Типичный преподаватель немецкой гимназии (Gymnasialprofessor) — по крайней мере, таким он был в мое время — это человек во многих отношениях уязвимый, иногда напыщенный, иногда забитый, зачастую пренебрегающий своим внешним видом и блистательно невежественный во всем, что касается детской психологии; но хотя он и довольствовался тем, что учил подростков, а не университетских студентов, он почти всегда был настоящим ученым. Человек, учивший меня латыни, был другом Теодора Моммзена и одним из наиболее почитаемых специалистов по Цицерону. Мой учитель греческого был издателем «Berliner philologische Wochenschrift», и я никогда не забуду, какое впечатление произвел на нас, пятнадцатилетних подростков, этот обаятельный педант, когда вдруг обратился к нам с извинениями за не замеченную им неправильно поставленную запятую в отрывке из Платона. «Я ошибся, — сказал он, — хотя двадцать лет назад и написал статью об этой самой запятой; теперь придется переводить все сначала». Не забуду я и его антипода, человека с умом и эрудицией Эразма, который стал нашим учителем истории, когда мы доросли до «средних классов средней школы». Первые слова, с которыми он к нам обратился, были: «Господа, в течение этого года мы постараемся разобраться, что же происходило в так называемом Средневековье. Факты, полагаю, вам уже известны; вы уже достаточно взрослые, чтобы самостоятельно читать книги».