Вечер опускался на город мягкими, синими сумерками. Снег, густой и липкий, облепил оконные рамы старого дома на Патриарших, превращая мир снаружи в размытую акварель. Внутри квартиры царил тот особенный уют, который создается годами: запах свежезаваренного чая с бергамотом, тихий треск виниловой пластинки и тепло, исходящее от старинного паркета, помнящего шаги трех поколений одной семьи.
Елена отложила книгу и потянулась. В свои тридцать четыре она чувствовала себя абсолютно счастливой. Андрей, её муж, должен был вернуться из командировки только завтра, но она уже купила его любимое вино и приготовила маринад для утки. Эта квартира была их крепостью. Они делали ремонт пять лет — медленно, с любовью восстанавливая лепнину на потолке, выбирая правильный оттенок оливкового для стен в гостиной. Каждый уголок здесь дышал их планами на будущее. Планами, в которых скоро должен был появиться детский смех.
Звонок в дверь прорезал тишину резко, требовательно. Не короткая трель, а длинный, настойчивый сигнал.
Елена нахмурилась. Она никого не ждала. Курьер? Вроде бы ничего не заказывала. Она накинула на плечи вязаный кардиган и пошла в прихожую. Посмотрев в глазок, она увидела лишь смазанное пятно — свет на лестничной площадке снова мигал.
Она щелкнула замком. Дверь открылась.
На пороге стояла женщина. Она была похожа на дорогую статуэтку, случайно оказавшуюся в обычном подъезде. Высокая, безупречно накрашенная, с копной платиновых волос, уложенных в идеальную волну. Но первое, что бросалось в глаза — это шуба. Роскошная, длинная, цвета графита норка, которая струилась по её фигуре, словно вторая кожа. От незнакомки пахло морозом и тяжелым, сладковатым парфюмом, который мгновенно заполнил собой всё пространство прихожей, вытесняя запах домашнего чая.
— Елена Викторовна? — голос женщины был низким, с легкой хрипотцой. Не спрашивающим, а утверждающим.
— Да, это я, — Лена растерянно поправила воротник кардигана, чувствуя себя вдруг нелепо в своих домашних тапочках. — А вы… вы к Андрею? Его нет, он в Петербурге.
Женщина усмехнулась. Улыбка вышла кривой, не касающейся глаз. Её взгляд — цепкий, оценивающий — скользнул по плечу Елены, прошелся по обоям за её спиной, задержался на антикварном зеркале в глубине коридора.
— Нет, милочка. Я не к Андрею. Я к вам. Можно войти? Или будем обсуждать вашу судьбу на коврике?
Не дожидаясь ответа, она шагнула вперед. Норка коснулась руки Елены, и этот мех показался ей холодным и жестким, как проволока. Гостья прошла в гостиную так уверенно, будто бывала здесь сотню раз. Она не сняла сапоги — дорогие, кожаные, на шпильке, — и Лена с ужасом увидела, как на идеально натертом паркете остаются мокрые следы талого снега.
— Послушайте! — Елена наконец обрела дар речи и поспешила за ней. — Кто вы такая? Я сейчас вызову полицию!
Незнакомка остановилась посреди комнаты. Она медленно огляделась, словно примериваясь. Провела пальцем в перчатке по спинке велюрового кресла, в котором Лена любила читать.
— Полицию вызывать не стоит. У меня аллергия на мигалки, — она повернулась к хозяйке. — Меня зовут Изольда. Но для вас это не имеет значения. Значение имеет только то, что я вижу.
— Что вы видите? — прошептала Лена, чувствуя, как внутри нарастает липкий, иррациональный страх.
Изольда расстегнула верхнюю пуговицу шубы, но снимать её не стала. Она подошла к окну, посмотрела на заснеженный двор, а затем развернулась к Елене и произнесла фразу, которая прозвучала как выстрел с глушителем:
— Мне понравилась ваша квартира. Вам хватит месяца, чтобы её освободить?
Тишина, повисшая после этих слов, была оглушительной. Лена моргнула, пытаясь осознать смысл сказанного. Это была какая-то дурацкая шутка? Розыгрыш?
— Что? — выдавила она. — Вы, наверное, ошиблись адресом. Или этажом. Эта квартира не продается и не сдается. Это мой дом.
— Был, — коротко отрезала Изольда.
Она полезла в сумочку — крошечный клатч, который стоил, вероятно, как вся бытовая техника на кухне Елены, — и достала сложенный вчетверо лист бумаги.
— Ваш муж, Андрей Константинович, — человек азартный. И, к сожалению, не очень умный, — Изольда протянула бумагу Елене. — Две недели назад он подписал дарственную. На моё имя. В счет погашения... скажем так, старых обязательств перед моим супругом.
Лена взяла лист. Руки её дрожали так сильно, что буквы прыгали перед глазами. Но подпись она узнала сразу. Этот размашистый росчерк с петлей на конце. Андрей. Дата стояла свежая — как раз перед его отъездом в "командировку".
— Это невозможно... — прошептала она, опускаясь на диван, потому что ноги перестали её держать. — Квартира... она же в ипотеке... мы платим...
— Ипотека закрыта, — скучающим тоном пояснила Изольда, разглядывая корешки книг на полках. — Мой муж закрыл долг перед банком, чтобы переоформить собственность. Теперь юридически здесь всё чисто. Андрей получил свободу от долгов, а я получила... — она обвела рукой комнату, — ...милую игрушку. Мне нравится этот район. И потолки высокие. Здесь будет хорошая студия для йоги. Или гардеробная. Я еще не решила.
— Вы врете, — Лена вскочила. Гнев начал вытеснять страх. — Андрей не мог! Он любит меня. Мы планировали ребенка! Он звонил мне вчера, говорил, что скучает...
— Мужчины говорят то, что женщинам удобно слышать, чтобы те не задавали лишних вопросов, пока они пакуют чемоданы, — Изольда подошла к ней вплотную. — Андрей не в Петербурге, деточка. Он сейчас, скорее всего, где-то в районе Таиланда. Или где там сейчас прячутся трусливые банкроты? Билет в один конец. Без вас.
Лена схватила телефон со стола. Дрожащими пальцами набрала номер мужа.
«Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети...»
Она набрала еще раз. И еще. Механический голос оператора звучал как приговор.
