BaraBooka

Когда бы был я богом, Я б добрым богом был. Безруким и безногим я б остров подарил. Назвал его бы Валаам, а может быть, Кижами, И между вас в угоду вам расхаживал в пижаме. Я б самым добрым богом был, Дебилам дал отсрочку, Врагам взамен кнута и вил - Другую оболочку, В которой врать никак нельзя - Служи и будь союзником, Лови в реке моей язя, Пленяй детей подгузником...

Если стало глупо водить по бумаге шариком или пером, записывая мысли для передачи в ставку, можно прикинутся репером, комиком, говоруном, пьяницей, реггиром, курящим травку, но мне пришел приказ оставаться собой, тем, который забыл не только исконное имя, а много глубже - не помнящим свой позывной, пароли, явки, родного сына. Я должен суметь донести приказ, иначе разверзнется звёздный кратер, причем, довести его до каждого из вас, построить над бездной поэтический театр, возвращающий на Землю Слово...

Пусть девочки слиняли в ОАЭ и греют ссаным задом Эмираты, мы здесь всегда, и бьёмся в СВО за Русь, как настоящие солдаты. Так, братья, витязи, богатыри земли, зажмуримся, врагу спуская подлость? И полчищам бесполой хлипкой тли дозволим превратить Россию в Польшу? Россия, мать, и русский дух в крови, и головы повернуты на знамя...

Ни ноты, ни цифры не трогают языка. На шахматном поле - в глаза рядовых полки. Балтийские шпроты, что тормоза камаза визжат по асфальтовой ряби чугун-реки. Бородинские зёрнышки водолаза поднимаются тмином с глубин кучевых болот. В чёрном небе рычат ракеты туды-сюда. Земля дрожит дизелями систем ПВО. Я люблю своё время, как-будто кругом вода. И что с ней поделать - не выпить, не взять чего. Плыву под-над ветром в кружении козьих звёзд, то цифра мелькнёт, то буква, то слова тень и вижу, как строят наши над бездной мост - тот новый, высокий, чистый, пресветлый день...

(Начальнику охраны Императора России Николая II) Когда наступила полярная ночь среди бела дня. Россия сияла звездой во тьме вместо солнца. Я целовал в глаза своего коня, слизывал его слёзы. Она убегала прочь, берегла детей. А я офицер. Хранитель венца и света ложился в одежде спать, не стеля постель и думал о капле последней любви и лета, о том, как ангелы в лике Его детей парили над бездной ромашек в пчелином рое, я стал бы героем, вставшим за прошлый век изгоем, предателем, перегноем. Я мог их спасти, парящих...

Ворона, которую помню птенцом, прыгающим за матерью, стала взросла. Сидит на чёрной ветке ноябрьской липы, надувая перья. Промозглый ветер. Мы узнаем друг друга. Протяну руку - она лениво на шаг переступит в сторону, не от страха, а по этикету природы. Неподобает быть ближе птицам и людям. Все они на одно лицо. Ходят в серых одеждах на двух ногах. Бегают по дорожке, хромают с палками. Дети опасны - кидают камни...

Ночью в горах не выйти из дома — змеи. Воют шакалы, волки снуют в кустах. У ежевики злые иголки и сладкие ягоды, похожие на малину. Когда сквозь заросли пробиваешься вверх или сползаешь вниз, ее сок мешается с кровью наполовину красный с красной — вкусный коктейль небес. Лучше жить ниже, цивилизованней или бродить по коровьим тропам, как зверолов с карабином и тесаком в брезентовой тоге и керзачах, выглядеть страшным солдатом Кавказа, Востока, Рима в первых лучах восхода, пугать сельчан. Спуститься в город, прикрыв...

* * * Умная пуля летает по траектории, которая меняется от каждого выбора снайпера, то устремляется в подворотню, то взмывает, то зависает над сточной канавой, то убегает от самой себя, то преследует себя сама, то следит за собой, то искусно уходит от слежки, прижмётся вплотную и затылок становится влажным от пара ее дыхания, изворачивается и смотрит в затылок ей же, самой себе, пытается затеряться в чаще служебных зданий, людей, берез, сосен, дубов, железнодорожных столбов. Сливается с блеском рельс и стучит чугуном колёс товарного поезда себе навстречу, скользит бликом луны по водной глади, рябит мелкой дрожью волн, вторя себе же...

Хаксли пробует мескалин и восхищается драпировкой на полотнах великих художников. Не имеют значения, ни Юдифь, ни Мадонна, но драпировка – вот истинная свобода и отрыв художника; то игольное ушко, которое позволяет обойти редуцирующий клапан и фильтр мучительного эго, сужающих восприятие мира до «просто вещей». О, прискорбная имбецильность ограниченности сознания ради выживания! Герои Чехова ведут по степу обоз с шерстью. Прерываясь на отдых, ловят рыбу, варят раков, ругаются, травят байки, сокрушаются,...

(читается голосом Николая Дроздова) Немногие, а лишь те, кто пел, строил, царствовал, возводил, вольничал и приумножал красоту мира, утверждал великолепие наперекор ветхости, обуздывал просторы и хляби строгой геометрией, жили одним словом, удостоились наконец такой награды, такого благоденствия, как редукция или полная утрата раковины … Не всем позволено выбирать форму жизни, но царям, их сподвижникам, великим поэтам, умудрившимся сочетать лучшие свойства человеческой природы со способностью мыслить,...

Одна легенда гласит, что дева бросилась с башни, чтобы не выходить замуж за нелюбимого. Другая, что бросилась, была спасена русалками и вышла за любимого. На самом же деле бросилась, и вышел из Каспия монстр Рунаншах, в облике девы. Звали ее Камнуш – сладкое желание. И теперь не она исполняла волю шаха, а шах исполнял волю Рунаншаха, в облике дочери. Вышла она замуж за Наасе – того, кто чист. И родила Камнуш: Зарин, ту, что из золота, Морварид, сияющую жемчужину, Лале, тюльпан и Ваги, умного. Это мой папа...

ЕМ и АР (+18) Один прославился насилием над фе. Над фе ми нист ка ми. Он их пытал в клозете. Вязал узлами, плёточкой хлестал. Интеллигентки, интеллектуалки и те мечтали о роскошном сексе с высоким, лысым, мускулистым балагуром и сами шли в нору, отмахиваясь от ужасных сплетен, интелки соглашались на сеансы, и получали садо-маза блюз, Рамштайн с портвейном и синяк под глазом. Потом писали страшные доносы в полицию, что он их мучал силой, держал часами в неудобных позах, не реагировал на слово "Стоп!" и "Хватит!", заставлял ползать по ледяному кафелю, лизать ботинки, просить о пощаде, писались на...