Свою безукоризненную романтическую красу она поставила на службу классицизму; единственная женщина-денди, она хранила бесстрастие посреди разгульных пиршеств и, снедаемая неудовлетворённостью, заявляла: «В глубине души я хотела бы одного – отдаться на трупе казнённого».