Изольда наблюдала за ней с выражением брезгливой жалости, с какой смотрят на раздавленное насекомое.
— Не тратьте батарею. Он сменил номер еще в аэропорту.
— Почему вы пришли сейчас? — голос Лены сорвался на крик. — Почему не подождали, пока он сам мне скажет?
— Потому что я не люблю ждать, — Изольда поправила мех на плече. — И потому что мне нужны ключи. У вас есть месяц на выезд. Это акт невиданной щедрости с моей стороны. Обычно я даю неделю. Но вы выглядите такой... неприспособленной. Жалкой.
Она достала из сумочки визитку и бросила её на столик, прямо поверх недочитанной книги. Черный картон, золотые буквы. Ни имени, только номер телефона.
— Тридцать дней, Елена. 28 января я пришлю бригаду рабочих. Всё, что останется здесь, будет выброшено на помойку. Включая эти ужасные шторы.
Изольда развернулась и пошла к выходу. Стук её каблуков отдавался в висках Елены ударами молота. У двери она остановилась.
— И не вздумайте портить имущество. Сдирать обои или заливать паркет водой. Я проверю каждый сантиметр. Теперь это моя квартира. А вы здесь — просто гостья, которая засиделась.
Дверь захлопнулась. Щелчок замка прозвучал как выстрел контрольного в голову.
Лена осталась стоять посреди гостиной. Запах сладких духов душил её. Она посмотрела на визитку, черным пятном лежащую на белой обложке книги. Взгляд метнулся к телефону — немому, бесполезному куску пластика.
Мир, который она строила по кирпичику пять лет, рухнул за десять минут. Но сквозь пелену слез и паники в глубине её сознания вдруг вспыхнула странная, холодная мысль. Не о том, где жить. И не о том, как вернуть Андрея.
Она вспомнила, как Изольда сказала про "старые обязательства". И про своего мужа.
Елена подошла к окну. Внизу, у подъезда, стоял огромный черный внедорожник. Водитель вышел, открыл заднюю дверь. Изольда, сверкая шубой в свете фонарей, села в машину. Но прежде чем дверь закрылась, Елена увидела, как из темноты салона к руке Изольды потянулась мужская рука. Рука с массивными часами на запястье.
Такие часы Елена видела лишь однажды. На фотографии в старом армейском альбоме своего отца, который умер десять лет назад при загадочных обстоятельствах.
Лена прижалась лбом к ледяному стеклу.
— Месяц, — прошептала она в пустоту. — Ты дала мне месяц. Зря. Это слишком много.
В её глазах, где только что плескался ужас, начало разгораться что-то темное и решительное. Она еще не знала, что будет делать, но точно знала одно: эту квартиру она не отдаст. Даже если придется сжечь её дотла вместе с этой норковой шкурой.
Утро не принесло облегчения. Оно пришло серым, безнадежным светом, просочившимся сквозь те самые шторы, которые Изольда назвала «ужасными». Елена проснулась на диване, скрючившись под пледом. Шея затекла, во рту был привкус металла, а в голове — гулкая пустота, какая бывает после похорон.
Первым желанием было зажмуриться и решить, что всё это — кошмарный сон. Женщина в норке, дарственная, предательство Андрея. Но на журнальном столике, рядом с остывшей чашкой чая, белел тот самый лист бумаги. Приговор с мокрой печатью нотариуса.
Елена села, сбросив плед. Слез больше не было. Внутри словно выключили рубильник, отвечающий за эмоции, оставив работать только аварийный генератор холодной ярости.
Она встала и подошла к зеркалу. Из отражения на неё смотрела уставшая женщина с темными кругами под глазами и спутанными волосами. «Жалкая», — так сказала Изольда.
— Ну уж нет, — прохрипела Лена.
Первым делом она позвонила в офис Андрея. Секретарь, вечно щебечущая Людочка, на этот раз говорила сухо и настороженно:
— Андрей Константинович? Елена Викторовна, так он уволился. Две недели назад. Забрал трудовую, получил расчет и сказал, что уходит в свободное плавание. Разве вы не знали?
Лена повесила трубку, не попрощавшись. Две недели. Значит, он планировал это. Две недели он ел её борщ, улыбался ей за ужином, обсуждал цвет плитки в ванной и целовал её перед сном, уже зная, что продал их жизнь. Зная, что выбросит её на улицу, как надоевшую кошку.
Елена прошла в кабинет мужа. Раньше она старалась не нарушать его личное пространство — он не любил, когда трогали его бумаги. Теперь это не имело значения. Она выдвинула ящики стола, вываливая содержимое на пол. Счета, старые контракты, гарантийные талоны на технику. Ничего. Ноутбук он забрал с собой.
Она методично простукивала полки, перетряхивала книги. Андрей был трусом, но трусом запасливым. Он не мог уехать, не оставив себе страховку. Или... не оставив что-то, что не успел забрать в спешке.
В нижнем ящике, под стопкой журналов «Автомир», она нашла маленькую бархатную коробочку. Сердце екнуло. Подарок? Прощальный жест? Она открыла её. Пусто. Но под бархатной подкладкой что-то шуршало. Елена подцепила ткань ногтем и вытащила сложенный вчетверо листок бумаги. Это была квитанция из ломбарда. Датированная вчерашним числом.
«Золотые часы "Breguet", гравировка "В.С.", механизм поврежден».
Елену бросило в жар. «В.С.» — Виктор Смирнов. Её отец.
Часы отца пропали в день его смерти. Официальная версия гласила, что у него случился инфаркт за рулем, машина вылетела в кювет и загорелась. Тело опознали с трудом. Личных вещей не сохранилось. Но Лена помнила эти часы — массивные, с турбийоном, подарок партнеров по бизнесу на юбилей. Отец никогда их не снимал.
Выходит, Андрей нашел их? Или... они были у него все это время?
Но почему он сдал их в ломбард вчера, перед побегом? Ему не хватало на билет? Андрей, ворочавший миллионами в строительной фирме, сдает часы тестя в ломбард за копейки? Здесь что-то не сходилось.
Елена бросилась в спальню, к антресолям. Ей нужно было найти старый армейский альбом отца. Она должна была убедиться.
