Дворники старого автобуса «Мерседес» работали в ритме угасающего сердцебиения: вжик-вжик, пауза, вжик-вжик. Алексей ненавидел этот звук. Он напоминал ему о времени, которое утекало сквозь пальцы, пока он наматывал тысячи километров по трассе М-4, соединяющей города, судьбы и чужие жизни, но никогда не меняющей его собственную.
На часах было 21:40. Тридцать первое декабря.
В салоне было тихо. Пассажиров набралось немного — человек двенадцать. Те, кто не успел уехать раньше, те, кого никто не ждал, или те, для кого дорога была единственным домом. На заднем сиденье храпел тучный мужчина в вязаной шапке, где-то в середине тихо переговаривалась пожилая пара, везущая внукам сумки с гостинцами. В воздухе висел запах мандаринов, дешевого дизеля и пыльной обивки сидений.
Алексей потер глаза. Метель усиливалась. Снег летел в лобовое стекло сплошной белой стеной, гипнотизируя, стирая границы между дорогой и обочиной. Фары выхватывали из темноты лишь танцующие вихри.
— Леш, может, встанем? — напарник, молодой стажер Витька, нервно поежился на откидном сиденье. — Не видно же ни зги. До райцентра еще километров сорок.
— Доедем, — буркнул Алексей, крепче сжимая потертый руль. — Людям за стол надо. Не в поле же куранты слушать.
Он сам не торопился. Дома его ждал только кот по кличке Кардан и телевизор, который он планировал не включать. Для Алексея Новый год был просто сменой календаря, датой, когда одиночество ощущалось особенно остро, как зубная боль на морозе.
Автобус тяжело вздохнул на подъеме. И именно в этот момент, на гребне холма, фары выхватили нечто странное.
Алексей моргнул. Ему показалось, что это снежный призрак. На обочине, опасно близко к полосе движения, стояла фигура. Белая на сером. Ветер трепал что-то легкое, воздушное, совершенно неуместное в этом ледяном аду.
— Ты видишь? — прошептал Витька.
Алексей не ответил. Он ударил по тормозам. Тяжелую машину повело, заднюю ось занесло, пассажиры испуганно охнули, просыпаясь. Автобус, скрипя всеми суставами, остановился в метре от сугроба.
Алексей дернул рычаг двери. Снежный вихрь тут же ворвался в салон, а вместе с ним вошла она.
Сначала показалось облако фатина. Потом — посиневшие от холода руки, сжимающие подол грязного, мокрого платья. И, наконец, лицо. Тушь растеклась черными ручьями по бледным щекам, губы дрожали так сильно, что девушка не могла сделать вдох. На ногах у нее были не сапоги, а легкие белые кеды, уже промокшие насквозь.
В салоне повисла гробовая тишина. Даже храпящий мужик проснулся и уставился на вошедшую.
— Девушка... — начал Алексей, чувствуя, как внутри что-то сжалось. — Вы... откуда?
Она подняла на него глаза. Огромные, темные, полные животного ужаса и какой-то отчаянной решимости.
— Просто закройте дверь, — хрипло выдохнула она. — Пожалуйста. Просто езжайте.
Алексей замешкался на секунду, оглядывая трассу в зеркала заднего вида. Пусто. Ни погони, ни машин с мигалками, ни жениха с ружьем. Только бесконечная тьма и снег.
Он нажал кнопку. Пневматика пшикнула, отрезая их от внешнего мира.
— Садись, — он кивнул на место гида рядом с собой. — Вить, налей ей чаю. Живо.
Девушка рухнула на сиденье, поджав ноги и обхватив себя руками. Ткань свадебного платья, когда-то, наверное, стоившего целое состояние, теперь напоминала серую тряпку.
Автобус тронулся. Алексей старался смотреть на дорогу, но взгляд то и дело скашивался вправо. Она дрожала так, что зубная дробь была слышна даже сквозь шум мотора.
— У меня куртка есть, — Алексей кивнул назад, на свою спинку сиденья. — Возьми.
Она не пошевелилась. Она смотрела в лобовое стекло, словно пытаясь загипнотизировать дорогу, заставить её бежать быстрее.
— Свадьба не задалась? — не удержался Витька, протягивая ей пластиковый стаканчик с кипятком.
Девушка дернулась, как от удара током. Она взяла стакан обеими руками, обжигая пальцы, но, кажется, даже не чувствуя боли.
