18 подписчиков
В течение некоторого времени после смерти Маргарет Тэтчер на улицах Лондона и других английских городов можно было увидеть танцующих, хохочущих и иным образом ликующих персонажей, воспринявших кончину известного своими прорыночными взглядами премьер-министра как свой личный праздник. Некоторые близкие мне люди указывали на эти случаи как на признак окончательной утраты человеческого облика жителями туманного Альбиона. Дескать, у нас такое невозможно. Нет, возражал я, вполне возможно. Смерть Навального подтвердила мою правоту — озверение не является привилегией англосаксов. Я, признаться, полагал, что сперва мы увидим макабрические танцы по поводу совсем другого персонажа. Но и они, уверен, впереди. Дикости партийность и программы безразличны.
Конечно же, подобное скотство свидетельствует, прежде всего, о глубоком моральном разложении значительной части наших современников. Но есть и важные общесоциальные выводы. Во-первых, подобные пляски на костях — это поведение гиен не только в смысле личной, но и в смысле коллективной беспомощности. Иначе говоря, сегодня только событие, к наступлению которого граждане не имеют никакого отношения, позволяет им таким диким образом «поучаствовать» в политике. Толпа сегодня радуется не возвращению народу рычагов управления, а тому или иному (даже совершенно случайному) исходу абсолютно обособленного от неё процесса. Во-вторых, такое поведение, как и ожидание (подчеркну, простое ожидание) смерти того или иного государственного деятеля, отражает искреннюю веру в кукольное представление, которым является современная политика эпохи развитого капитализма. Вот умрёт имярек — и потекут права и свободы молочными реками. Вот умер Навальный — и теперь Россия расправит свои имперские крылья, никакой Запад нам теперь не страшен. В общем, всё это — очень специфическая битломания. Но лучше бы визжали, конечно, от ливерпульской четвёрки. В-третьих, любовь к начальственному сапогу у нас будто подпитывается специальными афродизиаками, разработанными в каком-нибудь закрытом наукограде. То есть можно ещё как-то понять радость по поводу смерти личного врага или тирана, угнетателя, причиняющего страдания. Тут личная боль и жажда отмщения. Но радоваться гибели политически предельно травоядного человека, считавшего необходимым создать условия для самого существования не то что даже оппозиции, а просто чего-то напоминающего публичную дискуссию? Это за пределами всякого разумения, это перверсия не в переносном, а в прямом смысле.
Конечно, Боэси был прав — тирания возможна только потому, что люди готовы быть рабами. И дело не в страхе наказания, а в плохо скрываемом восторге по поводу даже гипотетической, даже реализованной кем-то другим возможности неограниченного господства над себе подобными. Да, президентом тебе не быть, но всегда можно найти способ прикоснуться к этой сладкой власти — избить жену, потушить сигарету о младенца, унизить подчинённого. Всё это прекрасно известно со времён Платона. Сократ, всерьёз утверждающий, что добродетель выше удовольствия, что существует истина, что участь несправедливого ужасна, вызывает шок у крепко стоящих на ногах Калликла или Фрасимаха. И судьба такой прямоты тоже хорошо известна: «справедливый человек подвергнется бичеванию, пытке на дыбе, на него наложат оковы, выжгут ему глаза, а в конце концов, после всяческих мучений, его посадят на кол и он узнает, что желательно не быть, а лишь казаться справедливым».
Скотство ищет скотства, ждёт скотства от других. Потому что всякий человек, в конце концов, имеет совесть, всякому может быть стыдно. И только постоянная взаимная стимуляция скотства позволяет об этом на время забыть. Потому так неприятно знать, что кто-то не хочет в этой оргии участвовать. Ишь ты, чистюля, портишь нам настроение. Как хорошо, что ты умер.
3 минуты
19 февраля 2024