Коробка с альбомами была пыльной. Лена чихнула, сдувая серый налет, и раскрыла тяжелый кожаный переплет. Вот он, отец. Молодой, в форме, смеется, обнимая за плечи сослуживца. А вот более поздние фото. Девяностые. Отец в малиновом пиджаке — дань моде того безумного времени — стоит рядом с "Волгой". На руке блестит золото.
Елена перелистнула страницу. Фотография со дня рождения. Отцу пятьдесят. Рядом с ним стоит высокий, мрачный мужчина с тяжелым взглядом исподлобья. Они чокаются бокалами.
Лена поднесла альбом к свету. На запястье мрачного мужчины были другие часы. Но форма циферблата... Она закрыла глаза, вызывая в памяти вчерашний вечер. Свет фонаря, черная рукав пальто, мужская рука, тянущаяся к Изольде. Блеск золота.
Она не могла быть уверена на сто процентов, что видела именно те часы, что были у отца. Но интуиция, обостренная страхом и горем, кричала: связь есть.
Мужчина на фото. Кто он?
Лена перевернула снимок. На обороте выцветшими чернилами было написано: "Витя и Глеб. Сделка века. 1998 год".
Глеб. Имя всплыло из глубин детской памяти, как всплывает со дна утопленник — раздутое и страшное. Дядя Глеб. Партнер отца. Тот самый, который исчез сразу после похорон, не придя даже проститься. Мама тогда сказала: «Бог ему судья».
Елена схватила телефон. Ей нужна была помощь. Но кому звонить? Подруги будут ахать и предлагать переночевать. Полиция посмеется над её догадками. Ей нужен был тот, кто знал прошлое отца. Тот, кто умел слушать и молчать.
Дядя Миша. Михаил Аронович. Старый ювелир, чья мастерская пряталась в подвале на Сретенке. Отец доверял ему как самому себе. Если кто-то и мог рассказать про часы и про Глеба, то только он.
Через час Елена уже стояла перед обшарпанной дверью с вывеской «Ремонт часов и ювелирных изделий». Снег валил хлопьями, забиваясь за шиворот, но она не чувствовала холода. Она сжимала в кармане квитанцию из ломбарда так сильно, что бумага стала влажной.
Колокольчик звякнул, возвещая о её приходе. Внутри пахло канифолью, пылью и старым деревом. За перегородкой, усыпанной сотнями шестеренок и пружинок, сидел старик в жилетке и с лупой на глазу.
— Мы закрыты на обед, — пробурчал он, не поднимая головы.
— Дядя Миша, это Лена. Дочь Виктора Смирнова.
Старик замер. Лупа выпала из глазницы, повиснув на шнурке. Он медленно поднял голову. Его глаза, выцветшие, как старая джинса, расширились.
— Леночка? — он встал, кряхтя. — Боже мой. Сколько лет... Ты стала копией матери.
Через пять минут перед ней стояла чашка горячего, крепкого кофе, а Михаил Аронович вертел в руках квитанцию из ломбарда.
— Андрей сдал их вчера, — сказала Лена. — В ломбард на Таганке. Дядя Миша, это часы папы? Те самые?
Старик долго молчал. Он смотрел на клочок бумаги так, словно это была шифровка с фронта.
— «Брегет», модель 3357... Гравировка «В.С.»... — он снял очки и потер переносицу. — Да, Леночка. Это часы твоего отца. Я сам чистил их ему за неделю до... до аварии.
— Но как они оказались у Андрея? — голос Лены дрогнул. — И почему он их сдал?
Михаил Аронович тяжело вздохнул.
— Андрей приходил ко мне. Полгода назад. Приносил эти часы. Спрашивал, сколько они стоят.
— И что вы сказали?
— Я сказал, что они стоят целое состояние. Но продать их легально нельзя. Они «с историей». Такие вещи всплывают только тогда, когда хотят кого-то найти. Или... предупредить. Я спросил его, откуда они у него. Он сказал, что нашел в твоих старых вещах. Соврал, значит.
Старик наклонился к ней через прилавок, его голос понизился до шепота:
— Лена, послушай меня внимательно. Твой муж влез в очень плохую историю. Если у него были эти часы, значит, он шантажировал кого-то. Или пытался откупиться ими.
— От кого? — спросила она, хотя уже знала ответ. Она достала фотографию. — От него?
Михаил Аронович взглянул на фото и побледнел.
— Глеб Воронов. В определенных кругах его называют «Мясник». В девяностые они с твоим отцом держали половину строительного рынка Москвы. Потом... потом Виктор захотел выйти из игры. Стать легальным. А Глеб не захотел.
— И папа погиб, — закончила Лена.
— Официально — несчастный случай. Неофициально... тормозные шланги сами по себе не перерезаются.
В мастерской повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем сотен часов. Время здесь словно насмехалось над ними.
— Вчера ко мне приходила женщина, — сказала Лена твердо. — Изольда. Она сказала, что Андрей переписал на неё квартиру за долги её мужа. Я видела мужчину у неё в машине. На его руке были часы. Похожие на папины.
Михаил Аронович схватился за сердце.
— Изольда... Это жена Воронова. Молодая, вторая или третья, я уже не помню. Лена, беги.
— Что?
— Беги из этой квартиры! — старик схватил её за руку, его пальцы были холодными и сухими. — Ты не понимаешь? Андрей не просто проиграл квартиру. Он, видимо, пытался продать Воронову эти часы, как доказательство... доказательство причастности Глеба к смерти твоего отца. Часы, которые должны были сгореть в машине! Если они уцелели, значит, кто-то их снял с тела. Или Глеб, или... тот, кто убил Виктора.
Лена отдернула руку. Пазл складывался в страшную картину. Андрей нашел часы. Понял, что это улика. Пытался шантажировать Воронова? Или просто продать их ему? Но Воронов — это "Мясник". С такими не торгуются.
— Андрей сдал часы в ломбард вчера, — прошептала она. — Значит, сделка сорвалась. Он запаниковал. Сбросил улику, переписал квартиру, чтобы выиграть время, и сбежал.
— Он сделал тебя заложницей, — жестко сказал ювелир. — Он отдал тебя им на растерзание, чтобы спасти свою шкуру. Воронов не успокоится, пока не получит часы. Квитанция у тебя?
— Да.
— Это твой смертный приговор, девочка. И одновременно — твой единственный козырь. Пока часы в ломбарде, они в безопасности. Как только Воронов узнает, где они...
Дверной колокольчик снова звякнул. Резко, требовательно.
