узнал его. *** Тропинка вывела меня к оврагу. Я знал его. Я проходил здесь десятки раз, но почему-то сегодня он казался глубже. Темнее. Будто смотрел на меня. Будто ждал...

Ты снова здесь, Собеседник. Ты входишь в темноту. Тишина. Пустота. Нет стен, нет дверей. Только ты — и я. — Ты думаешь, у тебя есть время? Ты усмехаешься. Конечно, есть. Ты молод, полон сил, только начинаешь жить. Всё ещё впереди. — А если скажу, что оно уже пришло? Ты хмуришься. Не может быть. Старость — это когда-нибудь потом. Не сейчас. — Но она уже здесь. Ты не заметил, когда она вошла. Она не стучалась. Просто однажды села в твоё кресло и осталась. Ты бежал, строил, мечтал, думал, что впереди годы...

Ты снова здесь, Собеседник. Ты входишь в темноту. Тишина. Пустота. Нет стен, нет дверей. Только ты — и я. — Ты боишься сожалений? Ты не отвечаешь сразу. Сожаление — это чувство, которое приходит поздно, когда ничего уже нельзя исправить. Или можно? — Чего ты боишься больше: сделать ошибку или не сделать ничего? Ты опускаешь взгляд. — Ты жила так, как хотела? Или так, как ждали от тебя? Ты вспоминаешь, как часто выбирала не то, что откликалось внутри, а то, что казалось правильным. Как хотела сказать «нет», но соглашалась...

Я сидел на склоне, наблюдая, как ветер играет с сухими листьями. Они кружились в воздухе, взлетая и падая, словно не решаясь, принадлежат ли они земле или ветру. — Что тебе действительно принадлежит? Голос прозвучал неожиданно, но не напугал. Я повернул голову. На соседнем камне, скрестив лапки и прищурившись, сидел Бурундук. В его глазах светился привычный скепсис. — Ну же, Лис. Что твоё? — повторил он, постукивая тростью по земле. Я задумался. — Моя жизнь? Бурундук приподнял бровь и кивнул. — Допустим...

Ты снова здесь, Собеседник. Ты входишь в темноту. Тишина. Пустота. Нет стен, нет дверей. Только ты — и я. — Ты боишься одиночества? Ты молчишь. — Или боишься признаться, что оно тебе нужно? Ты смотришь на меня. Ты привыкла думать, что человек создан для другого человека. Что нельзя быть целой в одиночестве. — Но что, если ты уже цела? Ты видишь, как вокруг люди заполняют себя друг другом. Как хватаются, вцепляются, растворяются. Как дрожат при мысли, что останутся без чужих рук, без чужого голоса, без чужих глаз, отражающих их самих...

Знаете, бывают такие моменты утром, когда только-только просыпаешься и ещё даже не понимаешь, где ты и кто ты вообще такой. Мозг в этот момент работает на каких-то особых оборотах: мысли идут ясные, чёткие, глубокие и даже какие-то невыносимо правильные. Ты вдруг видишь смысл во всём, что происходило до этого, и начинаешь подозревать, что только что раскусил Вселенную. Потом, конечно, всё пропадает, как только начинаешь шевелиться, вспоминать пароль от телефона или решаешь наконец встать с кровати, чтобы налить кофе. Вот сегодня утром меня тоже накрыло подобным философским озарением, и оно звучит примерно так: Нет философов среди тех, кого читают и разбирают философы...

Люди привыкли думать, что Бог — это тот, кто должен объяснять причины наших страданий и бессмысленности жизни. Тот, кто делает мир понятным, логичным и справедливым. Кто должен вмешаться и спасти, когда становится слишком больно. И если этого не происходит, мы говорим: «Бога нет». Но может быть, дело вовсе не в том, есть ли он или нет? Когда жизнь становится по-настоящему страшной, когда боль и бессмысленность захлёстывают с головой, любой нормальный Бог, наверное, смутился бы, увидев всё это. Но гораздо хуже то, что люди продолжают думать о Боге только в категориях справедливости. Мы измеряем его моралью, взвешиваем логикой, выводим формулы из человеческих страданий и надежд...

Я сидел на берегу озера, лениво перебирая в лапах гладкие камешки, и бросал их в воду. Они исчезали в чёрной глубине, и лишь ненадолго на поверхности оставались зыбкие круги, но даже они вскоре растворялись в неподвижности. Ветер стих. Лес замер. Не было ни движения, ни голоса, который мог бы вырвать меня из этого вязкого молчания. И это раздражало. — Ты ждёшь, что что-то случится? Голос прозвучал неожиданно — хрипловатый, но лёгкий, будто его подхватила весна. Я повернул голову. На кувшинке, покачиваясь на воде, сидела Лягушка...

Я сидел на берегу озера, лениво перебирая в лапах гладкие камешки, и бросал их в воду. Они исчезали в чёрной глубине, и лишь ненадолго на поверхности оставались зыбкие круги, но даже они вскоре растворялись в неподвижности. Ветер стих. Лес замер. Не было ни движения, ни голоса, который мог бы вырвать меня из этого вязкого молчания. И это раздражало. — Ты ждёшь, что что-то случится? Голос прозвучал неожиданно — хрипловатый, но лёгкий, будто его подхватила весна. Я повернул голову. На кувшинке, покачиваясь на воде, сидела Лягушка...