Я сбежала тридцать первого декабря. Просто взяла сумку, закрыла дверь и села на поезд до Екатеринбурга. Родителям сказала – командировка. Знала, что не поверят. И знала, что мне уже всё равно.
Тридцать восемь лет. Каждый праздник одно и то же.
– Ладочка, а почему ты одна?
– Ладочка, часики-то тикают.
– Ладочка, вот Ирина Сергеевна сказала, у неё племянник...
Мне хотелось тишины. Настоящей. Без салата оливье и без вопросов, от которых хочется забраться под стол.
Квартиру нашла через приложение. Маленькая, в центре, с видом на заснеженный двор. Хозяйка сдавала на три дня. Идеально.
Ключ забрала из ячейки на вокзале. Код пришёл в сообщении. Всё как обещали – никаких встреч, никаких разговоров.
Я вошла и выдохнула.
Квартира пахла хвоей. На подоконнике стояла маленькая ёлка в горшке, увешанная тремя шариками и одной мандаринкой на нитке. Кто-то позаботился о настроении.
Я поставила сумку. Сняла пуховик. Подошла к окну.
За стеклом падал снег. Крупные хлопья кружились в свете фонаря, и мне впервые за долгое время стало спокойно. Вот оно. Тишина. Одиночество, которое я выбрала сама.
Дверь за спиной щёлкнула.
Я обернулась.
На пороге стоял мужчина. Высокий, в тёмной куртке, с дорожной сумкой через плечо. Он смотрел на меня так, будто увидел привидение.
– Вы кто? – спросили мы одновременно.
***
Его звали Глеб. На вид – за сорок, может, чуть больше. Он стоял посреди прихожей и держал в руке телефон с подтверждением брони.
– Тридцать первое декабря, – сказал он. – Квартира на Ленина, сорок семь. Три ночи. Вот.
Я показала своё сообщение. То же самое. Слово в слово.
– Ошибка приложения, – сказала я. – Двойная бронь.
– Отлично.
Он не улыбнулся. Я тоже.
Мы оба понимали, что происходит что-то глупое и нелепое. Что-то из тех историй, которые рассказывают потом со смехом. Но смеяться не хотелось. Мне хотелось, чтобы он ушёл.
– Я могу найти отель, – сказал Глеб.
– Тридцать первое декабря, – напомнила я. – В шесть вечера. Удачи.
Он достал телефон. Набрал первый номер. Потом второй. Третий. Его лицо становилось всё более мрачным.
– Нет мест, – сказал он наконец. – Нигде.
Я подошла к окну. За стеклом мело. Термометр на раме показывал минус двадцать.
– Я могу поискать, – предложила я. – Вы подождите, я позвоню...
– Не надо. Уже понятно.
Он поставил сумку на пол. Посмотрел на меня. Тёмно-карие глаза, тёмные волосы с проседью на висках. Усталость. Такая же, как у меня.
– Слушайте, – сказал Глеб. – Я не маньяк. Не вор. Не бывший муж, который вас преследует. Я просто хотел сбежать от Нового года.
– Я тоже.
Он кивнул. Мы помолчали.
– Вы – комната, – предложил он. – Я – диван. Договорились?
– Диван короткий.
– Я сплю скрючившись.
Ямочка на левой щеке дёрнулась, когда я почти улыбнулась. Почти.
– Ладно.
***
Первый час мы старательно друг друга не замечали.
Я сидела на кухне с книгой. Он – в комнате с ноутбуком. Иногда я слышала, как он печатает. Иногда – как вздыхает.
В восемь я решила заварить чай. Чайник нашёлся в шкафу, заварка – рядом. Пока вода закипала, Глеб появился в дверях.
– Можно?
– Садитесь.
Он сел напротив. Я достала две чашки. Наши руки случайно соприкоснулись, когда я передавала ему сахар, и мы оба отдёрнули пальцы.
– Извините.
– Ничего.
Тишина. Снег за окном. Гудение холодильника.
– Так от чего вы сбежали? – спросил он вдруг.
– От родственников. А вы?
– От бывшей жены.
Я подняла брови.