Михаил Аронович побледнел еще сильнее. Он быстро сунул руку под прилавок и нажал какую-то кнопку. Где-то в глубине мастерской щелкнул замок.
— В заднюю дверь! — прошипел он. — Быстро! Через дворы, к метро. Не возвращайся домой!
— Но кто там? — Лена оглянулась.
За матовым стеклом двери стояли две массивные тени.
— Люди Глеба. Они следили за тобой. Андрей наверняка сказал им, что ты ничего не знаешь, но они проверяют. Уходи!
Лена кинулась в подсобку. Она слышала, как открывается входная дверь, как тяжелые шаги ступают по старому паркету.
— Здравствуйте, дедушка, — раздался низкий, глумливый голос. — Мы ищем девушку. С ней только что зашла такая... печаль. Не видели?
Лена выскочила на задний двор, в сугробы, поскальзываясь на льду. Холодный воздух обжег легкие. Она бежала по лабиринту переулков Сретенки, сжимая в кулаке квитанцию.
Месяц? Изольда дала ей месяц? Какая ложь.
У неё не было месяца. У неё, возможно, не было даже этого вечера.
Она остановилась, тяжело дыша, у входа в метро. Люди спешили по своим делам, мир вокруг жил обычной жизнью. Но для Елены реальность изменилась. Теперь она была дичью.
Но у дичи были зубы. И у неё была квитанция.
Она достала телефон. На этот раз она не стала звонить Андрею. Она набрала номер, который был на черной визитке.
Гудки шли долго. Наконец, трубку сняли.
— Слушаю, — ленивый голос Изольды.
— Это Елена. Я знаю, что нужно вашему мужу. И знаю, что Андрей пытался ему продать.
На том конце повисла пауза. Долгая, напряженная. Сквозь трубку Лена слышала, как Изольда перестала жевать (или пить), и как изменилось её дыхание.
— Продолжай, — голос Изольды потерял свою вальяжность. Стал острым, как бритва.
— Встретимся. Без охраны. И без вашего мужа. Только вы и я. Иначе часы уйдут в полицию вместе с письмом моего отца, которое я "нашла" сегодня утром.
Лена блефовала. Никакого письма не было. Но в покер играют не картами, а ставками.
— Где? — коротко спросила Изольда.
— Там, где вы не сможете устроить сцену. В ГУМе, у фонтана. Через час.
Лена отключила телефон, вытащила сим-карту и бросила её в урну. Её руки больше не дрожали. Страх ушел, уступив место холодному расчету. Андрей предал её. Воронов убил её отца. Изольда хотела забрать её дом.
«Что ж, — подумала Лена, спускаясь в метро. — Посмотрим, кто кого».
ГУМ гудел, как растревоженный улей, но улей праздничный, пахнущий ванилью, дорогим кофе и беззаботностью. Под стеклянным куполом плавал мягкий свет, отражаясь в витринах бутиков, где цены на сумочки были сопоставимы с бюджетом небольшой африканской страны. Елена стояла у знаменитого фонтана, сжимая в руке стаканчик с мороженым, которое она купила чисто механически — чтобы не выделяться из толпы. Есть ей не хотелось. Ей хотелось кричать.
Она купила дешевый кнопочный телефон в переходе и теперь нервно поглядывала на экран. Прошло уже пять минут от назначенного времени.
— Фисташковое? Банальный выбор.
Елена вздрогнула. Изольда появилась словно из воздуха. На этот раз на ней не было норки. Элегантное кашемировое пальто песочного цвета, темные очки, скрывающие пол-лица, и шелковый платок на голове. Она выглядела как кинозвезда, пытающаяся скрыться от папарацци, но добивающаяся ровно обратного эффекта.
— Я люблю классику, — сухо ответила Елена, отправляя подтаявшее мороженое в урну. — Вы пришли одна?
Изольда сняла очки. Под глазами у «железной леди» залегли тени, которые не мог скрыть даже плотный слой тонального крема. Вблизи она казалась старше и… испуганнее?
— Глеб думает, я на массаже. У меня сорок минут. Где письмо?
— А где гарантии, что я выйду отсюда живой, если отдам его? — Елена старалась говорить твердо, хотя колени под пальто предательски дрожали.
Они отошли в сторону, к перилам второго этажа, откуда открывался вид на пеструю толпу внизу.
— Послушай, девочка, — Изольда говорила быстро, не глядя на Елену, а сканируя пространство вокруг. — Ты влезла в игру, правил которой не знаешь. Глеб — параноик. После того как твой муженек сбежал, он перевернул вверх дном полгорода. Если он узнает, что часы его бывшего партнера всплыли… он зачистит всех. И тебя, и меня.
— Вас-то за что? — удивилась Елена. — Вы же его жена.
Изольда горько усмехнулась.
— Жена? Я для него — трофей. Красивая вещь, как та квартира. Ты думаешь, мне нужна твоя жилплощадь для йоги? Я готовлю «аэродром». Я собираюсь уйти от него, Елена. И мне нужны были активы, которые он не сможет отследить сразу. Твой Андрей подвернулся очень кстати. Глупый, жадный мальчишка, который захотел легких денег.
Елена почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Андрей… он был с вами в сговоре?
— Сначала да. Он хотел продать Глебу часы за огромную сумму. Шантажировал его. Но Глеб не платит шантажистам, он их убирает. Андрей понял это слишком поздно. Он прибежал ко мне, умолял помочь. Я предложила сделку: он переписывает квартиру на меня, я даю ему денег на билет и «окно» на границе. Квартира была платой за его жизнь.
— Значит, он жив… — выдохнула Елена. Облегчение смешалось с острой, жгучей ненавистью. Он купил свою жизнь ценой её дома и её безопасности.
— Пока жив. Но если ты не отдашь мне квитанцию и то выдуманное письмо, Глеб найдет нас обеих. Часы — это единственное, что связывает его с убийством твоего отца. Срок давности еще не истек по вновь открывшимся обстоятельствам. Для Глеба эти часы — как игла для Кощея.
Елена полезла в карман. Пальцы нащупали бумажку.
— Я отдам квитанцию. Но у меня условие. Вы вернете мне дарственную. Разорвете её. Прямо сейчас.
Изольда посмотрела на неё с неожиданным уважением.