— Я не хочу об этом говорить, — тихо сказала она. Голос был мелодичным, но надломленным. — У вас есть сигарета?
— В автобусе не курят, — автоматически ответил Алексей, но тут же смягчился. Он достал пачку из кармана рубашки. — Держи. Только в форточку.
Она закурила с жадностью осужденного перед расстрелом. Дым смешался с запахом её духов — дорогих, сладких, цветочных. Странный коктейль: табак, мороз и розы.
— Куда едем-то? — спросил Алексей спустя десять минут. Молчание давило на него тяжелее, чем снег на крышу.
— Вперед, — ответила она, глядя в окно. — Как можно дальше отсюда. Сколько стоит билет до конечной?
Она потянулась к лифу платья, видимо, пытаясь достать спрятанные деньги, но Алексей остановил её жестом.
— Забудь. Снегурочек возим бесплатно.
Кто-то из пассажиров сзади хмыкнул. Бабушка с переднего ряда начала причитать: «Ох, милая, да как же так, в платье-то, в мороз... Горе-то какое, сбежала, поди, от ирода?»
Девушка сжалась еще сильнее, превращаясь в комок белой боли. Алексей видел, как по её щеке снова покатилась слеза, прокладывая новую дорожку в черных разводах туши.
— Отстаньте от неё, — рявкнул Алексей в салон, глядя в зеркало. — Человеку согреться надо.
Он прибавил газу. Ему вдруг захотелось увезти эту незнакомку подальше. Не потому что он был героем, а потому что в её глазах он увидел то же самое, что видел каждое утро в зеркале во время бритья — желание исчезнуть. Просто она нашла в себе смелость (или глупость) сделать это рывком, а он растягивал свой побег на годы.
И тут автобус дернулся.
Раз. Другой.
Мотор, который верой и правдой служил Алексею пять лет, издал страшный, скрежещущий звук, похожий на кашель умирающего великана. Обороты упали. Свет в салоне мигнул и погас.
— Нет, нет, нет, — прошептал Алексей, ударяя ладонью по рулю. — Только не сейчас. Не сегодня!
Двигатель чихнул последний раз и затих. Автобус продолжал катиться по инерции, замедляясь с каждой секундой. Тишина, наступившая после гула мотора, была оглушительной. Слышно было только завывание ветра снаружи.
— Приехали? — раздался испуганный голос с галерки.
Алексей повернул ключ зажигания. Стартер жалобно зажужжал, но двигатель молчал. Еще попытка. Еще. Бесполезно.
— Витя, фонарь, — скомандовал Алексей, накидывая пуховик.
Он выскочил на мороз, открыл моторный отсек. Из недр машины валил черный едкий дым. Ремень ГРМ? Топливный насос? В темноте и клубах пара разобрать было невозможно, но запах гари говорил об одном: этот «Мерседес» никуда не поедет в ближайшие часы. А может, и дни.
Он вернулся в салон, стряхивая снег с плеч. Двенадцать пар глаз смотрели на него с надеждой. Тринадцатая пара — глаза невесты — смотрела с ужасом. Для неё эта остановка означала не просто задержку. Для неё это означало, что прошлое может её догнать.
— Двигатель сдох, — объявил Алексей, стараясь говорить ровно. — Капитально. Связи здесь почти нет.
Пассажиры загомонили. Кто-то начал доставать телефоны, тщетно пытаясь поймать сеть.
— Мы замерзнем! — взвизгнула женщина в шубе. — У меня дети дома!
— Без паники, — Алексей поднял руку. — Мы проехали указатель километра два назад. Там была деревня. Какая-то... Еловка или Сосновка.
— Березовка, — тихо поправила Невеста. Она знала эти места.
— Значит, Березовка. Вить, бери аптечку и знак аварийной остановки. Остальные — берем вещи, утепляемся по максимуму. Идти недалеко, но метет сильно. Сидеть здесь нельзя — через час салон выстынет, превратимся в ледышки.
— Я не пойду, — девушка в платье замотала головой. — Я останусь. Если я вернусь на дорогу... они могут проезжать мимо.
Алексей посмотрел на неё. В тусклом свете аварийной лампочки она казалась призраком.
— Послушай, — он присел перед ней на корточки, оказавшись лицом к лицу. — Я не знаю, от кого ты бежишь. Но мороз убьет тебя быстрее, чем любой жених. Посмотри на свои кеды. Ты уже не чувствуешь пальцев, верно?
