120 подписчиков
Когда К. И. Чуковский опубликовал своего «Крокодила», Н. К. Крупская обвинила его в пародировании Н. А. Некрасова, спровоцированном чувством ненависти, которую первый якобы испытывал к последнему
Чуковский ответил письмом «В защиту "Крокодила"», где заявил, что пародирование в его сказке действительно присутствует, но только не Некрасова, а М. Ю. Лермонтова, конкретно поэмы «Мцыри»
В дневниковой записи от 1 апреля 1928 года Чуковский, ссылаясь на разговор, состоявшийся у Крупской с С. Я. Маршаком, отмечал, что будущая заместительница наркома просвещения РСФСР указывала на конкретный текст Некрасова, будто бы послуживший объектом издевки, — стихотворение «Несчастные»
Между тем в статье Крупской «О "Крокодиле" Чуковского», опубликованной в газете «Правда» 1 февраля 1928 года, «Несчастные» не называются
Да и странно, если бы речь действительно шла о них: у Некрасова, например, есть гораздо более известное стихотворение «На Волге», которое перекликается с послужившим камнем преткновения монологом Крокодила («Узнайте, милые друзья, / Потрясена душа моя...») намного громче
Штука в том, что и «На Волге» (в большей степени), и «Несчастные» (в меньшей) безусловно написаны с оглядкой на лермонтовскую поэму, а «На Волге» так и вообще прямо ей полемично
Если вы откроете на двух соседних вкладках в браузере «На Волге» и «Мцыри» и начнете читать со 2-й и 3-й главок соответственно, регулярно переключаясь между текстами, то через какое-то время гарантированно перестанете понимать, чьего пера сочинение у вас перед глазами
Ну, пока не дойдете до бурлаков
Бурлаки выдадут Некрасова — это как раз те ослиные уши, что он нарастил своему романтическому предшественнику
Пародируя Лермонтова, Чуковский — вольно или невольно — пародировал и Некрасова, который не по-товарищески спародировал Лермонтова сильно загодя
Хоть все в результате и закончилось для Чуковского благополучно, ему, конечно, следовало бы изначально выбрать другую линию защиты
Дело в том, что и его «Крокодил», и некрасовское «На Волге», и лермонтовская «Мцыри» принадлежат, как и довольно большое количество других русских стихотворных текстов, написанных четырехстопным ямбом с парной мужской рифмовкой, к одному семантическому ореолу, одной поэтической традиции использования этого размера — восходящей без сомнения к «Шильонскому узнику» В. А. Жуковского (1821) и — осмелимся предположить — написанному чуть позднее «Вечернему звону» И. И. Козлова (1827)
Кажется вероятным, что именно благодаря последнему тексту смежная мужская рифмовка четырехстопного ямба, словно воспроизводящая мерные, гулкие удары колокола, стала восприниматься русскими поэтами как хорошая рама для воспоминаний лирического героя, его размышлений о скоротечности жизни и жалоб на невозможность обрести свободу
В заключение приведем отрывок из рожденного той же традицией стихотворения А. Н. Майков «Сон негра» (1859), в котором прекрасным образом соединяются некрасовская река, лермонтовские горы и чуковский гиппопотам:
Что миг ― свободней дышит грудь!
Что шаг ― торжественнее путь,
Всё ближе горы
Лев рычит,
Кричит гиена, змей свистит,
И тяжело по тростникам
Идет в реке гиппопотам
2 минуты
29 ноября 2023