Тишина в спальне была густой, почти осязаемой. Такой, какая бывает только в домах, где люди прожили вместе двадцать лет и научились дышать в унисон. На прикроватной тумбочке тикали часы, отсчитывая минуты до наступления нашего юбилея. Двадцать лет. Фарфоровая свадьба. Красиво, хрупко, дорого.
Андрей спал, отвернувшись к стене. Его дыхание было ровным, тяжелым дыханием человека, чья совесть чиста — или же человека, который настолько привык ко лжи, что она стала его второй кожей.
Я не спала. Я лежала, глядя на полоску лунного света, пересекающую потолок, и перебирала в голове меню завтрашнего (уже сегодняшнего) банкета. Салат с уткой, который он любит. Те самые салфетки с монограммой, которые я заказывала месяц назад. Гости, тосты, звон бокалов. Я думала о том, как мы будем стоять, держась за руки, и принимать поздравления, улыбаясь той особенной улыбкой сообщников, прошедших огонь и воду.
И тут это случилось.
Короткий, но настойчивый звук. Вззз-вззз.
Звук исходил не с тумбочки. Он шел откуда-то с пола, где Андрей небрежно бросил свой пиджак, вернувшись с «важного совещания». Обычно он оставлял телефон на зарядке в кабинете. Это было негласное правило нашего дома — спальня без гаджетов. Но сегодня он был, как он выразился, «выжат как лимон», и, видимо, просто забыл выложить смартфон.
Вззз-вззз.
Я замерла. Андрей пошевелился во сне, пробормотал что-то неразборчивое, но не проснулся. Любопытство — странная штука. Обычно я никогда не лезла в его телефон. У нас было доверие. То самое, фарфоровое. Но в три часа ночи, накануне юбилея, когда нервы натянуты как струны, логика отступает.
Я тихо, стараясь не скрипнуть пружинами матраса, спустила ноги на пушистый ковер. Подошла к стулу, где висел пиджак. Телефон снова завибрировал, на этот раз подсвечивая ткань внутреннего кармана призрачным голубоватым светом.
Я достала его. На заблокированном экране светилось уведомление. Одно-единственное сообщение в мессенджере.
От абонента: «Зайка».
Сердце пропустило удар, а потом забилось где-то в горле, мешая дышать. «Зайка». Не «Коллега», не «Иван Петрович», не «Бухгалтерия». Пошлое, банальное, сладкое до тошноты слово.
Текст сообщения был коротким, но он ударил больнее, чем пощечина:
«Котик, аренда прошла, спасибо. Но кран в ванной все еще течет. Когда приедешь чинить? Скучаю по твоим рукам».
Мир вокруг меня качнулся. Я ухватилась за спинку стула, чтобы не упасть. В голове на секунду возникла спасительная мысль: «Ошиблись номером». Или: «Это шутка друзей».
Но я знала пароль. 200420 — дата нашей свадьбы. Андрей никогда его не менял, считая это романтичным. Пальцы дрожали, когда я вводила цифры. Экран разблокировался, впуская меня в чужую жизнь моего собственного мужа.
Я не стала читать переписку сразу. Я зашла в банковское приложение. Face ID не сработал бы на спящем лице, но код доступа был тем же самым. История операций.
Поиск по слову «аренда».
Список выпал длинной, бесконечной лентой. Каждый месяц, пятого числа, с его «секретного» счета, о котором я не знала, уходила фиксированная сумма. Шестьдесят тысяч рублей. Получатель: Вероника С.
Я пролистала вниз. Год назад. Два года назад. Три года назад.
Первый платеж был сделан ровно через месяц после того, как у меня нашли подозрение на онкологию. Тогда, три года назад, я думала, что Андрей поседел от страха за меня. Он сидел у моей кровати, держал за руку и говорил, что мы со всем справимся.
А в это время он снимал квартиру для какой-то «Зайки».
Меня накрыла волна жара, сменившаяся ледяным ознобом. Я чувствовала себя так, будто меня вскрыли без наркоза. Три года. Три года он жил двойной жизнью. Пока мы выбирали плитку для ванной, пока мы ездили в отпуск, пока мы выбирали университет для сына... он оплачивал кому-то уютное гнездышко.
