В тот апрельский чудный день в три часа пополудни Клод вдруг ощутил это колебание, слабый, но пугающий толчок – искру хаоса, взмолившегося о свободе, тлеющий уголек в груди, странное, тянущее тоской желание сделать что-то наперекосяк, вопреки, не по сценарию. Он почувствовал – но не подал вида, не признался в этом даже себе – и потому не отвел взгляда от мраморных клеток пола, с танцующими разноцветными пятнами светлячков, оживленных солнцем через витражи, не осмелился – как это бывало от скуки в равнодушной отрешенности – посмотреть на зрителей, застывших в благоговейном трепете от столкновения со срежиссированным чудом.