Константин Степанович ненавидел тишину. Всю свою жизнь он провел в симфонии созидательного шума: грохот бетономешалок, визг циркулярных пил, глухие удары молотков и крики прорабов. Это была музыка жизни. Музыка, в которой рождались дома, школы, больницы. Он знал язык бетона и кирпича лучше, чем язык людей. Он знал, что если фундамент залит правильно, здание выстоит в любую бурю.
Но теперь его собственный фундамент дал трещину.
Все случилось внезапно, словно кто-то дернул рубильник на главной подстанции. Сначала звон в ушах, потом странная тяжесть, будто мир накренился на сорок пять градусов, а затем — темнота. Когда свет вернулся, мир изменился. Левая рука висела плетью, нога волочилась, как чужая, а речь, его четкая, командная речь, превратилась в невнятное бормотание, которое он сам с трудом узнавал.
Шестьдесят восемь лет. Возраст, когда мастера уходят на почетный отдых, чтобы учить молодых. А он превратился в мебель. В старое, громоздкое кресло, которое жалко выбросить, но некуда поставить.
— Пап, ну посмотри, какая погода, — голос дочери, Лены, звучал с той нарочитой бодростью, которую люди включают, разговаривая с тяжелобольными или маленькими детьми.
Константин Степанович сидел на заднем сиденье машины, глядя, как за окном проплывают бесконечные леса. Он не хотел отвечать. Язык все еще плохо слушался, каждое слово требовало усилий, словно он ворочал языком булыжники.
— Тебе там понравится, — подхватил с водительского сиденья Андрей, его сын. — Мы все подготовили. Пандус сделали. Воздух свежий. Врачи говорят, кислород — это первое дело для восстановления нейронных связей.
«Нейронные связи», — мысленно передразнил Константин. — «Обуза я для вас. Якорь на ногах».
Он видел, как они устали. Лена разрывалась между работой, своей семьей и поездками к нему в больницу. Андрей оплачивал сиделок, покупал дорогие лекарства, хмурился над счетами, думая, что отец не замечает. Константин замечал всё. Он был строителем. Он умел видеть скрытые трещины в конструкции задолго до того, как стена рухнет. Их семья трещала под весом его болезни.
Машина свернула на гравийную дорогу. Камни захрустели под колесами — звук, напомнивший ему о стройплощадке. Дача. Старый дом, который он начал перестраивать десять лет назад, но так и не закончил. Сначала не было времени, потом умерла жена, Галина, и смысл пропал. Теперь этот дом стоял недостроем, памятником его прокрастинации.
Они выгрузили его, как мешок с цементом. Пересадили в кресло-каталку. Андрей, пыхтя, толкал его по новому деревянному настилу.
— Вот, батя, смотри. Веранда. Твоё капитанское место.
Константин огляделся. Перед ним открывался вид на заросший участок, переходящий в густой лес. Опушка, высокие сосны, кусты дикой малины. Тихо. Слишком тихо.
— Мы будем приезжать каждые выходные, — пообещала Лена, поправляя плед на его ногах. В её глазах стояли слезы, которые она безуспешно пыталась скрыть. — А Саша с тобой побудет, пока каникулы. Он в своей комнате, интернет мы ему провели, так что он не заскучает. Если что — зови.
Саша, его шестнадцатилетний внук, вышел на веранду, не отрываясь от смартфона.
— Привет, дед, — буркнул он, не поднимая глаз.
— П-привет, — выдавил Константин.
Дети уехали вечером. Оставили холодильник, забитый едой, расписанный график приема таблеток и гнетущее чувство вины, висевшее в воздухе гуще комариного роя.
Константин остался один на веранде. Саша сидел наверху, оттуда доносились звуки какой-то компьютерной игры. Старик смотрел на лес. Левая рука лежала на подлокотнике, бесполезная и тяжелая.
«Вот и финал, Костя», — подумал он. — «Был прораб, стал экспонат. Сиди, дыши, не мешай».
Он закрыл глаза и попытался вспомнить, как это — быть сильным. Но память подводила, предлагая взамен лишь ощущение ватного тела и безнадежности.