— Торгуешься? Хвалю. Но документы у нотариуса. Я не ношу их в сумочке.
— Тогда никакой квитанции. Я пойду в прокуратуру.
— Ты не дойдешь даже до выхода из ГУМа, дура! — прошипела Изольда, хватая её за локоть. — Посмотри вниз. На лавочку у фонтана.
Елена посмотрела. Там, лениво листая газету, сидел грузный мужчина в кожаной куртке. Рядом с ним, жуя яблоко, стоял еще один. Те самые двое из часовой мастерской.
— Они следят за мной, — прошептала Изольда. — Глеб не доверяет никому. Если они увидят, что я что-то беру у тебя…
В этот момент мужчина с газетой поднял голову. Их взгляды встретились. Он медленно сложил газету, поднялся и кивнул напарнику. Они двинулись к эскалатору.
— Черт! — Изольда побледнела так, что стала похожа на мраморную статую. — Они нас заметили. Беги!
— Куда?
— В дамскую комнату, на третий этаж! Там есть служебный выход через технические помещения. Я их задержу.
— Зачем вам мне помогать?
— Потому что если они схватят тебя с квитанцией, Глеб поймет, что я вела двойную игру. Беги, идиотка!
Изольда резко развернулась и пошла навстречу охранникам, на ходу доставая пудреницу и делая вид, что поправляет макияж. Елена не стала ждать развязки. Она рванула к лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
Сердце колотилось где-то в горле. Третий этаж. Коридор. Поворот. Сзади послышался шум, чей-то вскрик, звон разбитого стекла — кажется, Изольда перевернула витрину, чтобы создать хаос.
Елена влетела в длинный коридор, ведущий к туалетам. Навстречу ей шли люди, ничего не подозревающие, смеющиеся. Она расталкивала их, бормоча извинения.
Внезапно сильная рука схватила её за предплечье и резко дернула в сторону, в темную нишу, где стояли автоматы с газировкой.
Елена хотела закричать, но широкая ладонь в кожаной перчатке зажала ей рот.
— Тихо, Елена Викторовна. Не брыкайтесь, я не от Воронова.
Голос был мужской, спокойный, с легкой хрипотцой. Елена замерла. Мужчина медленно убрал руку.
Перед ней стоял человек лет сорока, в неприметном сером пальто и кепке, надвинутой на глаза. Лицо простое, такое забываешь через секунду после встречи, но глаза — цепкие, умные, серые, как осеннее небо.
— Кто вы? — прошептала она, прижимаясь спиной к холодному автомату.
— Друг, — коротко ответил он. — Или, скажем так, человек, у которого с Глебом Вороновым свои счеты. Меня зовут Максим.
Он выглянул из ниши, проверяя коридор.
— Ваши преследователи сейчас сцепятся с охраной ГУМа, Изольда устроила отличный спектакль. Но у нас мало времени. Выходы перекроют через пять минут.
— Откуда вы знаете мое имя? Откуда вы вообще взялись?
Максим усмехнулся. Улыбка у него была странная — одними губами, глаза оставались холодными.
— Я слежу за вашим мужем уже две недели. С того момента, как он попытался продать часы через даркнет. Андрей — идиот, Елена. Он оставил столько цифровых следов, что их хватило бы на три пожизненных.
— Вы из полиции?
— Хуже. Я частный детектив. Меня наняли люди, у которых Воронов в девяностых отнял бизнес. Они хотят справедливости. А я хочу часы.
Елена инстинктивно прижала руку к карману.
— Я не отдам их вам.
— И правильно сделаете, — кивнул Максим. — Пока квитанция у вас — вы живы. Но одной вам не справиться. Изольда вас использует. Она хочет получить часы, чтобы шантажировать мужа при разводе, выбить себе отступные. Ей плевать на память вашего отца.
— А вам не плевать?
— Мне платят за результат. Посадить Воронова. Часы — это прямая улика. Помогите мне добыть их из ломбарда так, чтобы нас не убили на выходе, и я помогу вам вернуть квартиру. И мужа, если он вам еще нужен.
— Андрей? Вы знаете, где он?
Максим достал смартфон и показал ей фотографию.
На снимке был Андрей. Он сидел в каком-то грязном мотеле, привязанный скотчем к стулу. Лицо в синяках, губа разбита.
— Что… кто это сделал? — Елена в ужасе прикрыла рот рукой.
— Мои люди перехватили его в аэропорту Домодедово перед вылетом. Изольда соврала вам. Она не дала ему уйти. Она сдала его своим людям, чтобы те вытрясли из него, где часы. Но мои ребята оказались быстрее.
Мир Елены окончательно перевернулся. Изольда, которая казалась союзницей пять минут назад, на самом деле хладнокровно отправила Андрея на пытки?
— Сейчас Андрей у меня в безопасном месте, — продолжил Максим, убирая телефон. — Он готов петь соловьем и подписать любые бумаги, чтобы вернуть вам квартиру, лишь бы Глеб до него не добрался. Но нам нужно вытащить часы.
В коридоре послышался топот тяжелых ботинок.
— Ищут, — констатировал Максим. — Уходим. Служебный лифт за углом, у меня есть ключ-карта.
Елена колебалась секунду. Довериться незнакомцу, который держит её мужа в заложниках? Или попытаться сбежать самой, имея на хвосте мафию?
Выбора не было.
— Хорошо, — сказала она. — Ведите.
Они нырнули в боковой проход, Максим приложил карту к магнитному замку, и двери грузового лифта с лязгом открылись.
Когда кабина поползла вниз, в подвалы ГУМа, Елена спросила:
— Почему вы не забрали часы сами? Вы же знаете, в каком они ломбарде.
Максим посмотрел на неё в упор.
— Потому что ломбард принадлежит племяннику Воронова. Они не отдадут часы никому, кроме того, кто сдал, или… его законной супруги с паспортом и доверенностью. Мы не можем просто ворваться туда и устроить перестрелку в центре Москвы. Нам нужна хитрость. Нам нужны вы, Елена. Вы сыграете роль безутешной вдовы, которая пришла выкупить память о муже.
— А вы?
— А я буду вашей страховкой. И, поверьте, я стреляю лучше, чем эти гориллы.
Лифт остановился. Двери открылись в сырой, полутемный тоннель подземной парковки.