Она молчала.
— Я понесу тебя, если придется. Но здесь я тебя не оставлю. Это моя ответственность.
Она искала в его глазах подвох. Не нашла. Только усталость и спокойную уверенность водителя, который привык решать проблемы.
— Хорошо, — шепнула она.
...Процессия выглядела сюрреалистично. Впереди шел Алексей с мощным фонарем, прорубая лучом снежную муть. За ним, кутаясь в его огромную куртку, которая была ей до колен, брела девушка в свадебном платье, подол которого уже превратился в ледяную корку. Следом, ругаясь и проклиная дорожные службы, тянулись пассажиры с чемоданами и сумками.
Ветер бил в лицо, снег забивался за воротник. Но через двадцать минут мучительного пути сквозь буран, впереди, словно маяки надежды, забрезжили желтые теплые огоньки.
Березовка не спала. Из печных труб валил дым, где-то лаяли собаки, и пахло дровами.
Они подошли к первому дому — добротному срубу с резными наличниками. Алексей постучал в ворота. Звук удара кулаком о дерево прозвучал как приговор уходящему году.
— Кто там в такую ночь? — раздался басистый голос из-за забора.
Алексей оглянулся на свою разношерстную команду. На замерзших пассажиров. На девушку, которая едва стояла на ногах, прижимаясь к его плечу.
— Гости, — выдохнул он, чувствуя, как холод отступает перед адреналином. — Новогодние гости, отец. Принимай.
Калитка скрипнула, открываясь. Яркий свет ударил в глаза.
— Ну, заходите, коль не шутите, — на пороге стоял бородатый мужик в тулупе, а за его спиной, во дворе, сияла наряженная елка.
Для Алексея и таинственной незнакомки эта ночь только начиналась. И план встретить Новый год в одиночестве рассыпался в прах, как и двигатель его старого автобуса.
Тепло в доме Захара Петровича ударило в лицо плотным, пахнущим хлебом и смолой облаком. После ледяного ветра, резавшего кожу, этот застойный, уютный воздух показался Алексею самым сладким, что он когда-либо вдыхал.
— Ну, проходите, не топчитесь, — скомандовал хозяин, стряхивая снег с валенок веником. — Валя! Встречай десант! У нас тут целый автобус беженцев от Деда Мороза.
Из кухни выплыла полная женщина в нарядном фартуке поверх платья в цветочек. В руках она держала миску с дымящейся картошкой. Увидев толпу в прихожей, она ахнула, едва не уронив ужин.
— Господи, святы, — запричитала она, ставя миску на комод. — Замерзли-то как! Захар, что стоишь? Тащи из погреба настойку, ту, что на клюкве! А вы раздевайтесь, милые, раздевайтесь.
Пассажиры, до этого момента объединенные лишь раздражением и страхом, вдруг стали одной большой, несчастной семьей. Скидывали пуховики, толкались, передавали друг другу тапочки, которые хозяева доставали из каких-то бездонных сундуков.
Алексей стоял у двери, пропуская всех вперед. Рядом, прислонившись к косяку, дрожала его спутница. Она все еще была закутана в его куртку, из-под которой сиротливо торчал грязный, мокрый подол.
— Давайте помогу, — Алексей осторожно потянул за молнию куртки.
Девушка подняла на него глаза. В теплом свете лампы под абажуром он впервые разглядел их цвет. Они были не черными, как показалось в темноте, а темно-серыми, цвета штормового моря.
Она позволила стянуть с себя тяжелую, пахнущую соляркой ткань.
В комнате повисла тишина. Разговоры стихли. Даже вечно недовольная женщина в шубе замерла с открытым ртом.
Посреди деревенской избы, на домотканом коврике, стояла невеста. Дорогая итальянская ткань облепила фигуру, корсет, расшитый жемчугом, вздымался от частого дыхания. Но сейчас это было не платье торжества. Грязное, порванное внизу, промокшее — оно выглядело как знамя проигранной битвы.
— Ох ты ж, боже мой... — прошептала хозяйка, Валентина, прижимая руки к груди. — Свадебка-то... Не доехала?
Девушка вжала голову в плечи, словно ожидая удара или насмешки.
— Сбежала, — хрипло, но твердо сказал Алексей, делая шаг вперед и заслоняя её от любопытных взглядов. — И если кто-то хочет это обсудить, предлагаю сделать это на улице.
Никто не захотел.
