Жуткое | Ужасы

Солнцеворот — так раньше называли дни солнцестояния. В наше время это архаичное слово известно немногим, но я узнала о нём от рассказов прабабки до того, как пошла в школу. Если бы она сейчас была жива, ей было бы далеко за сто лет. Даже в моём детстве она была такой старой, что с неё сыпался песок. Прабабушка прожила долгую беспокойную жизнь, исколесив всю страну Советов от края до края, была замужем не раз, освоила с десяток профессий и даже провела несколько лет в тюрьме по обвинению в растрате. Я помню её сидящей на кресле в углу гостиной, сморщенную и седую, с кожей такой желтой и прозрачной, что казалось, будто её можно проткнуть насквозь случайным касанием пальца. Днём её разум оставался ясным, и она с удовольствием наблюдала за нашими шумными детскими играми, но иными вечерами рассудок прабабки слабел, и она негромким бормотанием делилась незнамо с кем рассказами из своей молодости, опустив дряблые веки и положив на колени руки со вздувшимися зелеными венами и давними отметинами от ран на кистях. Я была единственной из всего нашего жизнерадостного выводка, кому были интересны её истории. Старушка говорила о Сталине, о войне, о том, как она проводила сразу трёх сыновей на фронт (вернулся живым только один, наш дед), о своих скитаниях по стране, тюремном быте, вспоминала друзей и врагов, которых я не знала, иногда с кем-то ругалась за какие-то утерянные драгоценности. Но чаще всего она говорила о днях солнцеворота. В каких бы закоулках минувших времен ни витал её ум, рано или поздно она возвращалась к этому воспоминанию — и каждый раз я чувствовала, как кровь стынет у меня в жилах. Эта история чем-то отличалась от остальных воспоминаний, хотя голос рассказчицы, которым она произносила почти бессвязные слова полушепотом, не менялся. Солнцеворот, говорила она, длился в ту зиму долгие и долгие дни. Солнце всходило и заходило, не меняя своего положения на небе: в высшей точке в полдень оно лишь чуть поднималось над горизонтом. Прабабушка была совсем маленькой и смутно осознавала постигшую их беду. Долгий солнцеворот нагонял стужу и метели, и вскоре во всей деревушке не осталось пропитания. Запасы на зиму кончились, охотники же раз за разом возвращались из леса ни с чем — дичь, напуганная небывалыми морозами, ускакала далеко. Нескончаемый солнцеворот забирал одного жителя за другим. Прабабушка видела, как от голода распухли и умерли её братья, сестры и мать. Шамкая беззубым ртом, она рассказывала, как в очередной сумеречный день отец в слезах укутал её в тулуп и отнёс в дом на краю деревушки, как она потеряла сознание уже на крыльце, почуяв странный жженый запах, которым потянуло из-за открывшейся двери. Перед этим прабабушка в последний раз посмотрела на низкое холодное солнце, чтобы больше никогда его не увидеть — очнулась она в другом месте, на зеленой лужайке, насквозь пропитанной летней жарой, и люди, которые нашли её и накормили, с которыми она стала потом жить, были совсем не похожи на людей из её деревни. Закончив рассказ, старушка обычно изгибала сухие губы в странной улыбке и принималась раскачиваться назад-вперёд в кресле. Мне в который раз становилось жутко, но я убеждала себя, что у прабабки просто помутнение из-за старческого маразма, и к утру ей станет лучше — она вынырнет из своих нелепых фантазий в настоящий мир. Так бывало всегда. Я успокаивалась, проникаясь жалостью к старой женщине, и бережно накрывала её колени пледом, стараясь не задеть худосочные пальцы. Лишь много лет спустя, уже став взрослым дипломированным врачом, я однажды поняла, откуда были эти странные следы на кистях. Такие отметины могли остаться только в случае ампутации пальцев. Тем не менее, пальцев у прабабушки на обеих руках было по пять.

В 2007 году я снимала квартиру. Денег было очень мало и надо было очень быстро (за один вечер ) найти жилье - я и нашла , по объявлению. Хозяйка - бабка лет 70, сдавала квартиру своего мужа, который тут жил один какое-то время, пил, гулял. Ремонта практически не было, в двери кухни было выбито стекло, мебель была старая, покосившаяся. Спала я первое время на полу - на диване лежать было невозможно. Ключей было 2 комплекта - мой и бабкин, плюс изнутри квартира закрывалась на щеколду. Пятый этаж. Происходило в ней разное. 1) Первое время я приходила домой и обнаруживала, что вещи стоят не на своих местах. Грешила на бабку. Как-то вслух сказала, мол, главное, что деньги и документы на месте. На следующий день мне пришлось срочно вернуться домой за деньгами днем и я увидела, что все деньги перемешаны (обычно лежало все отдельно - доллары и наша валюта). Но все до копейки на месте. 2) главным кошмаром стало то, что я постоянно просыпалась от глюка, что по моей кровати бегает огромный черный паук - после того как я вскакивала, он убегал куда-то под потолок и я просыпалась/приходила в себя. Потом я привыкла и когда просыпалась, от "паука", засыпала обратно - ну глюк же. 3) Как-то раз проснулась и увидела посреди комнаты младенца в свете - он ползал по полу. 4) Один раз пришлось вызывать МЧС - я не могла попасть домой, дверь не открывалась. Ребята залезли через балкон и сказали, что изнутри закрыто на щеколду. 5) И главное, после чего я съехала - как-то раз оставила на комоде деньги для бабки (за телефон) - она обычно звонила, что придет, и если меня нет было - оставляла мне квитанции и забирала деньги. Прихожу в тот день вечером - в двери торчат квитанции, а деньги лежат дома на комоде. То есть, человек пришел, не попал в квартиру и ушел. Звоню, спрашиваю, что случилось - говорит, что потеряла свой комплект ключей. Ну, бывает. Договорились, что зайдет , пока я дома. Начинаю убираться и тут нахожу ключи, ее комплект, аккуратно лежащий у меня дома,на коврике у двери. Вечером его не было, когда я пришла домой. Позвонила хозяйке, сообщила, она отказалась подниматься и заходить. Вынесла ей ключи на улицу и больше она в квартиру не заходила. Встречались только у нее дома, пока я не съехала.