Я вернулась к переписке. Фотографии. Вот они едят суши. Вот селфи в зеркале — он обнимает её сзади, уткнувшись носом в шею. Она молодая. Не юная девочка, нет, ей лет тридцать. Светлые волосы, мягкие черты лица, немного полновата — совсем не мой типаж. Я — строгая брюнетка, вечно на диете, вечно в тонусе. А она... она выглядела «уютной». Домашней.
На одной из фотографий я увидела то, что окончательно разбило мне сердце. Он был в том самом свитере, который я связала ему своими руками на прошлый Новый год. Он сказал, что потерял его в химчистке. А он был на ней. Она сидела в нем, поджав ноги, с чашкой какао.
Я положила телефон на тумбочку. Аккуратно, на то же место, где он лежал бы, если бы Андрей сам его туда положил.
Слез не было. Была только звенящая пустота и холодная, кристальная ясность.
Я посмотрела на спящего мужа. Рот слегка приоткрыт, расслабленное лицо. Лицо предателя. Я не могла оставаться здесь ни секунды. Я не могла лечь рядом с ним в эту постель, которая вдруг стала грязной.
Я вышла в гардеробную.
Включила свет. Яркие лампы резали глаза.
— Фарфоровая свадьба, — прошептала я вслух, пробуя слова на вкус. Они горчили, как полынь.
Я достала чемодан. Не маленький, для ручной клади, а большой, тот самый, с которым мы летали на Мальдивы.
Я не бросала вещи в хаосе. Нет. Я складывала их аккуратно. Стопка белья. Любимые джинсы. Деловые костюмы — завтра у меня встреча, и я на неё пойду, черт возьми. Косметичка. Документы.
Я работала как робот. Открыть ящик, достать, сложить. Открыть, достать, сложить. В этом механическом действии было мое спасение. Если я остановлюсь, я начну кричать. А кричать нельзя. Я не доставлю ему удовольствия проснуться от моей истерики. Он не заслуживает моих эмоций.
Когда чемодан был полон, я переоделась. Сняла шелковую ночнушку, которую надевала специально для него, и бросила её в корзину для грязного белья. Надела джинсы, водолазку и удобные кроссовки.
Я вышла в коридор. На кухонном столе уже стояла ваза, приготовленная для цветов, которые он должен был подарить мне утром. Рядом лежала коробка с его подарком — запонки, которые я выбирала две недели.
Я взяла маркер и стикер.
Что написать?
«Я всё знаю»? Слишком банально.
«Ненавижу тебя»? Слишком эмоционально.
«Ухожу»? Слишком просто.
Я посмотрела на коробку с запонками. Открыла её. Они блестели в темноте кухни. Дорогие, стильные, вечные. Как я думала о нас.
Я захлопнула коробку и написала на стикере всего три слова:
«Оплати ей ипотеку».
Приклеила записку на зеркало в прихожей.
Вызвала такси. Приложение показало 4 минуты до подачи.
Я обулась, накинула пальто. Последний раз оглядела квартиру. На стенах висели наши фотографии. Свадьба, рождение сына, отпуска, счастливые улыбки. Теперь все эти фото казались мне декорациями в дешевом театре. Я жила в иллюзии. Я полировала фарфор, который уже давно пошел трещинами, просто я отказывалась их замечать под слоем пыли быта.
Телефон в кармане пиджака мужа снова завибрировал. Видимо, «Зайка» волновалась, почему «Котик» не отвечает.
— Ответит утром, — тихо сказала я темноте.
Я вышла за дверь, мягко щелкнув замком. Ключи я оставила на тумбочке в прихожей.
Лифт ехал предательски долго. Но когда двери открылись и я шагнула в прохладу ночного подъезда, я впервые за три года вдохнула полной грудью. Воздух пах дождем и асфальтом, а не ложью.
Я села в такси.
