По́ляк Елизавета

Лариса Петровна вошла в квартиру сына без стука, своим ключом, как делала это всегда. В руках у неё была кастрюля с борщом, в глазах — решимость матери, которая точно знает, что лучше для её ребёнка. — Опять на работе до ночи сидишь, — бросила она с порога, не здороваясь. — Когда внуков дождусь? Марине уже тридцать два! Марина замерла у плиты. В её руках была сковорода с яичницей — скромный ужин после долгого рабочего дня. При виде свекрови рука дрогнула, и желток растёкся по белку. Испорченная яичница...

Телефон зазвонил в самый неподходящий момент. Елена Николаевна как раз переливала борщ в судочки для заморозки, когда на дисплее высветилось знакомое имя. Свекровь. Женщина тяжело вздохнула, вытерла руки о передник и нехотя взяла трубку. Каждый звонок Галины Петровны превращался в допрос с пристрастием. Но сегодня голос свекрови звучал особенно торжественно, словно она готовилась объявить о чём-то важном. — Леночка, милая, как твои дела? — начала Галина Петровна своим обычным елейным голосом, который всегда предвещал неприятности...

— Галина Петровна, я же вчера отдала вам пять тысяч на коммуналку! — голос Алёны дрожал от едва сдерживаемого возмущения, пока она стояла в дверях кухни, наблюдая, как свекровь невозмутимо наливает себе чай. Женщина в цветастом халате даже не повернулась. Она медленно размешивала сахар в чашке, позвякивая ложечкой о фарфоровые края с такой методичностью, словно это было самым важным делом на свете. — Не помню я никаких денег, милая. Ты, наверное, что-то путаешь. Может, тебе приснилось? — наконец произнесла свекровь таким тоном, будто разговаривала с умственно отсталым ребёнком...

Документы лежали на столе веером, как карты в покере, где ставка — вся её жизнь. Ксения смотрела на них остекленевшим взглядом, пытаясь понять, когда именно началось это падение. Когда она из любимой невестки превратилась в чужую, которую нужно было выдавить из этого дома, как занозу. — Ты же понимаешь, Ксюша, что это всё равно моё, — голос свекрови Людмилы Петровны звучал мягко, почти ласково, но в нём сквозила сталь. — Квартира записана на меня. Дмитрий мой сын. А ты... ты просто невестка. Временная...

— Твоя мать забрала деньги с нашего общего счёта. Все до копейки. Наташа произнесла это спокойно, глядя мужу прямо в глаза. Дмитрий замер с ложкой супа на полпути ко рту. За окном моросил серый октябрьский дождь, барабаня по подоконнику. В квартире было тихо, если не считать тиканья настенных часов. — Что ты сказала? — он медленно опустил ложку обратно в тарелку. — Я сказала, что Нина Фёдоровна сняла со счёта двести тридцать тысяч. Те самые, что мы копили на первый взнос за квартиру. Сегодня утром позвонили из банка, подтвердить операцию...

Нотариус протянул Ксении папку с документами, и в этот момент её жизнь разделилась на "до" и "после". Бабушка оставила ей квартиру в центре города. Двухкомнатную, с видом на парк. Ту самую, где Ксения провела всё детство, где пахло яблочным пирогом и свежими ландышами с балкона. Она сидела в кресле перед массивным столом, держа в руках свидетельство о праве на наследство, и не могла поверить. Квартира стоила как минимум двенадцать миллионов. Может, больше. Бабушка молча, не говоря ни слова, подарила ей свободу...

Когда я переступила порог этой квартиры впервые, моя свекровь Галина Петровна встретила меня на пороге с улыбкой, от которой по спине пробежал холодок. Улыбка была правильной, вежливой, но глаза оставались жёсткими, оценивающими. Тогда я списала это на волнение. Какая мать легко отдаёт сына? Я решила, что со временем мы подружимся. Я так сильно ошибалась. Прошло три года. Три года, в течение которых я старалась быть идеальной невесткой. Я помогала с уборкой, готовила её любимые блюда, звонила каждые выходные, поздравляла с каждым праздником...

— Наденька, а я твоё платье Светочке отдала, то самое, кремовое, — свекровь стояла в дверях и говорила так буднично, словно сообщала о погоде за окном. Надежда замерла с ложкой супа на полпути ко рту. Кремовое платье. То самое, которое она шесть месяцев выбирала, копила на него, заказывала из Италии. Платье, в котором она впервые почувствовала себя по-настоящему красивой. Платье, которое висело в шкафу в индивидуальном чехле, потому что было для неё не просто одеждой, а талисманом, символом её вкуса и стиля...

— Мы решили к вам переехать, — объявила свекровь, развязывая шарф и оглядывая квартиру так, словно уже прикидывала, где поставит свой любимый сервант. Екатерина замерла с чашкой кофе в руках. Она стояла на кухне своей собственной квартиры, купленной на её деньги, и смотрела на Тамару Николаевну, которая расположилась за столом с видом полной хозяйки. — Что значит «переехать»? — медленно произнесла Катя. — Ну как что, детонька, — свекровь улыбнулась той сладкой улыбкой, которой обычно пользовалась, когда хотела добиться своего...

Когда Валерия вошла в квартиру после двухнедельной командировки, первое, что она увидела, было пустое место на стене. Там, где ещё четырнадцать дней назад висел портрет её покойного отца — единственная память о нём, написанная маслом известным художником, — теперь зияла голая стена с едва заметным светлым прямоугольником на обоях. Её сердце пропустило удар. Она застыла в прихожей, чемодан всё ещё в руке, ключи звенели, повисшие на пальце. — Андрей! — крикнула она, срываясь на высокую ноту. — Андрей, где портрет?! Муж вышел из кухни, вытирая руки полотенцем...

«Ну что, дорогая, когда же ты наконец родишь моему Андрюше наследника?» — Тамара Ивановна произнесла это громко, чтобы все сидящие за праздничным столом слышали. Настя замерла с тарелкой в руках. Вилка зависла на полпути ко рту. Она медленно подняла глаза на свекровь, которая сидела во главе стола, как королева на троне, и улыбалась своей фирменной улыбкой — широкой, демонстративной, за которой скрывалось холодное торжество. «Наследника», повторила про себя Настя. Не ребёнка. Не внука. Именно наследника...

Ольга узнала о визите свекрови прямо перед совещанием. «Зайду с мамой вечером, нужно кое-что обсудить», — написал Сергей в чате, и эти восемь слов, совершенно обыденные для большинства семей, упали в желудок Ольге холодным камнем. Не поздравилась, не спросила мнение. Просто поставил в известность. Словно сообщал, что зайдёт с почтальоном или газетчиком. Ольга прочитала сообщение раз, потом второй, пытаясь найти в нём то, чего там явно не было — малейший намёк на деликатность, на готовность услышать ответ...