Daydream

Здравствуйте, уважаемые читатели и подписчики! Благодарю Вас за то, что вы есть (были). Вы мне очень дороги. Без преувеличений, могу назвать вас близкими людьми — не стали бы вы читать то, что не понятно или вызывает отторжение. Кажется, что я забросила эту страницу, но это не совсем так. Я захожу сюда и с грустью понимаю, что однажды здесь будет пусто… Всё должно развиваться. А я в тупике. Написать ещё кучу однообразных историй — ни уму, ни сердцу, как говорится. Может, я взялась за то, что не умею...

Photo by Steve Halama on Unsplash В восемьдесят седьмом военных из нашего городка отправили в Афганистан, и я не успел осуществить свой план. Я опять делал уроки с Ниной и провожал её на дежурства, а ещё я забирал письма, приходящие от Васильева, чтобы они не достались сестре. Месяцев через пять Васильев вернулся. Он получил тяжёлое ранение, и ему ампутировали ногу. Я радовался: Васильев больше не будет играть в баскетбол и не сможет лазить к нам в окно. Но Нина как будто не замечала, что Васильев стал калекой...

Photo by Andrew Neel on Unsplash Произошло это много лет назад в военном городке. Моей матери не стало, когда мне было семь лет. Я остался с отцом и старшей сестрой Ниной. Отцу в то время было уже за сорок, он казался мне пожилым человеком. Он рано поседел, я сначала в шутку, а потом уже постоянно звал его дедом. Нина была дочерью мамы от первого брака, но дед относился к ней как к родной. После школы она уехала учиться в Новосибирск к тетке. Почему-то я совсем не помню, как прошло моё детство без Нины...

Наконец-то дома. Разуваюсь, оставляю пакет с покупками у порога, прохожу в комнату. Присяду на пять минут, потом разберу. Вытягиваю ноги и закрываю глаза. Наверху лает собака. Визгливо, на одной ноте, без остановки. «Заткнись ты уже, пожалуйста». По трубам стучат. Собака захлёбывается лаем. «Отдохнула, называется…» По дороге в ванную наступаю во что-то мерзкое, холодное — из пакета с замороженной курицей натекла розоватая лужица. — Какого она тут развалилась? Хочется пнуть эту курицу, а ещё сходить наверх и заткнуть собаку...

Раннее утро разодрано тарахтением бензотриммера. Неужели кому-то есть дело до того, какой длины трава в газоне, загаженном собаками? Маша включила музыку на полную громкость, и минуты через две кто-то настойчиво постучал в дверь. — Услышал, что ты проснулась, и вот, — сказал сосед Филя и без приглашения прошёл на кухню. Он вскипятил чайник, порылся в шкафу. — Почему у тебя сахара опять нет? Ты же знаешь, я люблю с сахаром. Филя налил себе чай, и принялся до одурения стучать ложкой по стенкам чашки, и ему неважно, что сахара там нет...

В середине мая Андрей возвращался с работы после второй смены. Окно Ольги было распахнуто — занавески покачивались от ветра, как волны. Андрей убежал, вернулся запыхавшийся, с огромной охапкой душистой сирени. Он залез в её комнату и замер на месте. В дверном проёме показалась Ольга с распущенными волосами в длинном лавандовом пеньюаре. Они смотрели друг на друга и молчали. Одновременно вздрогнули от неожиданного звонка в дверь. Андрей положил букет на пианино, вскочил на подоконник и спрыгнул на улицу...

Яна пришла поздно. Мать, накрученная разговором с Борисом, приготовила ей гневную тираду, но раздражение пропало, когда она увидела Яну. Осталась жалость. — Допомогалась? — мягко спросила мать. — Чего тебе спокойно не живётся? Неужели не надоело? — А если больше некому? — сказала Яна. — Ну и плевать тогда. О себе подумай. Вон ты бледная какая, дерганая. Ты хоть ела сегодня? — Не хочется, — ответила Яна. — Мам, а давай Таисию Николаевну из больницы к нам привезём? — Как об стену горох, — вздохнула мать...

Со сверстниками Яна почти не общалась, но знала всех пожилых людей в своей пятиэтажке, со многими разговаривала. Порой нужно так мало: выговориться, поделиться воспоминаниями, а никого нет рядом. Яна была. Кое-кто относился к ней с недоверием: подходит, здоровьем интересуется, помощь предлагает — подозрительно. Чаще всего она заходила к Таисии Николаевне. Ей недавно исполнилось восемьдесят семь, и она говорила, что у неё наступила третья молодость. Таисия Николаевна, смешливая и жизнерадостная,...

В торговом центре у стены расположились волонтёры. Они отдавали кошек в добрые руки, собирали деньги на питание и лекарства для животных. Яна, высокая худенькая девушка с грустными голубыми глазами лет шестнадцати-двадцати на вид, всё свободное время проводила в приюте для животных или участвовала в благотворительных мероприятиях. Она была не от мира сего. Хотела помогать и быть полезной. Она жила вдвоём с матерью. Лишних денег у них не водилось, поэтому Яна экономила на многом, чтобы помочь нуждающимся...

Года через три после окончания школы была встреча одноклассников. — Ну что, ты узнала, кто тебе записки подбрасывал? — спросили Иру Оля и Юля почти хором, будто все эти годы только и думали, кто бы это мог быть. — Узнала, — ответила Ирочка, заливаясь румянцем. — Представляете, мы жили в соседних домах! Он необыкновенный! Сказочный! Когда он смотрит на меня, я боюсь, что задохнусь от счастья! Правда, свадьбу пришлось отложить, у него сложности с бизнесом, мотается по городам и континентам. А я жду и скучаю...

Всё у Таньки было легко. Она хорошо училась и занималась с Ирочкой непонятной физикой, ходила рано утром на тренировки по волейболу, забирала двоюродных братьев из садика, забегала через день к бабушке, которая жила в частном доме. Для Ирочки даже домашняя работа была невыносимой. — Готова? — спрашивала Танька, когда Ирочка ей открывала дверь. — Я не пойду. Мама велела посуду помыть, обед приготовить, — обречённо говорила Ирочка, и в её голосе чувствовались слёзы. — За три часа не управиться. — С ума сошла, Золушка! Сорок минут — выше крыши...

Ирочка пришла в десятый класс в новую школу. Её мама, Елена Ивановна, после развода с отцом Иры решила переехать от него «куда подальше». Ирочка была тихой и милой, и неудивительно, что одноклассник Петька пригласил её на свидание тёмным ноябрьским вечером. Они шагали по плохо освещённой улице и молчали. Петька пытался что-то рассказывать, но, не находя ни поддержки, ни искреннего интереса со стороны Ирочки, замолкал. Обоим было неловко. — Мне домой пора, — наконец сказала Ирочка. Петька пошёл её провожать, и обратная дорога уже не казалась ему такой тягостной...