Коробка с вещами, которую я поставила на дорогой итальянский паркет, казалась здесь инородным телом. Она выглядела жалко: картонный бок был помят при переезде, а скотч, которым я наспех заклеивала створки, уже начал отходить.
— И это всё? — голос Жанны, моей золовки, прозвучал как хлыст. Она стояла в дверном проеме, скрестив руки на груди, обтянутой брендовой шелковой блузкой. — Сереж, я думала, ты шутил, когда говорил, что Алина переезжает налегке.
Сергей, мой муж, виновато улыбнулся и поправил очки. Он всегда терялся в присутствии своей семьи. В нашей съемной однокомнатной квартире он был львом, защитником и самым умным мужчиной на свете. Здесь, в особняке его матери Тамары Павловны, он превращался в школьника, забывшего сменку.
— Жанна, ну зачем ты так, — пробормотал он. — У Алины есть всё необходимое. А остальное мы купим.
— Купите? — в комнату, цокая каблуками, вошла Тамара Павловна.
Свекровь выглядела безупречно даже дома. Идеальная укладка, нитки жемчуга, строгий костюм. Она окинула меня взглядом, которым обычно энтомологи смотрят на жуков, случайно залетевших в стерильную лабораторию. В этом взгляде читалась смесь брезгливости и усталого раздражения.
— Сергей, у нас сейчас не лучшее время для транжирства, — холодно заметила она. — Твоя фирма пока не приносит тех доходов, на которые мы рассчитывали. А содержать... хм... семью — это дорогое удовольствие.
Я почувствовала, как к щекам приливает жар. Я работала медсестрой в городской больнице. Моя зарплата была смехотворной по меркам этой семьи, но я никогда не просила у них ни копейки. Переезд в их загородный дом был идеей Тамары Павловны. «Чтобы экономить на аренде и быстрее накопить на ипотеку», — так она сказала. Теперь я понимала, что истинная причина была в другом: держать сына под контролем и каждый день напоминать мне о моем месте.
— Давайте разберем вещи, — я попыталась перевести тему, присаживаясь к коробке. — Здесь постельное белье, кое-какая посуда... Дедушка собирал мне приданое.
Жанна фыркнула и подошла ближе. Словно коршун, она нависла над раскрытой коробкой. Я достала верхний сверток. Это было льняное постельное белье. Плотное, тяжелое, небеленое. Оно пахло лавандой и... да, наверное, временем. Дедушка Игнат хранил его в своем старом дубовом сундуке.
— О боже, — Жанна брезгливо подцепила край наволочки двумя пальцами, словно это была грязная тряпка. — Это что, шутка? Этому белью сколько лет? Сто? Оно же колючее, как власяница. Ты собираешься стелить это моему брату?
— Это настоящий лен, — тихо возразила я, прижимая простыню к груди. — Сейчас такой стоит огромных денег. Он "дышит", он вечный...
— Это "совок", милочка, а не винтаж, — перебила Тамара Павловна. — У нас в доме принято спать на египетском хлопке или шелке. А это... — она махнула рукой с массивным золотым перстнем. — Убери это убожество. Запах нафталина меня убивает.
— Там нет нафталина, это лаванда, — мой голос дрогнул.
— Одно и то же, — отрезала свекровь. — Запах бедности не перебить никакими травами.
Она подошла к окну, демонстративно распахнула его, впуская морозный воздух.
— Знаешь, Алина, — продолжила она, стоя спиной ко мне. — В наше время бесприданница — это не романтический образ из пьесы Островского. Это диагноз. Это обуза. Сергей мог бы составить партию с дочерью наших партнеров, с Вероникой. Там — связи, капитал, воспитание. А ты... Что ты принесла в этот дом, кроме старых тряпок и амбиций?
Сергей молчал. Он делал вид, что очень занят разглядыванием корешков книг на полке. Это молчание ранило сильнее, чем яд, капающий с губ его матери и сестры.