Вдали завыли полицейские сирены. Игра перешла на новый уровень. Теперь против них были все: бандиты, полиция и коварная "светская львица".
— Садитесь, — Максим кивнул на старенькую, неприметную "Шкоду". — Едем в ломбард. Прямо сейчас. Пока Воронов думает, что вы зажаты в ГУМе.
Елена села в машину.
— И еще одно, — сказал Максим, заводя двигатель. — Андрей кое-что рассказал мне, пока мы… беседовали. Часы — это не просто улика убийства. Внутри механизма есть микропленка. Коды доступа к офшорным счетам Воронова. Вот почему он так боится. Там миллиарды, Елена.
Машина рванула с места. Елена смотрела на мелькающие огни тоннеля и понимала: пути назад нет. Цена её квартиры только что выросла до нескольких миллиардов долларов. И её жизнь теперь стоила ровно столько же.
Ломбард на Таганке выглядел именно так, как выглядят места, где умирают надежды. Узкая дверь с решеткой, вывеска «24 часа», мигающая ядовито-зеленым светом, и запах — смесь дешевого табака и пыльных ковров.
— У вас пять минут, — сказал Максим, паркуя «Шкоду» в темном дворе. — Держите телефон включенным. Если что-то пойдет не так — падайте на пол. Я буду стрелять через витрину.
Елена посмотрела на него. В полумраке салона его лицо казалось высеченным из камня. Ни сочувствия, ни страха. Только холодный профессионализм наемника.
— Я справлюсь, — сказала она, поправляя пальто. В этот момент она поймала себя на мысли, что больше не чувствует себя той уютной домашней Леной, которая вчера мариновала утку. Та Лена осталась в квартире на Патриарших. Здесь, в машине с детективом, сидела женщина, которой нечего терять.
Она вышла на улицу и толкнула тяжелую дверь.
Внутри было тихо. За бронированным стеклом сидел молодой парень с жидкой бородкой, уткнувшийся в телефон. Увидев Елену, он лениво поднял глаза.
— Золото? Техника? Паспорт есть?
Елена подошла к окошку. Она положила квитанцию на лоток с такой силой, что парень вздрогнул.
— Выкуп. Сейчас же.
Парень взял бумажку, повертел её, хмыкнул и начал стучать по клавишам старого компьютера.
— «Брегет»... Ого. Серьезная вещица. — Его лицо вдруг изменилось. Он перестал жевать жвачку. — Подождите. Здесь пометка в базе. «Не выдавать без личного распоряжения владельца».
Сердце Елены пропустило удар. Воронов уже подстраховался.
— Какого еще владельца? — она включила «режим Изольды», добавляя в голос капризные, визгливые нотки. — Мой муж, идиот, сдал их вчера спьяну! Это семейная реликвия! Вы хоть понимаете, кто мой свекор? Если я не вернусь с этими часами через десять минут, сюда приедет наряд ОМОНа и разнесет вашу лавочку по кирпичику за скупку краденого!
Парень замялся. Он явно знал, чей это ломбард, но истеричная женщина в дорогом пальто пугала его здесь и сейчас больше, чем мифический дядя Глеб где-то там.
— Девушка, не кричите. Я должен позвонить...
— Кому? — перебила Елена. — Звони! Звони Глебу! Скажи ему, что Лена пришла. И скажи, что у меня в машине сидит прокурор. Хочешь проверки? Хочешь, чтобы у тебя нашли все «левые» залоги?
Она блефовала так отчаянно, что сама почти поверила в свою ложь. Парень побледнел. Связываться с прокуратурой и подставлять бизнес дяди из-за какой-то бабской истерики ему не хотелось. Он еще раз глянул на монитор, потом махнул рукой.
— Ладно. Черт с вами. Паспорт давайте. И проценты за сутки. С вас пятнадцать тысяч.
Елена дрожащими руками отсчитала купюры, которые ей дал Максим. Парень ушел в хранилище. Эти две минуты ожидания показались вечностью. Елене казалось, что сейчас откроется дверь и войдут те двое из ГУМа.
Но лоток выдвинулся. На черном бархате лежали часы. Золотой корпус тускло блеснул под лампой дневного света. Часы её отца. Те самые, которые остановились в день его смерти.
Елена сжала их в кулаке. Металл был холодным, обжигающим.
— Спасибо, — бросила она и, не оглядываясь, выбежала на улицу.
Максим уже открыл дверь машины. Как только она упала на сиденье, «Шкода» сорвалась с места, взвизгнув шинами.
— Взяли? — коротко спросил он.
Елена разжала кулак. Часы лежали на ладони, целые и невредимые.
— Молодец, — впервые в голосе Максима прозвучало что-то похожее на теплоту. — А теперь едем навестить вашего благоверного.
Они ехали около часа. Город сменился промзоной, серыми заборами и трубами. Наконец, машина свернула на территорию заброшенного автосервиса на окраине Капотни.
— Приехали, — Максим заглушил мотор. — Будьте готовы. Он выглядит... неважно.
Они спустились в подвал. Здесь пахло сыростью и машинным маслом. В центре комнаты, под единственной лампочкой, на стуле сидел человек.
Елена остановилась на пороге. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы узнать в этом сломленном, сгорбленном существе своего мужа.
Андрей был в порванной рубашке, лицо превратилось в сизо-фиолетовую маску. Увидев Елену, он замычал сквозь кляп.
Максим подошел и резким движением сорвал скотч с его рта.
— Лена! — Андрей закашлялся, сплевывая кровь. — Леночка, родная! Ты пришла! Я знал! Скажи ему! Скажи этому психопату, чтобы он меня отпустил! Я всё верну! Мы уедем!
Елена медленно подошла к нему. Она думала, что почувствует жалость. Или любовь. Но она чувствовала только брезгливость. Словно смотрела на гнилое яблоко.
— Что ты вернешь, Андрей? — тихо спросила она. — Квартиру? Мою жизнь?
— Я хотел как лучше! — затараторил он, и слезы потекли по его распухшим щекам. — Я хотел денег для нас! Лена, эти часы... Я нашел их случайно, в коробке со старыми запчастями твоего отца на даче. Я не знал, что это такое! Я просто хотел продать их Воронову!
