45,7 тыс подписчиков
Московский дом сто лет назад
Не знаю, как для вас, а для меня в "Крокодиле" самое интересное - это все-таки не политика, а быт, жизнь обычных людей.
Поэтому мне очень понравился совместный проект художника Константина Ротова и поэта Константина Шелонского "Быт по этажам" (разрез московского дома), где первый из Константинов нарисовал дом в разрезе, а второй - представил жильцов каждого этажа.
Кстати, отмечу, что авторов стихов в "Крокодиле" тех лет практически никогда не подписывали. И я их понимаю - мне бы тоже было стыдно сознаваться, что это я сочинил весь этот бред. Но здесь явное исключение - хотя стихи и не без греха, но вовсе не "ужас-ужас!". Поэтому прежде чем перейти к стихам, скажу пару слов о поэте Константине Шелонском (художник Ротов, думаю, в преставлении не нуждается).
"Шелонский" - псевдоним, взятый по реке Шелонь, на которой стоит его родной город Сольцы. Это на севере, в Новгородской губернии. Настоящая фамилия поэта - Ванюков, он был сыном богатого купца и неплохим поэтом, к сожалению, практически забытым сегодня. Слишком уж мало творческого наследия он оставил. Не в последнюю очередь - из-за "профессиональной болезни" русских поэтов.
Вот что писала о нем в своих воспоминаниях его землякча Елена Рерих (не та):
"Очень хорошо помню семью Ванюковых, они тоже были богаты, но не так, как Боговские. У Ванюковых был сын Константин, талантливый поэт, печатался в журнале "Нива" под псевдонимом Шелонский, Константин Шелонский. Он часто бывал у нас в доме. Моя мама очень его ругала, у него был страшный недуг, он пил запоем и тогда совсем опускался.
Однажды он поехал в Петроград за крупным гонораром (он печатался часто, много, даже выпустил сборник) и пропал. Позже его нашли в ужасном состоянии, в опорках, больного, где-то по дороге на станцию, положили в больницу. Возле него дежурила Зинаида Дементьевна Боговская, она рассказывала, что в бреду он сочинял прекрасные стихи, рассказывал о чудесных видениях".
Ну а теперь - смотрим московский дом сто лет назад.
6-й этаж. Рабфаковец Забелкин,
Крутя меж пальцев мнимые усы,
С большим азартом, хоть и без тарелки
Трагично ест восьмушку колбасы.
С угла прищуром зорким смотрит Ленин,
На узкой полке целый книготрест...
Эффект восьмушки дьявольски мгновенен
И так велик желудочный протест.
На пятом. «Макс» — районный парикмахер,
Он гитарист и грешен на стихи.
На стенке «нимфа» (даже без рубахи),
А на комоде галстук и духи.
Бутылка пива (выпита с Марусей]—
Три венских стула, ломаный диван,—
Вся обстановка, в общем, в «высшем» вкусе,
И на столе потрепанный "Тарзан".
Четвертый. Павел Силович Замятин,
Ларек в Охотном маленький держа,
Он, помолившись, дрыхнет на кровати,
Что шириной, буквально, как баржа.
На окнах две кисейных занавески,
Герань и кенар — в общем весь "уют".
Ах, Павел Силыч, муж довольно веский,
Его в Охотном все торговцы чтут.
На третьем. Сидор Карпович Обмеров.
Диван под шелком, кресло, пара ваз,
Глухие шторы, серые портьеры
(Он где-то держит лавку и лабаз).
На стенке два безликих генерала,
Архиерей, открытки и Афон...
Кровать под теплым ватным одеялом
И в уголке уснувший граммофон.
2-ой этаж. Валютчик Мендель Раскин,
Известный рыцарь биржевой игры:
Портьеры (бархат розовой окраски)
И, словно пух, широкие ковры.
В углу Маковский (самый настоящий),
Три пальмы в кадках в ситцевом чехле,
В стене стальной (вполне надежный) ящик,
Где, так сказать, детишкам есть на "хлеб".
На первом — трест... Конторки и прилавки,
С утра стучат тревожно "Ундервуд",
Приемка касс, отчетности и справки
И, так сказать, "интелигентный труд";
Сюда не в'едешь просто без подмазки,
Здесь надо ждать, чтоб после на доклад.
На машинистках столько разной краски,
Что ей окрасить можно-б весь фасад.
Подвал... на плиты смотрятся оконца.
На стенках сырость, снег забил порог,
Здесь никогда теплом не брызжет солнце,
И ничего не видно, кроме ног.
Семья рабочих... Матери колени
Покрыты шумной, милой детворой,
А со стены любовно смотрит Ленин
С такой печальной траурной каймой.
_____________
Это проект "История в карикатурах".
3 минуты
15 марта 2023
335 читали