«Я вёз его в морг, мыл, одевал, - рассказывал Пётр Иванович, - и смотрел на себя как бы со стороны, понимая, что мог быть на месте своего друга. А вскоре после этого мне приснился сон. Парашют не раскрывается. Отказ. Я падаю. В точности, как Володя. Мне жутко, сделать ничего нельзя. Мелькает мысль: обо что я стукнусь? Есть ещё секунд двадцать. Поле приближается, лес, дорога. Ледяная дорога – середина зимы. А на дороге точка. Точка растёт, растёт… Смотрю, это мать. Она задирает голову, снимает свой оренбургский пуховый платок, расправляет его за два конца – я падаю прямо в него и… просыпаюсь.