— Так, — Валентина мгновенно переключилась в режим заботливой наседки. — Захар, мужиков определяй к соседям, к Семенычу и к Люське, у них места много. А вы, — она кивнула Алексею и девушке, — остаетесь здесь. Негоже невесте по морозу бегать, пусть и бывшей.
Через полчаса суматоха улеглась. Часть пассажиров увели соседи, обрадованные нежданными гостями (в деревне любой новый человек — праздник, а уж в новогоднюю ночь — тем более). В доме Захара и Валентины остались только Алексей, его стажер Витька и девушка.
Валентина увела гостью за пеструю ситцевую занавеску. Оттуда доносился плеск воды и тихий шепот хозяйки.
Алексей сидел за большим дубовым столом, грел руки о чашку с чаем и чувствовал, как усталость наваливается свинцовой плитой.
— Ты как, Лех? — Витька уже успел накатить стопку хозяйской настойки и теперь с аппетитом уплетал соленый огурец. — Машину жалко.
— Железо, — отмахнулся Алексей. — Починим. Главное, людей не заморозили.
Занавеска отодвинулась.
Алексей поднял голову и замер с чашкой у рта.
Свадебное платье исчезло. Вместо него на девушке была фланелевая рубашка Захара в крупную клетку, которая висела на ней мешком, подвернутые джинсы Валентины и толстые шерстяные носки. Волосы, освобожденные от лака и шпилек, рассыпались по плечам влажными каштановыми волнами. Без макияжа она выглядела совсем юной, лет двадцати пяти, не больше. И какой-то... настоящей. Словно с нее сняли не просто платье, а глянцевую обертку, под которой оказался живой человек.
Она неуверенно переступила с ноги на ногу.
— Я... Марина, — тихо сказала она, глядя на Алексея.
— Алексей, — он встал, чувствуя себя неловко в своей промасленной рабочей одежде рядом с этой странной домашней уютностью. — А это Витя.
— Садись, дочка, садись, — Валентина подвинула ей стул ближе к печке. — Сейчас горячего поешь, сразу жизнь наладится. У нас закон простой: что в печи, то на стол мечи.
Марина села. Она ела медленно, аккуратно, словно заново училась держать вилку. Руки у неё больше не тряслись, но взгляд оставался настороженным, бегающим.
— Так от кого бежала-то? — не выдержал Захар Петрович, разливая по второй. — Али жених кривой?
Алексей хотел было снова вмешаться, но Марина вдруг ответила.
— Он идеальный, — горько усмехнулась она. — Красивый, богатый, надежный. Любит меня... наверное.
— Тогда чего ж в сугроб? — удивился дед. — С жиру беситесь, городские.
— Захар! — шикнула на него жена.
— Нет, он прав, — Марина отставила тарелку. Она посмотрела на огонь в печи. — Все так говорят. "Тебе повезло, Маринка". "Такую партию отхватила". А я сегодня утром смотрела на себя в зеркало и не видела себя. Видела куклу. Красивую куклу, которую переставляют из коробки "Родительский дом" в коробку "Замужество". Он все решил за меня. Где мы будем жить, как назовем детей, какого цвета будут шторы...
Она замолчала, обводя пальцем ободок кружки.
— Я поняла, что если скажу "да", то я исчезну. Меня не станет. Будет только его жена. И я просто... вышла. Сказала, что мне нужно в туалет, вышла через черный ход ресторана, поймала такси до вокзала, а там — первый попавшийся автобус. Ваш.
В комнате стало тихо. Только ходики на стене отстукивали секунды уходящего года.
— Бегство — это не выход, — буркнул Алексей. Фраза вырвалась сама собой, и он тут же пожалел об этом.
Марина вскинула на него глаза, в которых снова вспыхнул огонек вызова.
— А что выход? Смириться? Терпеть? Вы же водитель, Алексей. Вы все время в пути. Вы тоже от чего-то бежите?
Удар попал в цель. Алексей сжал челюсти.
— Я работаю, — сухо ответил он.
— Да брось, Леха, — вмешался Витька, захмелевший от тепла и наливки. — Ты ж сам говорил, что дома тошно. Что жена ушла три года назад, а ты всё её чашку на столе держишь.
Алексей метнул на стажера испепеляющий взгляд, но было поздно.
Марина смотрела на него теперь иначе. Не как на спасителя-функцию, а как на мужчину с собственной раной. Между ними, через деревянный стол с квашеной капустой и оливье, протянулась тонкая, невидимая нить понимания. Два одиночества, столкнувшиеся посреди снежной бури.