— Не ври, — голос Максима прозвучал как удар хлыста. Он стоял в углу, поигрывая часами, которые забрал у Елены. — Ты прекрасно знал, что это. Ты знал, что Виктор Смирнов был убит. И ты знал, что часы доказывают вину Воронова. Ты решил шантажировать убийцу, Андрей. Ты поставил на кон жизнь своей жены.
Андрей замолчал, глядя в пол.
— Я думал, у меня получится... — прошептал он. — Я думал, Глеб испугается. А когда он прислал ко мне людей... я запаниковал. Изольда обещала помочь.
— Изольда тебя продала, — сказала Елена. — Так же, как ты продал меня.
Она подошла к Максиму.
— Открой их.
Максим достал из кармана маленький инструмент, похожий на скальпель. Он поддел заднюю крышку часов. Раздался щелчок. Механизм открылся.
Внутри, между шестеренками, ничего не было.
Елена застыла. Пусто.
— Где пленка? — Максим шагнул к Андрею, его лицо исказилось от ярости. Он схватил мужа Елены за воротник. — Где микропленка?! Ты сказал, она внутри!
— Я... я перепрятал её! — взвизгнул Андрей, вжимаясь в стул. — Я не идиот! Я знал, что часы могут отобрать! Я вытащил пленку перед тем, как сдать их в ломбард!
— Где она? — прорычал Максим.
— Она у Лены! — выкрикнул Андрей.
В подвале повисла тишина. Максим медленно повернулся к Елене. Его серые глаза теперь смотрели на неё не как на союзницу, а как на цель.
— Что это значит? — спросил он тихо.
Елена попятилась.
— Я не знаю... Я ничего не брала... Андрей, о чем ты говоришь?!
— Медальон, — всхлипнул Андрей. — Тот, что я подарил тебе на годовщину. Серебряный, в виде сердца. Пленка там. Внутри фотографии.
Елена невольно потянулась к шее. Медальон был на ней. Она никогда его не снимала. Маленькое серебряное сердечко, внутри которого была их свадебная фотография.
Она носила улику на собственной шее две недели. И Андрей знал это. Он сделал из неё живой сейф.
— Снимай, — приказал Максим, протягивая руку. В другой его руке появился пистолет. — Медленно.
— Вы же сказали, что вы друг, — прошептала Елена.
— У меня нет друзей, Елена Викторовна. У меня есть заказчики. А заказчикам нужны коды от счетов, а не справедливость для вашего папы. Снимай медальон!
Внезапно наверху, за железной дверью гаража, раздался грохот. Визг тормозов, крики, и через секунду — оглушительный взрыв, от которого с потолка посыпалась штукатурка.
Дверь в подвал вылетела с петель. В облаке пыли и дыма на пороге возникли фигуры в черном камуфляже с автоматами наперевес.
Максим ругнулся, нырнул за старый верстак и открыл огонь. Пули засвистели по подвалу, выбивая искры из бетона.
Елена упала на пол, закрывая голову руками. Андрей дико закричал, пытаясь опрокинуть стул и уползти.
Сквозь грохот выстрелов Елена услышала знакомый, властный голос, усиленный мегафоном:
— Максим! Игра окончена! Выходи! И выведи девчонку!
Это был не Глеб Воронов.
Голос был женским.
Изольда.
Стрельба стихла так же внезапно, как и началась.
— У вас десять секунд! — крикнула Изольда откуда-то сверху. — Или я брошу туда гранату. Мне плевать на часы, мне нужны коды!
Максим посмотрел на Елену. Он был загнан в угол. В его глазах металась мысль: использовать её как щит или попробовать договориться?
Он посмотрел на медальон на её шее.
— Слушай меня, — прошипел он, подползая к Елене. — Там, наверху, не полиция. Это частная армия Изольды. Она хочет забрать все деньги мужа и свалить. Если она получит коды, она убьет нас всех как свидетелей.
— А вы? — спросила Елена, глядя в дуло его пистолета. — Вы разве не сделаете то же самое?
Максим криво усмехнулся.
— Я хотя бы даю тебе шанс.
Он сунул руку в карман и достал… гранату. Настоящую, ребристую.
— Я их отвлеку. Беги к вентиляционной шахте, там, за стеллажом. Она ведет в коллектор.
— Почему? — Елена не верила своим ушам. — Зачем вы меня спасаете?
— Потому что коды у тебя, дура! Пока ты жива и на свободе — я нужен им живым как переговорщик. Беги!
Он выдернул чеку и швырнул гранату в сторону лестницы.
— Ложись!
Взрыв потряс здание. Свет погас. В темноте, наполненной гарью и криками Андрея, Елена поползла к стеллажу. Она нащупала ржавую решетку, выбила её ногой и протиснулась в узкий, вонючий лаз.
Последнее, что она слышала, прежде чем провалиться в темноту коллектора, был голос Изольды:
— Найдите её! Переройте весь район! Она не могла уйти далеко с моими деньгами!
Елена ползла по липкой грязи, сжимая в руке медальон. Серебряное сердце жгло ладонь. Теперь она была одна. Против всех. Андрей предал её. Максим использовал её. Изольда охотилась за ней.
В темноте подземелья, глотая слезы и грязный воздух, Елена Викторовна умерла.
Вместо неё родилась хищница. И у этой хищницы в руках был ключ к миллиардам.
— Месяц, говоришь? — прошептала она в темноту. — Нет, Изольда. Теперь я устанавливаю сроки.
Спустя три дня квартира на Патриарших встретила Елену тишиной. Той самой, родной, пахнущей старым деревом и книжной пылью. Замки еще не сменили — Изольда была слишком уверена, что прежняя хозяйка либо мертва, либо бежит к канадской границе.
Елена включила свет в прихожей. Она прошла в ванную, смывая с себя остатки грязи коллектора, дешевых мотелей и чужого страха. Она надела свое лучшее платье — темно-синее, строгое, как футляр. На шее больше не было медальона. Серебряное сердце осталось лежать в банковской ячейке на другом конце города.
Она налила себе бокал вина, села в любимое кресло и положила на колени телефон.
Ровно в 20:00 в дверь позвонили.
Елена не удивилась. Она сама назначила это время. Но открывать не пошла. Дверь была не заперта.
В прихожую вошла Изольда. На этот раз без шубы и без охраны. В руке она сжимала пистолет с глушителем. Её лицо осунулось, идеальная укладка растрепалась. Она выглядела как загнанная волчица.