Я молча начала складывать белье обратно. Внутри меня всё кипело, но я знала: сейчас нельзя срываться. Они не знали. Никто из них не знал.
Мой дедушка, Игнат Петрович, для всех был простым деревенским чудаком. Он жил в покосившемся доме на окраине райцентра, ходил в штопаных пиджаках и вечно возился в своем сарае. Когда мы с Сергеем приезжали к нему знакомиться, Жанна даже не вышла из машины, сославшись на мигрень, а Сергей вежливо выпил чаю из треснутой чашки и все порывался уехать.
Они видели лишь бедность. Они не видели его глаз — умных, пронзительных, с хитрецой. Они не знали, что "чудак Игнат" в советские годы был одним из ведущих инженеров-конструкторов в закрытом НИИ, а после развала Союза не спился, как многие, а занялся тем, что любил больше всего — реставрацией и... инвестициями.
Дед был гением маскировки. «Деньги любят тишину, Алинка, — говорил он мне, перебирая старые облигации и какие-то странные бумаги с печатями иностранных банков. — А большие деньги любят мертвую тишину».
Когда он умер полгода назад, мне достался этот старый сундук и завещание. Нотариус, старый друг деда, сказал мне тогда странную фразу: «Вступай в права через шесть месяцев, как положено. Но не спеши раскрывать карты. Игнат просил передать тебе конверт ровно в день, когда ты почувствуешь, что сил терпеть больше нет».
Сегодня был именно тот день? Или еще нет?
— Ну что ты застыла? — Жанна пнула носком туфли коробку. — Уноси этот хлам в гараж. Или лучше на помойку. В гостевой спальне, где вы будете жить, я уже постелила нормальное белье.
— В гараж так в гараж, — спокойно ответила я.
Я подняла коробку. Она была тяжелой не из-за ткани. На дне, под слоями грубого льна, лежал плоский металлический кейс, ключ от которого висел у меня на шее на простой веревочке, которую Жанна приняла за дешевку.
— И кстати, — бросила Тамара Павловна мне в спину, когда я выходила из комнаты. — Завтра у нас званый ужин. Приедут Лебедевы. Постарайся... не отсвечивать. Помоги Глаше на кухне, подай закуски. Твое присутствие за столом может смутить гостей. Ты ведь не умеешь поддерживать беседу о высокой экономике.
Я остановилась в дверях. Обернулась. Сергей наконец поднял глаза, полные муки и мольбы «потерпи».
— Хорошо, Тамара Павловна, — сказала я, и уголки моих губ дрогнули в едва заметной улыбке. — Я помогу на кухне. Я очень хорошо умею... подавать.
Выйдя в холодный коридор, ведущий к гаражу, я выдохнула. Обида, горькая и липкая, отступила, уступая место холодному азарту.
«Высокая экономика», — мысленно передразнила я свекровь.
Я поставила коробку на верстак в гараже. Руки сами потянулись к шее, к ключу. Нет, открывать кейс пока рано. Нотариус должен позвонить завтра. Именно завтра истекает срок вступления в наследство. Дедушка всё рассчитал.
Я достала из кармана джинсов телефон. Одно непрочитанное сообщение от контакта «Павел Евгеньевич (Нотариус)».
«Алина Игнатьевна, все документы оформлены. Оценка активов завершена. Результат превзошел даже мои ожидания. Патенты вашего деда на систему очистки сплавов, которые он зарегистрировал через подставные фирмы в 90-х, были выкуплены транснациональной корпорацией. Плюс коллекция монет. Жду вас завтра в 10:00 для подписания финальных бумаг. И... примите мои поздравления. Вы теперь очень, очень состоятельная невеста».
Я смотрела на экран, и буквы расплывались. Дедушка... Хитрый, любимый дедушка. Он всегда говорил, что мое приданое будет весить больше, чем я сама.
Дверь гаража скрипнула. Вошел Сергей. Он выглядел подавленным.
— Алин, прости их, — он подошел и попытался обнять меня, но я мягко отстранилась. — Мама просто нервничает. У отца были долги, которые вскрылись после его смерти, теперь весь бизнес на ней, она боится банкротства. А Жанна... ну, она просто Жанна.