— Куда едем? — спросил водитель, глядя на меня в зеркало заднего вида. Вид у меня, наверное, был тот еще.
Я назвала адрес отеля в центре.
Но в голове у меня уже зрел другой план. Я не просто уйду. Я узнала адрес, куда уходили деньги. Улица Лесная, дом 14, квартира 38.
Я не собиралась устраивать скандал любовнице. Это ниже моего достоинства. Но я должна была увидеть. Я должна была посмотреть в глаза той реальности, которую мой муж строил на мои сбережения и мое доверие.
Завтра будет тяжелый день. Но это будет день правды.
А пока такси увозило меня прочь от дома, который перестал быть моим домом ровно в 3:15 ночи.
Утро в отеле встретило меня запахом стерильности и чужого стирального порошка. Я не спала ни минуты. Сидела в кресле у окна, глядя, как серый рассвет медленно съедает ночную темноту города, и сжимала в руке телефон.
С семи утра он начал разрываться.
«Любимая» — высвечивалось на экране.
Потом просто: «Андрей».
Потом пошли сообщения.
«Катя, что за шутки?»
«Ты где? Я проснулся, тебя нет».
«Какая ипотека? Ты что-то перепутала. Возьми трубку!»
«Я звоню в полицию и в больницы!»
«Катя, не дури. У нас сегодня праздник. Гости придут к пяти. Вернись, мы все обсудим».
Я смотрела на эти всплывающие уведомления с холодным любопытством энтомолога, наблюдающего за жуком в банке. «Праздник». У него всё еще был праздник. Он искренне верил, что можно просто стереть то, что я узнала, ластиком своих оправданий. Двадцать лет я верила его словам. Сегодня я верила только цифрам банковской выписки.
Я приняла душ, смывая с себя остатки ночного кошмара. Вода была горячей, но меня все равно бил озноб. Надела вчерашнюю одежду — джинсы и водолазку. В зеркале отразилась женщина с темными кругами под глазами и жесткой складкой у губ. Железная леди. Екатерина Викторовна, финансовый директор, которая никогда не ошибается.
Как же я ошиблась в главном активе своей жизни.
Я не поехала на работу. Позвонила секретарю, сослалась на мигрень и отменила все встречи. Моя машина стояла на парковке отеля. Я села за руль, вбила в навигатор: «Улица Лесная, 14» и нажала «Поехали».
Путь занял сорок минут. Это был спальный район на окраине, зеленый, тихий и до тошноты простой. Здесь не было пафосных консьержей и мрамора в холле. Здесь пахло жареной картошкой из открытых окон и сыростью подвалов.
Дом 14 оказался обычной панельной девятиэтажкой. Я припарковала свой черный «Мерседес» между стареньким «Фордом» и мусорным баком. Он смотрелся здесь инородным телом, космическим кораблем, приземлившимся в огороде.
Сердце колотилось так, что отдавалось в висках. Зачем я здесь? Что я хочу увидеть?
Я хотела увидеть цену. Я хотела увидеть, на что он променял нашу фарфоровую жизнь.
Домофон. Квартира 38.
Я нажала кнопки. Гудки шли долго.
— Да? — голос был мягким, сонным. Тот самый голос, который писал про «текущий кран» и «скучаю по твоим рукам».
— Доставка, — соврала я, даже не моргнув. — Цветы. Вам сюрприз.
— Ой! — в голосе зазвучала неподдельная радость. — Открываю!
Замок пискнул, пропуская меня внутрь. Подъезд был грязным, стены исписаны маркерами. Лифт не работал. Я поднималась на третий этаж пешком, и каждый шаг давался мне с трудом, словно на ногах висели гири.
Дверь 38-й квартиры была приоткрыта. На пороге стояла она.
Вероника. «Зайка».
В жизни она оказалась еще проще, чем на фото. Халат с мишками, растрепанные волосы, собранные в небрежный пучок. Без косметики она выглядела уставшей и... обычной. Серый мышонок. Никакого рокового блеска, никакой опасной сексуальности.
Она улыбалась, ожидая курьера с букетом.
