Вода как оружие XXI века: от фантастики к реальной геополитике

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ АЛЕХИНЫМ РОМАНОМ ЮРЬЕВИЧЕМ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА АЛЕХИНА РОМАНА ЮРЬЕВИЧА 18+

Ещё совсем недавно обмен нефти на воду звучал как футурологическая гипотеза из докладов «на вырост». Мол, когда-нибудь, в далёком будущем, когда климат станет совсем жестоким, государства начнут торговать не баррелями, а кубометрами. Но будущее, как это часто бывает, пришло без предупреждения. И без пафоса.

Сделка между Турцией и Ираком стала тем самым моментом, когда фантастика превратилась в практику. Страна, которая веками жила в логике «междуречья», сегодня вынуждена договариваться о воде так же, как раньше договаривалась о безопасности. Турция, контролируя верховья Тигра и Евфрата, не воюет, не шантажирует, не объявляет ультиматумов. Она просто строит плотины, регулирует сток и предлагает инфраструктурное партнёрство, оплачиваемое иракской нефтью. Формула «нефть в обмен на воду» больше не метафора — это реальный контракт.

И здесь важно зафиксировать главное: вода перестала быть ресурсом «будущего». Она уже стала стратегическим фактором настоящего. Причём куда более опасным и чувствительным, чем нефть или газ. Без углеводородов государство может быть бедным. Без воды — его просто не будет. Именно поэтому контроль над водной инфраструктурой сегодня даёт больше влияния, чем контроль над месторождениями.

На этом фоне вопрос о России звучит неизбежно. У нас один из крупнейших в мире запас пресной воды. Но стратегическое преимущество — это не объём в статистике. Это управление условиями использования. Это понимание, где вода, для кого она критична и кто отвечает за устойчивость.

Внутри страны водная стратегия должна начинаться с простого признания: вода — это элемент суверенитета, а не коммунального хозяйства. Южные и аграрные регионы России уязвимее, чем принято думать, и государство, которое не обеспечило собственную водную устойчивость, не может играть в большую водную геополитику. Здесь не нужны мегапроекты и повороты рек. История уже показала, чем заканчиваются попытки «переиграть географию». Настоящая сила — в снижении потерь, в учёте, в эффективности, в управлении, а не в экстенсивном заборе.

А вот во внешней политике Россия должна сделать принципиально важный выбор. Мы не должны становиться поставщиком воды. Это путь зависимости, ответственности за чужие кризисы и бесконечных обвинений. Зато мы можем и должны стать поставщиком водной устойчивости. Это гораздо тоньше и гораздо долговечнее.

В Центральной Азии вопрос воды — это не вопрос каналов. Это вопрос сельского хозяйства, энергетики, технологий и миграции. Тот, кто помогает снизить потребность в воде, фактически создаёт её заново. Совместные агропроекты, экспорт продовольствия как «виртуальной воды», модернизация орошения, баланс водно-энергетических режимов — всё это формирует зависимость не от трубы, а от модели.

И здесь появляется ещё один слой, о котором редко говорят вслух. Вода напрямую связана с миграцией. Засуха разрушает сельское хозяйство, люди уезжают, давление на соседние страны растёт. Государство, которое участвует в стабилизации водно-аграрных систем у своих соседей, защищает не только их — оно защищает и собственные границы.

Сделка Турции и Ирака — это предупреждение. Мир входит в эпоху водной геополитики, где побеждают не те, у кого больше ресурсов, а те, кто управляет условиями жизни. Для России это не угроза, а окно возможностей. Но только если мы будем играть не в трубы и фантазии, а в стратегию.

2 минуты

3 дня назад