— Они назвали меня бесприданницей, Сережа.
— Это просто слова. Ты же знаешь, я люблю тебя не за деньги.
— Знаю, — я посмотрела ему в глаза. — А если бы у меня были деньги? Много денег. Это что-то изменило бы? Твоя мама стала бы меня уважать?
Сергей криво усмехнулся.
— Если бы у тебя были деньги, мама носила бы тебя на руках. Ты же знаешь этот мир. Здесь уважают только счет в банке. Но у нас с тобой другая история, правда? Мы выше этого.
«Ты — может быть, — подумала я. — А вот твоя семья... Они скоро узнают, каково это — зависеть от "бесприданницы"».
— Сережа, — я погладила его по плечу. — Завтра я уеду в город с утра. Нужно зайти... в больницу, подписать график дежурств.
— Хорошо. Только вернись к вечеру, к ужину. Мама расстроится, если ты не поможешь Глаше.
Он ушел, оставив меня одну в холодном гараже с запахом бензина и старого льна. Я открыла коробку, провела рукой по грубой ткани простыни. В углу была вышита монограмма «И.П.». Игнат Петрович.
Завтрашний ужин обещал быть интересным. Лебедевы, говорите? Крупные инвесторы, перед которыми Тамара Павловна хочет распушить хвост? Кажется, я читала в деловых новостях, что именно холдинг Лебедева сейчас ищет партнера для внедрения новых технологий в металлургии. Тех самых технологий, патенты на которые завтра официально перейдут ко мне.
Я достала из коробки ту самую наволочку, над которой смеялась Жанна. Внутри, в потайном кармашке, который я зашила еще в детстве по просьбе деда, прощупывалась твердая флешка.
— Ну что ж, Тамара Павловна, — прошептала я в пустоту. — Завтра мы поговорим о высокой экономике. И я надеюсь, у вас крепкие нервы.
Я закрыла коробку. Игра началась.
Кабинет нотариуса Павла Евгеньевича напоминал крепость, выстроенную из красного дерева и старых книг. Здесь пахло дорогой кожей и пылью веков — совсем не так, как в стерильном офисе свекрови, пропитанном ароматизаторами и фальшью.
— Подпишите здесь, Алина Игнатьевна. И вот здесь, рядом с галочкой.
Перьевая ручка мягко скользила по бумаге. С каждой поставленной подписью я чувствовала, как меняется сама гравитация вокруг меня. Вчера я была «бесприданницей», которую можно поселить в комнате для прислуги. Сегодня я становилась владелицей контрольного пакета акций, стоимость которого я даже боялась перевести в рубли, чтобы не закружилась голова.
— Итак, — Павел Евгеньевич снял очки и потер переносицу. — Теперь официально. Квартира в центре, загородный дом в поселке «Сосны» (тот самый, с покосившимся забором, который на деле стоит на «золотой» земле), счета в швейцарском банке и, самое главное, — интеллектуальная собственность.
Он пододвинул ко мне папку.
— Ваш дед, Игнат Петрович, разработал метод холодного легирования стали. В девяностые это никому не было нужно, заводы пилили на металлолом. Но он знал, что время придет. Он сохранил патенты. И теперь, когда строительная отрасль и оборонка ищут сверхпрочные материалы, эти бумажки стоят дороже, чем нефтяная вышка.
Я смотрела на схемы, начерченные рукой деда. Те самые, которыми он накрывал банки с рассадой, когда я была маленькой. «Черновики», — говорил он.
— Есть один нюанс, — продолжил нотариус, и его голос стал серьезнее. — Холдинг «Лебедев Групп» охотится за этой технологией уже год. Они перерыли все архивы, но следы вели в тупик, к подставным фирмам-однодневкам, которые ваш дед виртуозно закрывал. Сегодня вечером вы, кажется, ужинаете с ними?
Я вздрогнула.