Увидев меня — пустые руки, ледяной взгляд, дорогое пальто — улыбка сползла с ее лица, сменившись испугом.
— Где цветы? — глупо спросила она.
— Цветы будут на могиле моего брака, — ответила я и шагнула вперед, заставляя её отступить вглубь коридора. — Можно войти? Хотя, это риторический вопрос. Я, в некотором роде, спонсор этого жилья.
Она попятилась, прижимая руку к груди. В её глазах мелькнуло узнавание. Видимо, Андрей показывал ей мои фото. Или она сама, как и я, сталкерила меня в соцсетях, сравнивая свою жизнь с моей.
— Вы... Катя? — прошептала она.
— Екатерина Викторовна, — поправила я. — А вы, значит, Вероника. Та самая, у которой течет кран.
Я прошла в квартиру, не разуваясь. Мне хотелось оставить следы грязи на этом дешевом ламинате.
Квартира была маленькой, однокомнатной, но маниакально уютной. Всюду какие-то салфеточки, свечки, подушки. Пахло ванилью и выпечкой. Тем запахом дома, который давно исчез из нашей с Андреем квартиры, сменившись запахом дорогого парфюма и клининговых средств.
На вешалке висела его куртка. Та самая, которую он «забыл на даче у друзей» прошлой осенью.
На полке для обуви стояли его домашние тапочки. У нас дома он ходил босиком, говорил, что ногам нужно дышать. Здесь он носил тапочки. Смешные, в клетку.
— Уходите, — голос Вероники дрожал, но в нем появились истеричные нотки. — Я сейчас позвоню Андрею.
— Звоните, — я повернулась к ней. — Пусть приезжает. А, стоп. Он, кажется, занят. Ищет жену, которая сбежала накануне юбилея. Вы знали, что у нас сегодня двадцать лет свадьбы?
Вероника опустила глаза. Она знала. Конечно, она знала.
— Он не любит вас, — тихо сказала она. Эта фраза, классическая, избитая фраза всех любовниц мира, вызвала у меня не гнев, а смех. Горький, лающий смех.
— Не любит? А кого он любит? Вас? Потому что вы удобная? Потому что вы не спрашиваете, где он пропадает ночами, довольствуясь жалкими подачками раз в месяц?
— Он не дает мне подачки! — вспыхнула она. — Он заботится о нас!
— О нас?
В комнате повисла тишина. Я посмотрела на неё внимательнее. Халат был свободным, но теперь я заметила. Округлившийся живот. Небольшой, месяц четвертый или пятый.
Земля ушла из-под ног во второй раз за сутки.
Он не просто спал с ней. Он строил с ней новую жизнь. Пока я лечилась, пока я строила карьеру, пока я пыталась сохранить наш брак, он... размножался.
— Поздравляю, — мой голос стал совсем мертвым. — Наследник. Или наследница?
— Это не ваше дело, — она инстинктивно прикрыла живот руками. — Андрей сказал, что вы давно чужие люди. Что вы живете как соседи. Что вы холодная, карьеристка, которой ничего не нужно, кроме денег и статуса.
— Конечно, — кивнула я. — Именно поэтому я вязала ему свитер, который вы сейчас носите по вечерам. Тот, синий.
Вероника покраснела пятнами.
— Он сказал, что купил его на ярмарке...
— Он соврал, Вероника. Он врет всем. Мне — про совещания. Вам — про «холодную жену». Думаете, он уйдет ко вам? Думаете, он бросит наш дом, наши активы, наш круг общения ради... этого? — я обвела рукой тесную прихожую. — Он трус, милочка. Он платит вам аренду, чтобы вы сидели тихо и не отсвечивали.
В этот момент в замке входной двери заскрежетал ключ.
Мы обе замерли.
У Вероники были свои ключи. Я была внутри. Кто мог открывать дверь?
Дверь распахнулась. На пороге стоял Андрей.
Он выглядел растрепанным, запыхавшимся. В одной руке у него был пакет с продуктами, а в другой — тот самый вантуз или гаечный ключ, я не разглядела. Он приехал «чинить кран». Прямо с утра. Прямо перед нашим банкетом.