— Ладно, будет вам тоску нагонять, — громко сказала Валентина, чувствуя напряжение. — Новый год на носу! Двадцать минут осталось! Включайте телевизор, президент сейчас говорить будет!
Захар Петрович потянулся к пузатому старому телевизору. Экран зарябил, показывая Спасскую башню.
— Пойду покурю, — Алексей встал из-за стола. Ему нужно было воздуха.
Он вышел на крыльцо. Метель стихла. Небо расчистилось, и над деревней высыпали звезды — огромные, яркие, какие бывают только в глуши, вдали от городской засветки. Мороз щипал нос, но после духоты избы это было даже приятно.
Дверь скрипнула. Алексей не обернулся, он знал, кто это.
Марина встала рядом, зябко кутаясь в накинутую шаль хозяйки.
— Простите за Витю, — сказал Алексей, глядя на дым сигареты. — У него язык без костей.
— Он сказал правду? — тихо спросила она.
— Правду. Жена ушла. Сказала, что я скучный. Что со мной, как в болоте — спокойно, но дышать нечем. Я не побежал за ней. И чашку не выкинул. Наверное, ждал. А теперь вот... просто езжу. В дороге думать некогда.
— Значит, мы с вами коллеги, — Марина грустно улыбнулась. — Оба беглецы. Только я бегу от будущего, а вы — от прошлого.
Она повернулась к нему. В лунном свете её лицо казалось бледным и невероятно красивым. Алексей почувствовал странное желание коснуться её щеки, убрать выбившуюся прядь волос. Это чувство было забытым, пугающим и одновременно манящим.
— Знаете, Алексей... — начала она, но он перебил:
— Леша. Просто Леша.
— Леша... Спасибо, что не высадили. Что не сдали в полицию или санитарам. Я знаю, я выгляжу как сумасшедшая.
— Ты выглядишь как человек, который хочет жить, — сказал он серьезно. — Просто пока не знает как.
Они стояли так близко, что пар от их дыхания смешивался в одно облако. Где-то вдалеке, в доме, начали бить куранты по телевизору.
— Ура-а-а-а! — донеслось глухо из-за бревенчатых стен.
— С Новым годом, Марина, — прошептал Алексей.
— С новым... счастьем? — неуверенно спросила она, поднимая на него глаза.
В этот момент она не была сбежавшей невестой, дочерью богатых родителей или городской фифой. А он не был угрюмым водителем автобуса. Они были просто мужчиной и женщиной, которым судьба подарила шанс начать всё с чистого листа на заснеженном крыльце в забытой богом Березовке.
Алексей, повинуясь внезапному порыву, накрыл её холодную ладонь своей, широкой и теплой. Марина не отдернула руку. Наоборот, её пальцы слегка сжали его ладонь в ответ.
Идиллию разрушил резкий, нарастающий звук.
Алексей напрягся. Он знал этот звук. Звук мощного мотора, пробивающегося сквозь сугробы.
По деревенской улице, разрезая темноту ксеноновыми фарами, несся огромный черный внедорожник. Он рыскал по колее, взметая снежную пыль.
Марина вздрогнула и вцепилась в рукав Алексея. Её лицо мгновенно потеряло краски, став белее снега.
— Это он, — прошептала она одними губами. — Как? Как он нашел?
Внедорожник резко затормозил у ворот дома Захара Петровича, едва не снеся забор. Дверь распахнулась. На снег спрыгнул высокий мужчина в расстегнутом кашемировом пальто. В руке он сжимал телефон, по геолокации которого, видимо, и проследил путь беглянки.
— Марина! — его крик разорвал тишину морозной ночи. Голос был властным, не терпящим возражений.
Алексей почувствовал, как Марина сжалась в комок у него за спиной. Он медленно сошел с крыльца, загораживая её собой. Старый Новый год закончился. Начинались проблемы.
Игорь — так звали человека из джипа — выглядел как инопланетянин в этом заснеженном дворе. Лакированные туфли скользили по утоптанному снегу, дорогое пальто было распахнуто, открывая безупречный смокинг. Но его лицо искажала гримаса, которая делала его уродливым. Это была смесь ярости и недоумения избалованного ребенка, у которого отняли любимую игрушку.
— Марина! — рявкнул он, игнорируя Алексея. — Ты хоть понимаешь, что ты натворила? Гости ждут. Отец пьет корвалол. Я выгляжу идиотом! Садись в машину. Живо.