— Откуда вы знаете?
— Игнат Петрович просил следить за ситуацией. Он знал, что Тамара Павловна рано или поздно попытается привлечь Лебедева, чтобы спасти свой тонущий бизнес. Она надеется получить контракт на поставку металла. Но без технологии вашего деда ее завод — это просто груда старого железа. Лебедев это понимает. Он придет не за ее продукцией. Он придет вынюхивать.
Я откинулась на спинку кресла. Пазл сложился. Тамара Павловна не просто так устроила этот ужин. Она в отчаянии. И Лебедев — ее последняя надежда.
— Что мне делать? — спросила я.
— Игнат оставил вам инструкцию, — Павел Евгеньевич протянул мне тот самый металлический кейс, который я вчера прятала в белье. Ключ, висевший на моей шее, наконец-то пригодился. — Но мой совет: не спешите. Пусть они покажут свои истинные лица.
Выйдя от нотариуса, я первым делом зашла в дорогой бутик. Мне нужно было платье. Не для того, чтобы надеть его сегодня — сегодня моя роль была определена сценарием свекрови. Мне нужно было купить его, чтобы просто знать: я могу. Я выбрала черное, строгое, бархатное, с открытой спиной. Оно стоило три моих месячных зарплаты. Я оплатила его картой, которую мне выдал нотариус, и попросила упаковать в неброский пакет.
Вернувшись в особняк, я сразу почувствовала напряжение, вибрирующее в воздухе. Глаша, наша домработница, бегала с подносами как угорелая. Из кухни доносился запах утки с яблоками и истеричные нотки в голосе Тамары Павловны.
— Где тебя носит?! — свекровь выскочила в холл, едва я переступила порог. Она была уже при параде: темно-синее платье, бриллианты, но макияж не мог скрыть серых кругов под глазами. — Гости будут через час! Ты должна была нарезать канапе еще в обед!
— Задержалась в больнице, — солгала я спокойно. Странно, но ее крик больше не вызывал во мне страха. Только жалость. Она напоминала загнанную лошадь, которая пытается изображать арабского скакуна.
— Марш на кухню! И переоденься. Жанна дала тебе униформу?
— Я буду в своем, Тамара Павловна. Черная юбка и белая блузка. Этого достаточно.
Она хотела возразить, но махнула рукой.
— Плевать. Главное — молчи. Выносишь блюда, наливаешь вино и исчезаешь. Если Лебедев спросит, кто ты — говоришь «помощница по хозяйству». Не позорь Сергея тем, что он женат на медсестре.
Я проглотила и это. «Помощница по хозяйству». Хорошо.
На кухне я встретила Сергея. Он открывал бутылки с вином, и руки у него заметно дрожали.
— Алина, ты вернулась, — выдохнул он. — Мама просто зверь сегодня. Лебедев — это ее последний шанс. Если он не даст инвестиции, завод придется банкротить. Мы потеряем дом.
— Ты переживаешь за дом или за нас? — спросила я, повязывая фартук.
— Не начинай, — поморщился он. — Просто помоги нам пережить этот вечер. Ради меня.
Ради тебя. Фраза, которую я слышала последние два года. Ради него я терпела насмешки Жанны. Ради него экономила на себе. Ради него жила в этом террариуме.
В 19:00 подъехал черный «Майбах». Анатолий Лебедев оказался грузным мужчиной с тяжелым взглядом и манерами бульдозера. С ним был его сын, Артем — молодой, холеный, уткнувшийся в телефон.
Ужин начался. Я, словно невидимка, скользила между кухней и столовой. Ставила тарелки, убирала приборы.
— У вас прекрасный дом, Тамара, — лениво заметил Лебедев, ковыряя вилкой фуа-гра. — Хотя район, говорят, теряет престижность.
— Ну что вы, Анатолий Борисович, — Тамара Павловна расцвела фальшивой улыбкой. — Это классика. Кстати, о классике. Наш завод в этом квартале показал рост...
