Сашины сказы

Закрыт ли гештальт? 🎭 Еще со школьных лет меня не отпускала история Призрака, с которой я познакомилась благодаря фильму режиссера Джоэла Шумахера. Не из-за призрачной романтики, а из-за боли. Той самой боли, о которой писал Гастон Леру в романе 1910 года: «Он был ужасен, потому что любил…» В студенческие годы после прочтения романа французского писателя меня не покидало желание посетить мюзикл и/или театральную поставку. Леру Гастон создал не монстра. Он создал отверженного гения, чья душа была изуродована не лицом, а равнодушием мира. Эрик — это воплощение того, как одиночество может превратить даже самую чистую любовь в одержимость. Не скажу, что от постановки Петербургского ангажемента, которую можно было лицезреть на сцене Дворца Молодежи в Екатеринбурге 5 ноября, я ожидала многого. Но мне хотелось увидеть Леру Гастона. Я собиралась отправиться в готическое путешествие, где красота и ужас, страсть и безумие, свет и тьма переплетаются так тесно, что невозможно отделить одно от другого. Сложно представить «Призрака оперы» без «The Music of the Night», что является не просто песней, а мольбой о понимании; после прослушивания становится понятно, что маска — не то, что скрывает лицо, это то, что позволяет одинокому герою существовать в этом мире. Но этого не было. Кажется, что петербургская версия «Призрака…» поставлена после прочтения романа в кратком содержании. Хорошие костюмы, уместные декорации, мощные голоса солистов — все это впечатляет. Однако за попыткой создать запоминающийся мюзикл скрывается непонимание авторской позиции, как следствие, наблюдается искажение сюжетной линии и утрата авторской идеи. Кульминационные моменты, такие как «The Phantom of the Opera», лишены психологической глубины. Призрак (Эрик) превращается не в трагического героя, страдающего от собственной уродливой внешности и жаждущего признания, а просто во влюбленного изгоя. Внутреннюю борьбу между светом и тьмой, гениальностью и безумием разглядеть в постановке невозможно. Призрак лишен сложности: его музыкальный дар подается как данность, но не как спасение от безумия. Пострадала и Кристины Даэ. Ее внутренний выбор между Раулем и Призраком — центральная драматургическая ось — потеряна. Виконта Рауля де Шаньи просто нет в постановке. Его любовную линию перенимает брат, граф Филипп де Шаньи. Вместо того, чтобы передать робкую симпатию и духовную связь Кристины с Призраком, актриса исполняет роль просто влюбленной девушки. В результате отчаянная попытка удержаться за нормальную жизнь, ускользающую из-под пальцев, пропадает. Понятно стремление команды «осовременить» постановку — использование проекций, минимализм в некоторых сценах. Однако эти находки не находят отклик зрителя. «Призрак оперы» — не просто мюзикл с красивыми мелодиями. Это история о том, как искусство может стать и спасением, и проклятием; о том, как одиночество искажает любовь; о том, что истинное сострадание — не слабость, а высшая форма человечности. К сожалению, петербургская постановка заменила эту глубину на блестящую, но пустую обертку. Петербургский мюзикл может понравиться, если не знать, не учитывать оригинальный текст, воспринимать постановку просто как музыкальное произведение для массовой аудитории, как классический мюзикл.