Марина стояла за спиной Алексея, вцепившись в ткань его куртки так, что побелели костяшки. Она молчала.
Алексей медленно выдохнул облачко пара. Он чувствовал дрожь девушки спиной, и эта дрожь передавалась ему, превращаясь в тяжелую, холодную ярость.
— Она никуда не поедет, — спокойно произнес Алексей. Голос его прозвучал тихо, но в морозном воздухе каждое слово упало весомо, как камень.
Игорь перевел взгляд на водителя. Окинул его презрительным взглядом — от старых ботинок до промасленного свитера.
— А ты еще кто? Извозчик? — он усмехнулся, доставая из кармана бумажник. — Сколько тебе надо за «спасение»? Пять тысяч? Десять? Держи и отвали.
Он швырнул несколько красных купюр в снег под ноги Алексею.
— Не в деньгах счастье, сынок, — раздался скрипучий голос с крыльца.
Дверь дома распахнулась шире. На порог вышел Захар Петрович. В руках он держал не ружье, а обычную лопату для чистки снега, но вид у него был такой внушительный, словно за ним стояла вся русская зима. Следом высыпали остальные: раскрасневшаяся Валентина, стажер Витька с куском хлеба в руке, даже ворчливая пассажирка в шубе.
— Это что за цирк? — Игорь брезгливо поморщился. — Марина, прекрати этот балаган. У нас самолет на Мальдивы завтра в обед.
Марина, наконец, отпустила куртку Алексея. Она сделала глубокий вдох, словно перед прыжком в воду, и вышла вперед. В нелепой клетчатой рубашке, в чужих штанах, она вдруг показалась Алексею выше ростом.
— Я не поеду, Игорь, — ее голос больше не дрожал. — Ни на Мальдивы, ни домой.
— Что значит «не поеду»? — он шагнул к ней, хватая за запястье. — Ты моя жена! Ну, почти жена. Мы вложили в эту свадьбу миллионы!
— Ты вложил деньги, — Марина вырвала руку. — А я вложила душу. И она там чуть не задохнулась. Ты даже сейчас не спросил, не замерзла ли я. Тебя волнует только то, что ты выглядишь идиотом перед гостями.
— Ты бредишь, — прошипел он. — Это стресс. Садись в машину, дома поговорим.
Он снова попытался схватить ее, но на его пути выросла фигура Алексея. Водитель не стал бить. Он просто положил свою тяжелую, мозолистую руку на плечо жениха в кашемировом пальто и слегка сжал.
— Тебе сказали «нет», — произнес Алексей. — В этой деревне по-русски понимают с первого раза. А если не понимают — мы объясняем доступнее.
Игорь дернулся, пытаясь сбросить руку, но хватка была железной. Он огляделся. Деревенский дед с лопатой смотрел на него исподлобья. Крепкий парень на крыльце хрустел пальцами. Десять пар глаз смотрели на него с немым осуждением.
Здесь, в глуши, его деньги, связи и статус не значили ровным счетом ничего. Здесь работали другие законы — законы человечности, которых он не знал.
— Ладно, — он отступил, поправляя воротник. В его глазах мелькнул страх. — Ладно. Хочешь играть в декабристку? Валяйся в сугробах. Но учти, Марина: карты я заблокирую. Квартиру ты не увидишь. Приползешь ведь через неделю.
— Не приползет, — сказала Валентина, скрестив руки на груди. — У нас тут люди, а не волки. Проживет.
Игорь сплюнул в снег, развернулся и пошел к машине. Двигатель взревел, подняв снежный вихрь, и черный внедорожник рванул с места, виляя задом, пока красные габаритные огни не растворились в темноте.
Тишина вернулась. Но теперь она была другой — легкой, очищающей.
— Ну вот, — крякнул Захар Петрович. — И нечистую силу прогнали. А деньги-то, ирод, разбросал...
Он начал собирать купюры из снега.
— Соберем — и в церковь отвезем, на свечки, — строго сказала Валентина. — А теперь все за стол! Оливье заветрится!
Утро первого января выдалось ослепительным. Солнце заливало заснеженные поля таким ярким светом, что глазам было больно. Небо было пронзительно синим, высоким и чистым.
Алексей проснулся на печке. Голова была ясной, несмотря на бессонную ночь. В доме пахло блинами.