— Я видел ваши отчеты, — перебил ее Лебедев. Он не улыбался. — Рост за счет сокращения штата и продажи складских помещений. Это не рост, это агония.
Звон вилки о тарелку прозвучал как выстрел. Жанна поперхнулась водой. Сергей опустил глаза в тарелку.
— Мы проводим модернизацию, — голос свекрови дрогнул, но она держала лицо. — Мы готовы запустить новую линию проката. Нам нужен лишь стратегический партнер.
— Линию проката? — Лебедев усмехнулся. — Тамара, рынок завален дешевым китайским прокатом. Мне это неинтересно. Меня интересуют технологии. Инновации.
Я как раз вносила блюдо с уткой. Остановилась у буфета, делая вид, что поправляю салфетки. Сердце забилось быстрее.
— У нас есть разработки, — быстро сказала Тамара. — Наши инженеры...
— Ваши инженеры — пенсионеры, которые чертят на кульманах, — жестко отрезал Лебедев. — Давайте начистоту. Я приехал сюда не утку есть. До меня дошли слухи, что в архивах вашего покойного мужа были упоминания о «сплаве Воронова».
Воронов. Девичья фамилия моей бабушки. Дед часто использовал ее для своих ранних патентов.
Тамара Павловна замерла. Она явно слышала это название впервые, но признаться в этом означало провалить переговоры.
— А, «сплав Воронова»... — протянула она, лихорадочно соображая. — Да, безусловно. Мы как раз работаем над восстановлением этой документации. Это наша жемчужина.
Я сжала край передника. Она блефовала. Нагло, глупо и опасно.
— Правда? — Лебедев подался вперед, в его глазах загорелся хищный огонек. — И на какой стадии? Вы нашли формулу катализатора? Без нее этот сплав хрупок, как стекло.
Тамара побледнела. Она не знала, о чем речь.
— Мы... мы в процессе, — промямлила она. — Есть определенные сложности, но...
— Сложности? — Лебедев откинулся на спинку стула. — Тамара, не лгите мне. Я знаю, что у вас ничего нет. Я искал автора. Игнат Воронов, он же Игнат Петрович Рыков. Умер полгода назад. Наследников по прямой линии нет, кроме какой-то внучки из провинции, которая, по моим данным, работает санитаркой и ничего не смыслит в металлургии.
— Внучки? — переспросила Жанна, скривившись. — Наверняка какая-нибудь деревенщина.
— Именно, — кивнул Лебедев. — Я пытался найти ее, но она сменила фамилию после замужества. Мои люди ищут. Если я найду ее раньше вас и выкуплю права, ваш завод мне будет не нужен даже даром.
Сергей поднял голову. Он смотрел на мать, потом на Лебедева. В его глазах читался ужас. Он знал мою девичью фамилию. Рыкова. Но он никогда не сопоставлял «деда Игната» с великим изобретателем. Для него дед был просто стариком с огородом.
В комнате повисла тишина. Тамара Павловна выглядела так, будто ее ударили пыльным мешком.
— Анатолий Борисович, — начала она заискивающе. — Если эта внучка существует, мы ее найдем. У нас есть ресурсы. Мы достанем эти патенты для вас.
— Для меня? — усмехнулся гость. — Нет, Тамара. Я куплю их у нее. А вас, возможно, найму как субподрядчика. Если будете себя хорошо вести.
Это было унижение. Полное, окончательное.
Я взяла блюдо с уткой и подошла к столу.
— Утка по-пекински, — громко сказала я, нарушая тишину.
Тамара метнула в меня испепеляющий взгляд:
— Поставь и выйди! Не видишь, у нас важный разговор!
Я поставила блюдо в центр стола. Но не ушла. Я выпрямилась, сняла передник и небрежно бросила его на спинку свободного стула.
— Алина! — взвизгнула Жанна. — Ты что творишь? Убирайся на кухню!