– Она что, преследует вас?
– Хуже. – Он отхлебнул чай и скривился. – Она позвонила на прошлой неделе. Сказала, что хочет встретить Новый год культурно. Втроём. Она, я и её новый муж.
Я чуть не подавилась.
– Что?
– Именно. – Он покачал головой. – Алла всегда любила эпатировать. Развелись три года назад, а она до сих пор считает, что мы должны быть «цивилизованными взрослыми». Эдуард, говорит, очень хочет с тобой познакомиться. Ты ему понравишься.
– И вы...
– Сел на поезд.
Я засмеялась. Не удержалась. Он посмотрел на меня и тоже усмехнулся – одними уголками губ.
– А вы? – спросил он. – Родственники – это кто?
– Родители. Саратов. Каждый праздник – допрос третьей степени. Почему одна. Почему не замужем. Почему не рожаю. – Я вздохнула. – Мне тридцать восемь. Я бухгалтер. У меня кактус на подоконнике и сериал на вечер. Всё. Этого мало?
– Для них – да.
– Для них – всегда мало.
Он кивнул. И в этом кивке было понимание – настоящее, без слов.
Мы допили чай молча. Но молчание уже было другим.
***
В десять я нашла свечи. Две штуки, красные, в ящике с салфетками. Зажгла и поставила на стол.
Глеб вернулся из комнаты.
– Уютно, – сказал он. – Не хватает только...
– Шампанского?
– Именно.
Я развела руками.
– Не взяла. Думала, обойдусь чаем.
Он открыл шкаф над раковиной. Потом другой. Потом третий – тот, где хранились бокалы.
– Подождите.
Я услышала звон стекла. Он достал два бокала. А потом – бутылку.
– Это здесь было?
– И вот это.
Он протянул мне сложенный листок бумаги. Записка, написанная от руки.
«Для тех, кому повезёт встретить здесь Новый год. С наступающим! Предыдущие счастливчики».
Я перечитала дважды. Потом посмотрела на Глеба.
– Это не хозяйка оставила?
– Написано от руки. И бокалы именно два.
Он поставил бутылку на стол. Она была холодной – видимо, стояла у стены.
– Знак, – сказала я.
– Случайность.
– Знак, – повторила я упрямо. – Кто-то хотел, чтобы мы это нашли.
Он посмотрел на меня своими тёмно-карими глазами. И я вдруг подумала, что он красивый. Не модельно, не открыточно. По-настоящему.
– Тогда откроем? – спросил он.
– В полночь.
– Договорились.
***
Мы сидели на кухне и разговаривали.
Он рассказывал про мосты. Про то, как проектирует их уже пятнадцать лет. Про расчёты нагрузок и про то, что мост – это не просто переправа, а связь между берегами, между людьми, между частями города, которые иначе были бы чужими.
Я слушала и думала: он соединяет.
Это его работа – соединять.
– А почему развелись? – спросила я.
Он помолчал. Я уже пожалела о вопросе, когда он заговорил:
– Мы хотели разного. Я – семью. Детей. Вечера дома. Она – вечеринки, поездки, новые знакомства. Восемь лет пытались найти компромисс. Не нашли.
– Детей так и не...
– Нет. Она не хотела. – Он крутил бокал в руках, хотя в нём ещё ничего не было. – Я не виню её. Просто мы оказались неправильными людьми друг для друга.
– А потом?
– Потом три года. Работа. Друзья. Попытки «начать заново», как все советовали. – Он усмехнулся. – Не начинается.
Я кивнула.
– Знакомо.
Он посмотрел на меня.
– У вас был кто-то?
– Был. Давно. Пять лет назад. – Я обхватила чашку ладонями, хотя чай давно остыл. – Он ушёл к другой. Классика.
– Больно было?
– Очень. А потом перестало. А потом оказалось, что привыкла быть одна. И что вроде бы даже нравится.
– Нравится?
Я задумалась.
– Нравится знать, что никто не предаст. Потому что некому.
Он не ответил. Но по глазам я поняла, что он знает это чувство.
