Живо, я сказал! Все былые тихие дни, когда можно было жрать баранину просто так, закончились. Начались суровые военные будни. Нечего так глазами хлопать. Привыкли, дармоеды, сидеть на всем готовом. Морды отожрали, не обойдешь за день. Шевелимся, ходу и побыстрее. Я пройду до конных, наведу там шорох. Степняки готовились, а горные псы уже ждали по засадам. Манук видел отца, как тот разговаривал с теми двумя длинными и как они потом резко повернули лошадей и ускакали. Явно не поладили. И отец еще сильнее после этого разговора разозлился и о чем то спорил со своими псами Манук с радостью узнавал знакомые морды. Хотелось выползти из своего убежища и будь что будет. Он слишком устал быть один, но страх сковал все его нутро. Он боялся, что отец будет его бить и снова выгонит и так и не решился выйти до самого рассвета провел ночь в укрытии между камней. Ночь выдалась холодной Манук сильно продрог, а его снова мучил голод. Он толком и не успел полакомится ягодами, когда его подняли те двое. И что бы не лежать. И не бурчать пустым желудком. Манук медленно уполз в заросли. Ночь была морозной, ягоды промерзли, но их еще можно было съесть. Манук немного оживился. С морозами возвращаются куропатки клевать эти самые ягоды. В такие дни они плохо поднимаются на крыло он может раздобыть себе добычу посущественнее. Это придало напуганному Мануку немного уверенности. Он поводил носом надеясь поймать струю запаха, что наведет его на выводок. От одной мысли о теплом парном мясе пасть наполнилась клейкой слюной, и Манук невольно сглотнул. Он знал, где куропатки собираются на кормежку, и медленно начал пробираться через заросли. Новая струя запаха остановила его. Он замер, и ноздри его трепетали, а шерсть поднялась на спине. Он не мог перепутать там, в можжевельнике был пожиратель. Манук никогда не забывал запахи, а этот плотно засел ему в память. От его когтей у Манука остались шрамы по всей спине и как пожиратель напал на них.