— Катализатор — это не формула, Анатолий Борисович, — произнесла я, глядя прямо в глаза Лебедеву. — Это температурный режим. Ступенчатое охлаждение с шагом в двенадцать градусов. Иначе кристаллическая решетка разрушается. Именно поэтому у всех, кто пытался украсть идею деда, получалось «стекло».
Тишина стала такой плотной, что ее можно было резать ножом. Лебедев медленно повернул голову ко мне. Его сын оторвался от телефона. Тамара Павловна открыла рот, напоминая рыбу, выброшенную на берег.
— Что ты сказала? — тихо спросил Лебедев.
— Я сказала, что вы ищете не там, — спокойно ответила я. — Игнат Петрович Рыков — мой дедушка. И я не сменила фамилию, чтобы спрятаться. Я просто вышла замуж за вашего сына, Тамара Павловна. Хотя, кажется, это была моя единственная ошибка в расчетах.
Сергей выронил бокал. Красное вино растеклось по белоснежной скатерти, как кровавое пятно.
— Ты? — прошептала свекровь. — Ты... внучка Рыкова? Та самая нищенка с колючими простынями?
— Те самые простыни, Тамара Павловна, которыми вы побрезговали, скрывали в себе оригиналы чертежей, — я улыбнулась, и эта улыбка была холоднее, чем тот самый сплав. — И кстати, я сегодня вступила в наследство. Все патенты, которые так нужны господину Лебедеву, принадлежат мне.
Я повернулась к Лебедеву. Он смотрел на меня уже не как на прислугу. Он смотрел на меня как на равного хищника.
— Вам нужен партнер, Анатолий Борисович? — спросила я. — Я готова обсудить условия. Но не здесь. Здесь дурно пахнет. Кажется, утка подгорела. Или чья-то репутация.
Лебедев медленно поднялся. На его лице появилась широкая, уважительная улыбка.
— Артем, собирайся, — бросил он сыну. — Мы ужинаем в другом месте. Алина Игнатьевна, я сочту за честь, если вы позволите вас подвезти.
— Алина! — Сергей вскочил, пытаясь схватить меня за руку. — Подожди! Что происходит? Почему ты молчала?
Я посмотрела на его руку на своем запястье. Потом на его лицо. На перекошенное лицо Жанны. На бледную маску Тамары Павловны.
— Потому что я хотела узнать вашу цену, Сережа, — ответила я. — И я узнала. Она ниже стоимости старой наволочки.
Я развернулась и пошла к выходу, чувствуя спиной взгляды, полные ненависти и страха. Но самое интересное было впереди. Ведь у меня в сумочке лежал еще один документ, о котором они не знали. Документ на этот дом.
Салон «Майбаха» пах дорогой кожей и успехом. Мы ехали по ночному шоссе, и огни города мелькали за тонированным стеклом, как россыпь драгоценных камней.
— Значит, ступенчатое охлаждение? — Анатолий Лебедев, казалось, совсем не был расстроен сорванным ужином. Напротив, он выглядел как охотник, встретивший достойного соперника. — Ваш дед был чертовски умен. Я читал его статьи 80-х годов. Думал, это теория.
— Дедушка не любил теоретиков, — ответила я, поправляя подол платья. — Он говорил: «Если идею нельзя потрогать руками, она ничего не стоит».
— А вы? Вы тоже практик, Алина? — он внимательно посмотрел на меня.
— Жизнь заставила, Анатолий Борисович. Когда считаешь копейки до зарплаты, поневоле становишься практиком.
Мы подписали предварительное соглашение о намерениях прямо в машине, на выдвижном столике из карельской березы. Лебедев не торговался. Он предложил цену, которая обеспечивала мне и моим будущим детям безбедную жизнь, плюс роялти с каждого произведенного килограмма сплава.
— Артем, — Лебедев обратился к сыну, который всю дорогу молчал, с интересом поглядывая на меня в зеркало заднего вида. — Завтра с утра подключишь юристов. Оформим партнерство с Алиной Игнатьевной по высшему разряду.