— Ты, — выдохнула она, входя в гостиную и наводя дуло на Елену. — Живучая тварь. Где коды?
Елена сделала глоток вина. Вино показалось ей кислым. Вкус жизни изменился.
— Добрый вечер, Изольда. Вы не вытерли ноги.
— Плевать я хотела на твой паркет! — взвизгнула Изольда. — Ты хоть понимаешь, что натворила? Максим мертв. Твой муженек в реанимации под охраной моих людей. У тебя ничего нет. Отдай мне пленку, и я, может быть, позволю тебе уйти живой.
— Вы ошибаетесь, — спокойно ответила Елена. — У меня есть всё. А у вас — только пять минут.
— До чего? До приезда полиции? Я их купила!
— Нет. До приезда вашего мужа.
Глаза Изольды расширились. Рука с пистолетом дрогнула.
— Ты врешь. Ты не могла с ним связаться.
— Глеб Викторович — деловой человек. К нему трудно попасть на прием, но если сказать секретарю код офшорного счета на Каймановых островах, соединяют мгновенно. Я позвонила ему час назад.
— Что ты ему сказала? — прошептала Изольда, опуская пистолет.
— Правду. Что его любимая жена планировала украсть его миллиарды и сбежать с молодым любовником. Ах да, про любовника я присочинила, для драматизма. Глеб Викторович очень не любит, когда трогают его деньги. И еще меньше он любит, когда из него делают идиота.
В подъезде послышались тяжелые шаги. Много шагов.
Изольда метнулась к окну, выглянула и побледнела до синевы.
— Ты... ты сдала меня ему... Он же убьет меня.
— Скорее всего, — равнодушно кивнула Елена. — Но это уже не мои проблемы. Вы дали мне месяц на выселение. Я решила, что это слишком долго.
Дверь распахнулась. В квартиру вошли трое. Двое охранников — тех самых, из ГУМа, — и невысокий, коренастый мужчина с седым "ежиком" и глазами-буравчиками. Глеб Воронов. "Мясник".
Он даже не посмотрел на жену. Он прошел к креслу, где сидела Елена, и остановился, разглядывая её с интересом, как редкий экспонат.
— Елена Викторовна Смирнова, — произнес он голосом, похожим на скрежет гравия. — Дочь Вити. Похожа. Очень похожа. Характер, вижу, тоже отцовский.
— Надеюсь, что нет, — ответила Елена, не вставая. — Отец позволил вам себя убить. Я такого удовольствия вам не доставлю.
Глеб усмехнулся.
— Где коды?
— В надежном месте. Если со мной что-то случится, они уйдут в Интерпол, ФСБ и в редакцию "New York Times" одновременно. Вместе с часами и результатами баллистической экспертизы десятилетней давности.
Воронов нахмурился.
— Ты играешь с огнем, девочка.
— Я уже сгорела, Глеб Викторович. В том подвале, вместе с Максимом. То, что сидит перед вами — это пепел. А пепел ничего не боится.
Она достала из сумочки сложенный лист бумаги. Тот самый, что принесла Изольда в первый день.
— Мои условия просты. Первое: вы аннулируете дарственную. Квартира остается моей. Второе: вы забываете о моем существовании. Я не трогаю ваши счета, вы не трогаете меня. Третье: Андрей.
— Что Андрей? — спросил Воронов.
— Я хочу развод. Быстрый и тихий. И пусть он исчезнет из моей жизни. Что вы с ним сделаете — мне всё равно. Хоть на органы разберите, хоть отпустите. Для меня он умер.
Воронов молчал минуту. В комнате было слышно только тяжелое дыхание Изольды, которая вжалась в стену.
— А часы? — спросил Глеб. — Доказательство убийства твоего отца?
— Они останутся у меня. Как гарантия вашей порядочности. Пока я жива и здорова — они лежат в ячейке. Если я поскользнусь на банановой кожуре — они всплывут.
Глеб кивнул.
— Справедливо. Витя гордился бы тобой.
Он щелкнул пальцами. Один из охранников достал папку и ручку.
— Пиши отказную, — бросил Глеб Изольде, не оборачиваясь.
Изольда, трясущимися руками, подошла к столу. Она подписала бумаги, заливая их слезами. Её высокомерие, её лоск, её "норковая броня" — всё рассыпалось в прах.
— А теперь, — Глеб забрал бумаги и протянул их Елене. — Коды.
Елена взяла телефон и отправила одно сообщение.
— Проверьте почту.
У охранника пискнул планшет.
— Пришло, Глеб Викторович. Доступ подтвержден. Деньги на месте.
Воронов удовлетворенно кивнул. Он повернулся к Изольде.
— Собирайся, душа моя. Поедем домой. Нам предстоит долгий, очень долгий разговор о семейных ценностях.
Охранники подхватили рыдающую Изольду под руки.
У выхода Глеб остановился.
— Андрей в больнице. Врачи говорят, будет хромать. Я передам ему бумаги на развод. Считай это моим подарком на новоселье.
Они ушли. Дверь захлопнулась.
Елена осталась одна.
Она встала, подошла к двери и закрыла её на все замки. Потом задернула шторы — те самые, "ужасные".
Она победила. Она сохранила дом. Она отомстила.
Но, глядя на пустую квартиру, она понимала, что Изольда была права в одном. Того уюта, что был здесь раньше, уже не вернуть. Призраки прошлого теперь жили в каждом углу.
На столе завибрировал телефон. Сообщение с неизвестного номера.
"Я выбрался через вентиляцию раньше, чем рвануло. Спасибо за отвлекающий маневр. С меня должок. М."
Елена улыбнулась. Первый раз за эти дни искренне. Максим жив.
Она подошла к камину, взяла фотографию, где они с Андреем счастливо улыбались на фоне Эйфелевой башни, и бросила её в огонь. Пламя жадно лизнуло глянцевую бумагу.
— Мне понравилась ваша квартира, — прошептала Елена в тишину, передразнивая интонацию Изольды. — Вам хватит месяца, чтобы освободить её от прошлого?
Она налила себе еще вина.
— Хватит, — ответила она сама себе. — Вполне хватит.
За окном падал снег, укрывая Москву белым, чистым одеялом, под которым надежно были спрятаны все грехи этого города. Елена Викторовна Смирнова начинала новую жизнь. И в этой жизни она больше никогда, никому не позволит решать за неё.
