Мой друг собрал деловое совещание. Несомненно, ранее я уже бывал в этом пространном здании, где множество аудиторий и залов, где огромная люстра в холле и мрачные деревянные стены, деревянные лестницы и массивные деревянные изразцовые перила. Один тускло освещенный кабинет был весьма просторен и уютен, стол был удобен для заседания кругом. Рассевшись, все члены потихоньку начали беседу; некоторые рассуждали как бы особо; интеллигентное, отчасти пожилое общество было примером сдержанности. Почти напротив себя и чуть справа я увидел знакомое лицо: Дмитрий Шостакович облокотился на оба локтя и приблизился к моему соседу или вообще к нашей стороне; я же рассматривал с интересом его лицо: он был сдержан и спокоен, он о чем-то молчал, а после пересел на нашу скамейку справа от меня через одного гражданина, причем я сказал что-то вроде: «Дмитрий Дмитриевич хочет сесть, уступите ему». Впрочем, не помню, как я сказал, может, я и вообще не так сказал, а только точно помню эти свои слова: «Дмитрий Дмитриевич». Мне было интересно, что можно еще увидеть этого человека лично. Возможность поговорить с ним, человеком лет преклонных, виделась мне в образе хрупкого стеклянного цветка с несколькими ветвями и бутонами. Далее я хотел сесть ближе к нему и обратиться с вопросом, но он, видимо, был занят; я стал ожидать, пока он освободится. Меж тем совещание становилось все скучнее, скамейки начали редеть, и я надеялся скоро добраться до знаменитого музыканта. Неожиданно я обнаружил, что среди оставшихся заседателей уже будто давно его нет; я срочно поднялся, чтобы искать его. Я хотел спросить у него некоторые подробности следования голосов в первой части седьмой симфонии, с 121 по 124 такт, и, ища его, кажется, увидел его стоящим в коридоре и будто снова с кем-то беседующим. Может, то был не он, но скоро я действительно потерял его из виду. Я обошел коридор, посмотрел там и здесь – нет, наверно, он уж уехал. Но я продолжил поиски; признаюсь, это очень затруднительно – искать человека в таких бессистемных пространствах