Когда машина затормозила у подъезда моего старого дома (я попросила отвезти меня к подруге, возвращаться в особняк свекрови этой ночью я не собиралась), Лебедев сказал на прощание:
— Знаете, Алина, мне жаль Тамару. Она только что потеряла лотерейный билет, который лежал у нее в кармане. Но бизнес не прощает слепоты.
Прошла неделя.
Все эти дни мой телефон разрывался. Сергей звонил сорок раз, присылал сотни сообщений: от мольбы «Нам надо поговорить» до агрессивного «Ты не имеешь права так поступать с семьей». Тамара Павловна звонила дважды. Ее тон в голосовых сообщениях менялся от командного до заискивающего. Жанна молчала — видимо, переваривала тот факт, что «деревенщина» теперь богаче ее самой.
Я не отвечала. Я готовилась.
В день «Х» я подъехала к особняку в поселке «Сосны». Теперь я была не на такси и не на автобусе. Я вышла из корпоративного автомобиля, предоставленного компанией Лебедева. На мне был идеально скроенный брючный костюм и туфли, о которых Жанна могла только мечтать.
Дверь открыла Глаша. Увидев меня, она всплеснула руками:
— Алина... ой, Алина Игнатьевна! Проходите. Они все в гостиной. Атмосфера там... как на похоронах.
Я вошла в знакомую гостиную. Здесь ничего не изменилось, но теперь эти стены, увешанные безвкусными картинами в золоченых рамах, казались мне декорациями дешевого спектакля.
Тамара Павловна сидела в кресле с бокалом чего-то крепкого, хотя был только полдень. Сергей мерил шагами комнату. Жанна листала журнал, нервно дергая ногой.
При моем появлении все замерли.
— Явилась, — выдохнула Жанна, но в ее голосе уже не было прежней спеси. Только страх и зависть.
— Алина! — Сергей бросился ко мне, но я выставила руку ладонью вперед, останавливая его. — Алина, где ты была? Мы с ума сходили! Мама места себе не находит. Как ты могла уехать с Лебедевым? Ты хоть понимаешь, как это выглядело?
— Это выглядело как деловая встреча, Сережа, — спокойно ответила я. — И она прошла успешно.
Тамара Павловна медленно поднялась.
— Алина, деточка, — начала она елейным голосом, от которого меня затошнило. — Давай забудем этот неприятный инцидент. Мы все погорячились. Нервы, кризис... Ты же понимаешь. Мы семья. А в семье бывает всякое. Я готова принять тебя. Мы даже можем обсудить твое... участие в делах завода. Если ты вложишь свои средства, мы сделаем тебя вице-президентом.
Я рассмеялась. Искренне, звонко. Этот смех отразился от высокого потолка.
— Вице-президентом? Тамара Павловна, зачем мне вкладывать деньги в труп? Ваш завод — банкрот. Лебедев не даст вам ни копейки, а без его контракта вас растерзают кредиторы уже через месяц.
Лицо свекрови пошло красными пятнами.
— Неблагодарная дрянь! — прошипела она, срывая маску. — Мы приютили тебя! Кормили, поили! Да если бы не Сергей, ты бы так и гнила в своей больнице!
— Насчет «приютили», — я достала из сумочки папку с документами. — Помните, я говорила, что у меня есть еще кое-что весомее простыней?
Я бросила папку на журнальный столик. Она ударилась о стекло с тяжелым стуком.
— Что это? — Сергей подошел к столу и неуверенно открыл папку. Он начал читать, и его лицо стало белее той самой скатерти, которую он залил вином.
— Это долговые обязательства твоего отца, Сережа, — пояснила я. — Твой папа, Петр Сергеевич, был азартным человеком. И очень плохим бизнесменом. Пять лет назад, чтобы покрыть убытки, он взял огромный заем под залог этого дома и земли. Кредитором выступала частная инвестиционная фирма «Вектор».
— И что? — взвизгнула Жанна. — Отец умер, долги списали!
— Долги не списывают, Жанна. Их продают. Мой дедушка, Игнат Петрович, выкупил долг твоего отца у «Вектора» за два года до своей смерти. Он знал Петра Сергеевича. Знал, что он за человек. Дед называл это «инвестицией в справедливость».