— Вот, садись, - Михалыч сел на табуретку, пододвинулся к низенькому столу, покрытому рваной клеёнкой, на середине которого стояла забитая пепельница, и налил себе и мне водку в рюмки. -Я не пью, - сказал я, садясь за стол. -Ну и хрен с тобой, - Михалыч залпом осушил рюмку и занюхнул промасленный рукав синей спецовки. -Так ты зачем позвал, Михалыч? Отметить мою первую неделю на заводе? Я осмотрелся. Помещение, в котором мы вдвоем с Михалычем сидели, была самая обычная подсобка без окон и с кривой деревянной дверью, которую надо пнуть, чтобы закрыть её. Низкий потолок, темные, желтые стены, стеллаж с разными инструментами и мусором у одной стены, стол с табуретками у другой. И мигающая раз через раз старая лампа накаливания, освещающая все в мутные оранжевые цвета. -Ага, да, - Михалыч покивал, наливая себе дешевую водку. -Слушай, темнить с тобой не буду. Хрен знает, зачем ты на этот завод устроился. -Ну не всем же в программисты идти. Да и не получится это у меня. А на станке детали вытачивать меня еще дед учил. -Да я не про это, - Михалыч отмахнулся и опрокинул в себя второю стопку. В моем маленьком городке идти работать либо продавцом в пятерочке, либо разнорабочим, либо на завод, на который я, собственно, и устроился. К учебе в институте у меня тяги не было, в армию не взяли, родители сказали: «Иди работай – кормить не будем». Вот и пришлось пойти на завод слесарем, точнее, помощником слесаря, подмастерьем у Михалыча. -А про что? Думаешь завод закроют? -Да хрен его знает закроют или нет. Стоит ведь еще как-то, держится производство. Может еще сколько-то лет протянет. Наш завод, градообразующее предприятие, как и многие другие заводы по всей стране после развала союза, переживал не лучшие времена. Большая часть площади – это заброшки с развалинами, все остальное – полуживые цеха и склады, которые сдаются в аренду. Обычная промзона на окраине города. Размытые дороги, кучи бытового и строительного мусора, похабные и не очень надписи на стенах, фонарей нет от слова совсем, и бывает, что иногда где-то вдалеке слышатся крики, а чьи именно разобрать сложно. -А тогда что такое? Михалыч, если я что-то не так делаю, ты так и скажи. Михалыч ничего не ответил. Смотрел с пол минуты на меня серьезным взглядом, нахмурив брови. А я все ждал, пока он что-нибудь скажет. В тишине было слышно, как потрескивает лампочка. Я даже предположить не мог, что он мне скажет. С виду Михалыч был простым мужиком-работягой, чуть не бритый, лет за пятьдесят-шестьдесят, крепко сбитый, с черными от работы руками. -Ты в Бога веришь? – слова Михалча разрезали тишину, как нож масло. -Че? Ты о чем, Михалыч? – я чуть не поперхнулся, даже подумал, что он собирается заманить меня в какую-нибудь секту. -Ну не в Бога, в мистику какую-нибудь там, не знаю, в чертовщину, короче, как это все называется, - Михалыч пытался что-то показать на пальцах. -Ну… - я замялся, не знал, что ответить. Моя семья была верующей. А я сам не то, чтобы особо во что-то верил. В храм не ходил, намаз не делал. Верил я во что-то такое? Сам не знаю. Михалыч налил себе еще одну рюмку и также залпом осушил. По нему было сразу видно, что таким количеством алкоголя его не возьмешь. Даже не скажешь, что он хоть на капельку стал пьянее. -Ладно, забей. Ты же видел, что возле завода и рядом ни одна собака не ошивается? -Ага. Их типо всех переловили или… -Они тут вообще не водятся. Вон во всем остальном городе стаями ходят, пройти не дают, только дай повод – задерут. Сам знаешь, как того мужика зимой загрызли. А тут что? Даже следов нет. По ночам никто не воет. Не ходят тут собаки. И кошки тоже тут не приживаются. Я до этого момента не особо сильно обращал на это внимание, но Михалыч был прав. На территории завода я никогда не видел ни одного четвероного животного будь то собака или кошка. Только вороны и сороки летают над заводом. Садятся на голые ветки деревьев и внимательно наблюдают своими черными глазами. -Ну да, нет животинки, ну и что с того? – я решительно не понимал, к чему клонит Михалыч. -Да, как бы тебе объяснить, - Михалыч уперся рукой в щеку и начал сверлить стену взглядом, обдумывая ч