Он увидел меня. Пакет выпал из его рук. Яйца разбились, и желтая жижа начала медленно растекаться по коврику.
Сцена была достойна финала дешевой пьесы. Жена, любовница и муж в дверях.
— Катя? — он побелел так, что стал похож на полотно. — Ты... как ты здесь...
Он перевел взгляд на Веронику, потом снова на меня. В его глазах был животный ужас. Не раскаяние, нет. Страх быть пойманным. Страх потерять контроль.
— Привет, любимый, — сказала я, и мой голос звучал пугающе спокойно даже для меня самой. — Я получила твое сообщение. Про кран. Решила помочь. Мы же семья. Одна команда.
Андрей сделал шаг вперед, протягивая ко мне руки, словно хотел закрыть меня собой от Вероники, или Веронику от меня.
— Катя, давай выйдем. Давай поговорим в машине. Это не то, что ты думаешь...
— Не то? — я указала взглядом на живот Вероники. — Ты хочешь сказать, что она просто проглотила арбуз? Или это ты так «помогал другу»?
Вероника вдруг всхлипнула и осела на пуфик.
— Андрей, ты обещал... Ты говорил, что сегодня все ей расскажешь. После банкета.
Я посмотрела на мужа. Он зажмурился, словно ожидая удара.
— После банкета? — переспросила я. — Ах, вот как. Ты хотел сначала получить подарок от моих родителей? Или дождаться, пока я подпишу документы на слияние наших фирм, которое намечено на следующий вторник?
Андрей открыл глаза. В них появилась злость. Злость загнанной крысы.
— Хватит! — рявкнул он. — Да, у меня есть женщина. Да, у нас будет ребенок. Потому что мне нужно тепло, Катя! А не твои отчеты и вечные разговоры о бизнесе. Я устал быть приложением к твоему успеху! Вероника — она настоящая. Она живая!
Эти слова ударили больнее всего. Живая.
Я вспомнила, как три года назад, после химиотерапии, я лежала лысая и слабая, и спрашивала его: «Я справлюсь?». А он отвечал: «Ты сильная».
Я стала сильной, потому что он не оставил мне выбора быть слабой. А теперь он обвинял меня в этой силе.
— Хорошо, — сказала я.
Я подошла к нему вплотную. Он дернулся, ожидая пощечины. Но я не стала пачкать руки.
Я сунула руку в карман джинсов и достала связку ключей от нашей квартиры, от загородного дома и брелок от ворот гаража.
С звоном бросила их в лужу из разбитых яиц у его ног.
— Ты хотел тепла? Грейся. Ты хотел настоящей жизни? Наслаждайся. С этого момента ты свободен.
Я перешагнула через желтую лужу и разбитую скорлупу.
— Кстати, — обернулась я уже на лестничной площадке. — Твои счета заблокированы. Машина в лизинге на мое имя. А эта квартира... я проверила выписку. Ты платил за аренду с корпоративной карты, которую я тебе выдала для представительских расходов. Это растрата, Андрей. И это уголовная статья.
Я видела, как его лицо из белого стало серым.
— Катя, постой! Ты не можешь...
— Могу, — отрезала я. — Я же Железная леди.
Я начала спускаться по лестнице. Сзади слышались крики Андрея и плач Вероники. Но я их уже не слушала.
Я вышла на улицу. Солнце наконец пробилось сквозь тучи.
Мне было больно. Адски больно. Внутри все было выжжено напалмом. Но вместе с тем я чувствовала странную легкость. Самое страшное уже случилось. Фарфоровая ваза разбилась. Осколки больше не склеить.
Теперь оставалось только одно — смести мусор и построить что-то новое.
Но я еще не знала, что Андрей так просто меня не отпустит. Уходя, я услышала, как хлопнула дверь подъезда. Он бежал за мной.
— Катя, стой! Ты не посмеешь!