Тамара Павловна рухнула обратно в кресло. Бокал выпал из ее руки и разбился.
— Вы... вы хотите сказать... — прохрипела она.
— Я хочу сказать, что я — единственный владелец закладной на этот дом, — жестко произнесла я. — Срок выплат истек вчера. Согласно договору, который подписал ваш муж, в случае неуплаты право собственности переходит к держателю долга. То есть ко мне.
В комнате повисла звенящая тишина. Было слышно, как тикают старинные напольные часы.
— Ты выгонишь нас? — тихо спросил Сергей. Он смотрел на меня как побитая собака. — Алин, но мы же... мы же любили друг друга.
— Я любила, Сережа. А ты позволял себя любить. И позволял им, — я кивнула на мать и сестру, — вытирать об меня ноги. Ты молчал, когда они смеялись над моим приданым. Ты молчал, когда меня называли прислугой. Теперь моя очередь говорить.
Я подошла к окну. Вид на заснеженный сад был прекрасен.
— Я не зверь, Тамара Павловна. Я не выгоню вас на улицу зимой. Я даю вам месяц на то, чтобы найти жилье и съехать. Этого времени хватит, чтобы продать остатки вашей мебели и драгоценностей. Думаю, на скромную «двушку» на окраине вам хватит.
— Алина! — взвыла Жанна. — Ты не можешь! Это мой дом! Я здесь выросла!
— Теперь это мой дом, Жанна. И знаешь, что я сделаю первым делом? Я сожгу твои шелковые простыни и постелю здесь льняное белье моего деда. Чтобы этот дом наконец-то начал дышать.
Я направилась к выходу. У дверей меня перехватил Сергей. Он схватил меня за руку, его пальцы дрожали.
— Алина, пожалуйста. Я уйду с тобой. Брошу их. Начнем все сначала. У нас теперь будут деньги, мы уедем...
Я аккуратно, брезгливо разжала его пальцы.
— Деньги есть у меня, Сережа. А у тебя есть только мама. Иди к ней. Ей сейчас очень нужен валидол.
— Но я твой муж!
— Документы на развод тебе пришлет мой адвокат завтра. Не усложняй, Сергей. Будь мужчиной хотя бы раз в жизни.
Я вышла из дома, не оглядываясь. Холодный воздух ударил в лицо, но он не обжигал. Он пьянил. Это был воздух свободы.
На крыльце я остановилась. Глаша стояла, прижимая к груди фартук.
— Глаша, — сказала я. — Собирайтесь. Вы уволены.
Домработница испуганно округлила глаза.
— За что, Алина Игнатьевна? Я же всегда к вам с добром...
— Я знаю, Глаш. Поэтому я нанимаю вас к себе. С зарплатой вдвое больше. Мне понадобится помощь, чтобы привести этот дом в порядок и выветрить отсюда дух высокомерия. Оставайтесь пока здесь, присмотрите, чтобы они не вывезли то, что им не принадлежит.
Глаша расплылась в улыбке:
— Будет сделано, хозяйка.
Я села в машину. Шофер вопросительно посмотрел на меня.
— Куда теперь, Алина Игнатьевна?
Я откинулась на мягкое сиденье и закрыла глаза. Вспомнила дедушку. Его хитрый прищур, его мозолистые руки, перебирающие старые бумаги под светом лампы. «Никогда не стыдись того, кто ты есть, внучка. И помни: лен мнется, но не рвется. А шелк гниет».
— В банк, — ответила я. — А потом... в магазин тканей. Хочу купить новые шторы.
Машина плавно тронулась с места, оставляя позади особняк, который годами был моей тюрьмой, а стал трофеем. Смешно, но теперь я была благодарна Тамаре Павловне. Если бы она не назвала меня «бесприданницей», я бы никогда не узнала, сколько я на самом деле стою.
И дело было вовсе не в деньгах.
