Кира Крин

«Он снова под моим окном. Блин, не могу поверить. Столько времени прошло, а он снова и снова сюда приходит. Может мысль о переезде не такая уж и бредовая? Может и правда стоит сменить местожительства, дабы не видеть его сидящего на скамейке у моего окна?»    «Ты представляешь, он ещё и сигарету достал. Этот едкий дым проникает прямо ко мне в комнату через приоткрытую форточку. Я чувствую легкий привкус вишни, однако пары никотина в большем объеме проникают в легкие. Такое ощущение, что курю вместе с ним...

Они встретились на крыше недостроенной высотки. Один стоял на самом краю , зная что уже все предрешено за него. Она знала чем это все закончится, знала, что все закончится сегодня и прямо сейчас. Второй же пришел за спокойствием и умиротворением — но другим спокойствием. Он хотел посидеть на крыше в тишине , смотреть на всех с высоты и знать, что он живой прямо сейчас и прямо здесь.     — Эй, - он мог промолчать, просто смотреть чем закончится эта драма одного актера, но что-то внутри потребовало крикнуть...

Я и не думала, что вчерашний день может так закончиться. Сидя за очередным тестом по химии, в мою голову не могла прийти мысль, что уже через полчаса я буду забирать тебя с очередной пьянки. “Да не беспокойся ты, я так расслабляюсь, ищу себя”, - говорил он по телефону, гуляя по мосту в два часа ночи. А после я вижу тебя, лежащего у моих ног и так неистово просящего воды. Сушняк. Неудивительно. Сейчас ты лежишь на своей кровати под тёплым пледом, но всё равно вздрагиваешь, когда волна холода неожиданно обливает тебя с ног до головы...

Я бегу сейчас по заснеженному полю, не зная куда меня приведет дорога. На улице так веет весенней прохладой, мокрой землёй, дымом. Ветер усиливается, бьет в лицо , но я продолжаю бежать. Назойливые фразы все так и вертятся в голове. Так хочется их выкинуть, но я не могу. «Я жду твоего ответа». «Всё зависит от тебя». «Да кто хочет с тобой общаться?». «Отстать». «Жалкая». «Назойливая». Я не хочу плакать, не хочу подавать слабины, но капли слез скапливаются в глазах и обжигают. Через боль я даю им шанс скатиться по моим щекам и стечь по подбородку...

Она прекрасна. Я смотрел на неё , как ребенок смотрит на витрину игрушечного магазина, как на самое желанное в мире, но такое недостижимое. Я не мог позволить  себе дотронуться до неё и кончиком мизинца, я только любовался ею. Она была прекрасна, и мне казалось, что я не достоин и смотреть на неё. Она любила длинные юбки и короткие кофточки. По утрам готовила сырники, поливая их цветочным медом. За завтраком мы всегда молчали. Она уплетала сырники за обе щечки, за обе такие нежные и глянцевые щечки...

Где-то в углу горят гирлянды. В далеке слышны раскаты взрывающихся петард. Пару этажей выше играет кальяный реп, который так и заставляет помутневшие рассудки вскакивать с мест и бежать в пляс.  Телевизор тихо играет в комнате , создавая иллюзию наполненности праздника. Холодильник пуст, как и праздничный стол. Только одинокие мандаринки катаются по белой скатерти. Уже нет той праздничности и загадочности, что так пленила в детстве, заставляя писать тайные письма Деду Морозу, веря в исполнение желаний, заставляя прятать разноцветные коробочки в дальние углы от лишних глаз...

Нам всем хорошо было друг с другом. Мы порой ругались, но чаще любили друг друга, помогали в конфликтах и выручали в катастрофах. Нас нельзя было назвать семьей, друзьями, партнерами, мы были народом. Народом, что мог всё, что готов был пойти на всё. Мы не все были такими, мы умели и грешить. Нам были знакомы злость, зависть, похоть, гордыня, лицемерие. С ними боялись связываться, ходили легенды, что помочь им уже нельзя, а если свяжешься, то никогда не отвяжешься. Они будут преследовать тебя по пятам, по частям отравляя твою душу, отравляя твой мир, отравляя тебя лучшего...