Андрей нагнал меня у машины. Он вцепился в ручку двери «Мерседеса» с такой силой, что побелели костяшки. Его лицо, еще минуту назад растерянное, теперь исказила гримаса ярости. Тот самый «уютный» Андрей, который любил вечерние чаепития, исчез. Передо мной стоял незнакомец — алчный, испуганный и опасный.
— Не смей уезжать! — прошипел он, тяжело дыша. — Ты не заблокируешь счета. Ты не разрушишь мою жизнь из-за одной ошибки!
— Одной ошибки? — я нажала кнопку на брелоке, разблокируя двери, но не спешила садиться. Я смотрела ему прямо в глаза. — Три года, Андрей. Три года лжи. Это не ошибка, это стратегия. Ты жил за мой счет, строил свою самооценку за мой счет, а теперь требуешь, чтобы я продолжала банкет?
— Мы женаты двадцать лет! — он сменил тактику, пытаясь давить на жалость. — У нас общее имущество. Если ты подашь на развод, я отсужу половину. Я отсужу бизнес. Ты останешься ни с чем, слышишь? Я тебя по миру пущу!
Я рассмеялась. Искренне, громко. Этот смех напугал его больше, чем мои крики.
— Ты забыл, кто составлял наш брачный контракт, милый? И ты забыл, на кого оформлена фирма. Ты был просто исполнительным директором с правом подписи, которое я аннулировала пять минут назад в приложении банка. А насчет «по миру пущу»... Я напомню тебе про статью 160 УК РФ. Присвоение или растрата. Три года ты выводил средства компании на личные нужды — аренду квартиры для любовницы. У меня есть все выписки. Хочешь суд? Будет тебе суд. Только не гражданский, а уголовный.
Он отшатнулся, словно получил пощечину. Рука соскользнула с дверной ручки.
— Ты не сделаешь этого... Я отец твоего сына.
— Наш сын взрослый, Андрей. И он умеет читать банковские отчеты.
Я села в машину и захлопнула дверь, отрезая себя от его криков шумоизоляцией. Плавно выехала с парковки, глядя в зеркало заднего вида. Андрей стоял посреди грязного двора, в своей модной куртке и нелепых домашних тапочках в клетку, которые он забыл переобуть в спешке. Маленький человек на фоне огромной катастрофы, которую он сам же и сотворил.
День прошел как в тумане, но я действовала с хирургической точностью.
Первым делом я поехала не домой, а в салон красоты.
— Сделайте мне укладку, — сказала я мастеру. — И макияж. Самый яркий.
— У вас праздник? — вежливо спросила девушка.
— О да. Грандиозный финал.
Я сидела в кресле, глядя, как кисть скрывает следы бессонной ночи, и думала. Андрей наверняка сейчас мечется. Пытается найти деньги, звонит адвокатам, успокаивает истерику Вероники. Он думает, что я сломлена. Он думает, что я не приду на сегодняшний банкет. Что я спрячусь в норе, зализывая раны.
Но он плохо меня знал.
К пяти часам вечера я подъехала к ресторану «Венеция». Именно здесь мы должны были отмечать нашу фарфоровую свадьбу. Я знала, что гости уже собираются. Андрей, скорее всего, тоже там. Он не отменил банкет. Он слишком труслив, чтобы признаться всем прямо сейчас. Он наверняка придумал легенду: «Катя заболела», «Срочная командировка». Он надеется сохранить лицо перед партнерами и нашими родителями.
Я вошла в зал.
Тишина наступила мгновенно.
Я была не в том бежевом скромном платье, которое мы выбирали вместе. Я была в алом брючном костюме, который купила назло его вкусу год назад и ни разу не надевала. Я выглядела как победа. Или как война.
Андрей стоял в центре зала с бокалом шампанского. Увидев меня, он поперхнулся. В его глазах мелькнула надежда: «Она пришла. Она простила. Она сыграет роль».
Он двинулся мне навстречу, натягивая на лицо фальшивую улыбку.
— Катенька! — громко, чтобы все слышали, произнес он. — А мы уже заждались! Я говорил гостям, что ты задерживаешься из-за сюрприза...
Он попытался взять меня под руку. Я мягко, но решительно убрала локоть.
