A1TA

Даже открытие глаз далось Фэн Хуанъюю с большим трудом: те словно были промазаны клеем, и стоило им с трудом и лёгкой болью раскрыться, как мешала пелена. Головная боль то приходила и била до ноющей боли в висках и затылке, то отходила на второй план, а затуманенный разум никак не мог дать команду телу всё-таки нормально двинуться. Но спустя несколько минут осознавание ситуации начало приходить к Фэн Хуанъюю: мягкая постель, одеяло, что-то мокрое на его лбу. Рядом с ним сидел Шань Цивэй и менял полотенце, капли с которого стекали по шее, слегка щекоча спину и делая мокрой область лопаток...

Мужчины не сразу вернулись к адептам, но, когда, наконец, это сделали, выяснили от них следующее: дети в деревне всегда играют вместе, к реке ходят редко, чтобы не получить нагоняй от родителей, а синеносого мужчину дразнили практически все, разве что самые юные или самые робкие не занимались таким. Мальчонка с кладбища вполне, думалось, относился к двум типам сразу, так что такая публичная ругань казалась действительно несправедливой. Это же и подтвердили некоторые адепты, что позже вернулись к уже подуспокоившейся вдове...

Мальчонка врезался так сильно, что его ножки не выдержали и он рухнул на землю. Фэн Хуанъюй с улыбкой протянул ему руку. — Эй, куда же ты так спешишь, что не замечаешь ничего? Мальчик обхватил его руку своими пальцами, поднялся, пару секунд подумал, а потом поклонился и крикнул: — Пожалуйста простите, тётя! От такого обращения Фэн Хуанъюй прямо-таки остолбенел, а вышедшие очень не вовремя адепты, начали хихикать. Сделав глубокий вдох, он наклонился к мальчику: — Я не тётя. И куда же ты так спешишь? Мальчик вновь осмотрел Фэн Хуанъюя с ног до головы...

Произошло вот что: как только адепты покинули импровизированный лагерь, наступила неловкая тишина, которую нарушал разве что треск костра, за которым ранее следил их учитель. Фэн Хуанъюй, оставшись наедине с этим человеком, испытывал целую палитру чувств, из-за чего слова совсем не ложились на язык. Шань Цивэй[1]… Так звали этого мужчину. Их с Фэн Хуанъюем прошлое было достаточно сплетено до того, что они могли бы даже считаться друзьями… По крайней мере, Фэн Хуанъюй так думал. Шань Цивэй с самой юности не всегда разделял его точку зрения...

Шагая по пустынной накатанной просёлочной дороге, Фэн Хуанъюй не видел ничего, кроме полей травы и лесных околков, которые расстилались на много ли вперед и не предвещали ничего интересного, отчего он периодически оборачивался на своего неживого спутника. Деревенские оказались хоть и не из тех, кто сам пойдет решать дела, но из тех, кто хорошо снарядит кого-то для их решения. Как они и сказали, они дали ему все необходимое: заклинательские атрибуты, Фэн Хуанъюй видел некоторые из них в последний раз очень много лет назад, еды, достаточно талисманов и верёвку...

В доме действительно было тепло. Стоило пересечь порог, как замёрзшие щёки тут же обдало жаром от очага. Только войдя в этот довольно большой даже с первого взгляда дом и начав его осмотр, Фэн Хуанъюй осознал, что под двадцать лет уже не бывал в домах. А те без изменений. Появилось ощущение, словно он и не пропустил ничего. Поспал немного, а время остановилось. Почуяв на себе взгляд, он повернул голову к мадам Цин и заметил, что та всё это время смотрела на него, отчего слегка смутился. — Видно, ты и впрямь сильно замёрз, сынок… — улыбнулась она, — все щёки красные...

Давление. Ощущаемое, растущее… Давление, которое уже не в силах игнорировать. Словно твою душу пытаются выдавить из тела. Или же наоборот — вогнать в него? Самое время открыть глаза. — Эй, вы слышали вчера жуткие звуки со стороны горы? Ночью произошло невиданное ранее жителями деревни Чухуабан[1] явление: гора Гайседуху[2], что была от них на расстоянии всего четырёх ли[3] добрую половину ночи издавала жуткий вой и сияла демоническим светом, словно бы сама земля на ней раскололась, освобождая пучины ада и самых страшных его обитателей...