События ночи казались сном, но, выйдя во двор, он увидел свой автобус, все еще сиротливо стоящий на обочине, и понял: все было на самом деле.
Во дворе Захар Петрович и местный механизатор дядя Вася уже колдовали над открытым моторным отсеком «Мерседеса».
— Проснулся, герой? — усмехнулся Захар. — Гляди. Ремень порвало, клапана, похоже, загнуло. Но Васька говорит, у него от старого трактора что-то подойти может, чтобы хоть до райцентра дотянуть. К вечеру сделаем.
Алексей кивнул и огляделся. Марины нигде не было. Сердце предательски екнуло. Неужели уехала? Попутка? Передумала?
Он нашел ее за домом. Она сидела на поленнице, подставив лицо солнцу. На ней все еще была одежда с чужого плеча, но выглядела она так, словно это был самый модный наряд.
— Доброе утро, — сказал он, подходя.
Она открыла глаза и улыбнулась. Впервые за все время ее улыбка коснулась глаз.
— Доброе, Леша. Смотри, какая красота. В городе снег серый уже через час, а здесь... как сахар.
Он сел рядом.
— Что будешь делать? — спросил он прямо.
Марина помолчала, разглядывая свои руки.
— Я думала об этом всю ночь. Знаешь, ты был прав тогда, в автобусе. Бежать — это не выход. Но иногда нужно убежать, чтобы остановиться и посмотреть под ноги.
Она повернулась к нему.
— Я не вернусь к нему. И к родителям пока не поеду — они на его стороне. Я... Валентина предложила мне остаться на пару дней. А потом... У меня диплом врача, Леш. Я ведь не всегда была куклой. Я педиатр. Просто забросила все ради «счастливой жизни». В райцентре, говорят, в больнице врачей не хватает.
Алексей смотрел на нее и не узнавал вчерашнюю истеричную невесту. Перед ним сидел взрослый человек, принявший решение.
— Это смело, — сказал он.
— А ты? — спросила она. — Починишь автобус и снова по кругу?
Алексей достал пачку сигарет, покрутил в руках, но закуривать не стал. Спрятал обратно.
— Знаешь, я давно хотел пса завести. Коту скучно одному. И дом... дом надо в порядок привести. Обои переклеить. Может, съездить куда-нибудь. Не за рулем, а пассажиром. На море, например.
— На море — это хорошо, — тихо сказала Марина.
Между ними повисла пауза. Не тягостная, а звенящая, полная невысказанных обещаний.
К вечеру автобус ожил. Механизатор Вася сотворил чудо с помощью изоленты, тракторных запчастей и крепкого слова. Пассажиры грузились, веселые, отдохнувшие, нагруженные банками с огурцами и вареньем.
Алексей прогревал мотор. Марина стояла у открытой двери водителя. Она не уезжала.
— Ну, прощай, Снегурочка, — Алексей старался улыбаться, но выходило криво.
— Не прощай, — она достала из кармана джинсов клочок бумаги. — Валентина дала мне телефон местной администрации. Я буду здесь. В Березовке. Пока не пойму, кто я такая.
Она протянула ему руку, но Алексей не стал ее пожимать. Он наклонился и, нарушая все свои внутренние запреты, быстро, но нежно поцеловал ее в щеку. Она пахла морозом и печным дымом — запахом уюта.
— Я приеду, — сказал он. — У меня рейс через два дня. Обратный. Я остановлюсь.
— Обязательно остановись, — серьезно сказала она. — Кардану привет. И скажи ему... скажи, что он больше не единственный, кто тебя ждет.
Алексей кивнул, чувствуя, как комок подступает к горлу. Он захлопнул дверь.
Автобус тронулся, медленно набирая скорость. В зеркале заднего вида Алексей видел удаляющуюся фигурку в клетчатой рубашке, которая махала рукой. Она становилась все меньше, пока не скрылась за поворотом.
Впереди была долгая дорога, привычная серая лента асфальта. Но впервые за многие годы Алексей смотрел на нее не как на бесконечную беговую дорожку.
Он включил радио. Вместо привычного шансона играла какая-то старая, добрая песня.
Он не бежал от прошлого. Она не бежала от будущего. Они просто нашли точку на карте, где их пути пересеклись, чтобы изменить направление. И пусть впереди были километры пути, Алексей знал: теперь у него есть повод возвращаться.
Автобус уверенно шел на подъем. Снег искрился. Жизнь, определенно, только начиналась.