— Добрый вечер, — мой голос, усиленный акустикой зала, был звонким и твердым. — Простите за опоздание. У меня были... неотложные дела по реструктуризации активов.
Гости — наши друзья, коллеги, родственники — улыбались, ничего не подозревая. Мама Андрея кивнула мне, поднимая бокал.
— Ну, раз все в сборе, — Андрей нервно огляделся, — давайте начнем! Двадцать лет — это срок! Фарфоровая свадьба!
Официант поднес мне бокал. Я взяла его.
— Я хочу сказать тост, — произнесла я.
Андрей напрягся. По его виску скатилась капля пота. Он умоляюще посмотрел на меня, одними губами шепча: «Не надо».
— Двадцать лет, — начала я, обводя взглядом зал. — Мы строили этот брак как фарфоровый замок. Красивый, блестящий. Все вы знаете Андрея как примерного семьянина, надежного партнера, любящего мужа.
В зале закивали. Кто-то крикнул: «Горько!».
— Горько... — повторила я, пробуя слово на вкус. — Да, сегодня действительно очень горько. Знаете, фарфор — удивительный материал. Он кажется вечным, но он очень хрупок. Достаточно одной маленькой трещины, и он рассыпается в пыль.
Я сделала паузу. В зале повисла напряженная тишина. Люди начали чувствовать, что что-то не так.
— Сегодня ночью я узнала, что наш фарфор — подделка, — продолжила я, глядя прямо в глаза мужу. — Я узнала, что последние три года мой муж оплачивает съемную квартиру для другой женщины. Женщины, которая ждет от него ребенка.
Зал ахнул. Кто-то уронил вилку. Звон серебра о тарелку прозвучал как выстрел. Мать Андрея схватилась за сердце.
Андрей стоял красный, как рак, хватая ртом воздух.
— Катя, ты бредишь... это нервный срыв... — пробормотал он, но его уже никто не слушал.
— Это не бреди и не срыв, — спокойно возразила я. — Это факты, подтвержденные банковскими выписками с корпоративного счета, который Андрей использовал для содержания своей второй семьи.
Я поставила бокал на стол.
— Я не хочу превращать этот вечер в скандал. Я просто хочу подарить своему мужу то, чего он так жаждал последние годы. Свободу.
Я достала из сумочки конверт.
— Здесь документы на развод, Андрей. Я уже подписала. И, в качестве прощального подарка, я не даю ход делу о растрате. Пока. Если ты исчезнешь из моей жизни тихо и мирно. Считай это моим вкладом в будущее твоего нового ребенка.
Я положила конверт на белоснежную скатерть, прямо рядом со свадебным тортом, который мы должны были разрезать вместе.
— Угощайтесь, — сказала я гостям. — Торт оплачен. Как и квартира на улице Лесной.
Я развернулась на каблуках и пошла к выходу.
— Катя! — крикнул он мне вслед. Это был крик отчаяния. Он понимал, что теряет всё: статус, деньги, уважение, семью. Что он остается с беременной любовницей в съемной квартире, за которую ему теперь нечем платить.
Я не обернулась.
Я вышла из ресторана в прохладный вечерний воздух. Город сиял огнями.
Телефон в моей сумочке снова завибрировал. Я достала его.
«Входящий вызов: Андрей».
Я нажала «Заблокировать». Затем открыла список контактов, нашла номер сына.
«Мам, ты как?» — пришло сообщение от него минуту назад. Видимо, кто-то из гостей уже доложил.
«Я свободна, сынок. Я еду домой. Закажем пиццу?» — написала я.
Я села в машину. Впервые за долгое время я не знала, что будет завтра. У меня не было плана на следующие двадцать лет.
Но у меня была я сама. У меня был мой бизнес, мой ум, моя сила. И больше не было лжи.
Фарфор разбился. Но я была не из фарфора. Я была из стали. А сталь, как известно, только закаляется в огне.
Я включила музыку погромче и нажала на газ, оставляя позади руины прошлого и направляясь в свою новую, настоящую жизнь.