***
Без пяти двенадцать Глеб откупорил шампанское. Пробка выстрелила в потолок, и мы оба вздрогнули.
– С наступающим, – сказал он, разливая по бокалам.
– С наступающим.
На стене тикали часы. Я смотрела на секундную стрелку и думала, что это самый странный Новый год в моей жизни.
И самый честный.
– Десять, – сказал Глеб.
– Девять, – подхватила я.
– Восемь.
Мы считали вместе. Как дети. Как два человека, которые только что познакомились и которые – возможно – никогда больше не увидятся.
– Три. Два. Один.
Бой курантов донёсся откуда-то с улицы – видимо, соседи включили телевизор на полную громкость.
Мы чокнулись.
– За случайности, – сказал Глеб.
– За ошибки системы, – добавила я.
Он улыбнулся. По-настоящему, не уголками губ. И я увидела, что у него тоже есть морщинки у глаз. Добрые.
Мы выпили.
***
После полуночи время перестало существовать.
Мы переместились в комнату, на диван. Он был короткий, но вдвоём – вдоль – мы помещались. Почти.
Глеб рассказывал про детство в маленьком городе на Волге. Про отца, который работал на заводе. Про мать, которая вязала свитера и продавала их на рынке. Про собаку по кличке Тузик, которая прожила восемнадцать лет.
Я рассказывала про Саратов. Про институт, где училась на бухгалтера и где совершенно этого не хотела. Про мечту стать художником, которая так и осталась мечтой. Про кактус, которого я назвала Аристархом.
– Аристарх? – переспросил он.
– Он выглядит на Аристарха.
Глеб засмеялся. Тихо, чтобы не разбудить соседей, – хотя соседи, кажется, гуляли вовсю.
Мы говорили и говорили. Как будто нам было что догонять. Как будто слова, которые мы не сказали никому за годы, наконец нашли выход.
В какой-то момент я поняла, что наши плечи соприкасаются. Он – тёплый. Живой. Настоящий.
– Глеб, – сказала я.
– Да?
– Спасибо ошибке системы.
Он повернул голову. Наши лица оказались близко – так близко, что я видела белёсый шрам на костяшке его правой руки, лежавшей на спинке дивана.
– Мне тоже спасибо, – сказал он тихо.
Мы не поцеловались.
Это было бы слишком. Слишком быстро. Слишком... сказочно.
Вместо этого он накрыл мою руку своей. И мы так и сидели, пока за окном не начало светать.
***
Я проснулась от тишины.
Солнце било в окно. Снег на улице сверкал, как рассыпанный сахар. Часы показывали десять.
Я была в комнате. Одна.
Диван в гостиной был пуст. Его сумка исчезла. Куртка на крючке – тоже.
Сердце ухнуло вниз.
Ушёл. Конечно, ушёл. Чего ты ждала?
Я вышла на кухню, чтобы налить воды. И увидела записку.
Она лежала на столе, рядом с пустой бутылкой шампанского. Прижатая бокалом.
«Не умею прощаться. Никогда не умел. Наверное, поэтому и развёлся – всегда ухожу до того, как становится больно.
Но ты – другая. Или мне так показалось за одну ночь.
Если захочешь проверить – позвони.
Глеб.
+7 916 ***-**-**»
Я стояла посреди кухни и смотрела на цифры.
За окном мело. Первое января, минус пятнадцать, город только просыпался после праздника.
А я думала о мостах. О том, что он строит их каждый день. О том, что он не знал, как попрощаться, и поэтому написал.
Я думала о записке от незнакомцев – «для тех, кому повезёт».
Повезло.
Нам обоим повезло.
Я взяла телефон. Набрала номер.
Один гудок. Второй. Третий.
– Алло?
Его голос. Такой же, как ночью – низкий, чуть хрипловатый.
– Привет, – сказала я. – Это Лада. Я решила проверить.
На том конце провода он засмеялся.
– Я надеялся, – сказал он. – Надеялся, что позвонишь.
Снег за окном падал всё так же. Крупные хлопья кружились в свете солнца.
И мне впервые за долгое время показалось, что Новый год – это действительно начало чего-то нового.