1 подписчик
Достоевский и Бог. Разговор сквозь трещины черепа.
Он не писал про Бога — он стонал им.
Каждая его строчка — это не фраза, это судорога.
Не вера, а борьба. Не молитва, а допрос.
Как будто человек стоит у стены и шепчет: «Если ты есть — объясни мне, зачем всё это».
А в ответ — тишина.
Та самая, глухая. Глухая, как смерть.
Достоевский не верил просто — он веру вымучивал. Сквозь кровь, сквозь каторгу, сквозь взгляд убийцы.
Он говорил: «Если Бога нет — то всё позволено».
И все это повторяют, не врубаясь: он не оправдывал грех — он ужасался бездне, в которую проваливается человек, когда остаётся один.
Без света. Без смысла. Без страха наказания.
Просто один.
Он цеплялся за Христа, как утопающий за доску. Не как за Бога — как за Человека.
Потому что Христос у него — это не небесный судья, а тот, кто страдал больше всех.
Тот, кто не отрёкся, хотя мог.
Тот, кто взял на себя грязь — не абстрактно, а реально.
Рядом.
Сидит с тобой в грязи и говорит: «Я тоже знаю, каково это».
И когда Достоевский говорил «Я верую, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа», — это не цитата для проповеди.
Это крик изнутри.
Как будто он провалился на дно — и там, на самом дне, нашёл его.
Того самого. Без блеска нимба, но с глазами, полными боли.
В его романах вера не торжествует — она дрожит.
Словно свечка в тоннеле, по которому идёт поезд.
И может быть, Бог у него — это не тот, кто сверху.
А тот, кто внутри.
Которого ты носишь, и который иногда…
молчит.
1 минута
12 мая