Первые дни слились в серую полосу. Утро, помощь Саши с туалетом и умыванием (унизительная процедура, от которой Константин каждый раз хотел провалиться сквозь землю), завтрак, кресло на веранде, обед, снова кресло, ужин, сон.
Саша был неплохим парнем, но далеким. Он выполнял обязанности сиделки механически, стараясь быстрее вернуться в свой цифровой мир. Константин его не винил. Кому интересно возиться с полупарализованным дедом, который и двух слов связать не может?
Развлечением стало наблюдение. Константин, привыкший всю жизнь смотреть на чертежи и уровни, теперь изучал пейзаж. Его взгляд профессионала автоматически отмечал детали: вот та сосна наклонилась, корневая система подмыта, скоро упадет. Вон там дренажная канава заросла, надо бы чистить.
На третий день его внимание привлекло движение на границе участка и леса, там, где начинался пологий склон оврага.
Сначала он подумал, что это бродячая собака. Серое, приземистое тело мелькнуло в высокой траве. Но животное двигалось иначе — тяжеловато, основательно, словно маленький танк.
Константин прищурился. Зрение его не подводило. Из кустов вышла еще одна фигура, поменьше.
Барсуки.
Он знал, что они здесь водятся, но никогда не видел их так близко. Обычно это ночные звери, скрытные. Но здесь, видимо, было тихо, людей почти не было, и они осмелели.
Константин стал наблюдать. Он попросил Сашу найти старый бинокль. Внук, удивившись просьбе, порылся в кладовке и принес потертый полевой бинокль в кожаном футляре.
В окулярах открылся целый мир.
Это было не просто логово. Это была инженерная конструкция. Константин, как строитель, не мог не восхититься. Вход в нору был расположен идеально: на южном склоне, чтобы не заливало дождем, прикрыт корнями старого дуба, служащими естественной арматурой. Перед входом была утоптанная площадка — своеобразная «прихожая», где звери чистили шкурку перед тем, как спуститься вниз.
— Грамотно, — прошептал Константин. — Очень грамотно. С соблюдением всех СНиПов.
Он начал различать их. Самый крупный, с широкой белой полосой через всю морду, был явно главным. Константин назвал его Прорабом. Второй, поменьше и суетливее, получил кличку Подсобник. Была еще самка и двое детенышей, смешных и неуклюжих.
Жизнь барсучьего поселения оказалась упорядоченной и логичной. Утром они занимались ремонтом: выгребали старую подстилку (сухие листья и мох), проветривали норы. Прораб деловито осматривал окрестности, проверял, нет ли опасности.
Константин поймал себя на том, что ждет утра. Впервые за месяцы у него появилась цель: увидеть, как Прораб выйдет на проверку объекта.
— Саш, — позвал он однажды внука. — Иди... глянь.
Внук неохотно оторвался от телефона, вышел на веранду. Константин протянул ему бинокль и указал здоровой рукой на овраг.
— Ну, кусты, — пожал плечами Саша. — И что?
— Смотри... у корней.
Саша прильнул к окулярам.
— Ого! Это барсук? Какой жирный! Прикол.
— Это... Прораб, — с трудом выговорил Константин. — Строит.
— Строит? — хмыкнул Саша. — Ну да, копает чего-то. Круто, дед. Ладно, у меня там катка начинается.
Внук ушел, но Константин не обиделся. У него теперь была своя «катка», своя стройплощадка, за которой нужно было присматривать. Он чувствовал странное родство с этими зверьми. Они тоже были привязаны к земле, они тоже строили дом для своей семьи, укрепляли стены, заботились о потомстве.
Это поселение стало его телевизором, его книгой и его собеседником. Он заметил, что Прораб хромает на заднюю лапу. «Старая травма, — подумал Константин. — Как у меня. Но ты ходишь, брат. И работаешь».
Был вторник, душный и безветренный. Воздух стоял плотной стеной, предвещая грозу. Константин с утра чувствовал себя неважно — голова была тяжелой, давление скакало. Саша предложил ему остаться в постели, но старик упрямо потребовал отвезти его на веранду. Он не мог пропустить утренний обход Прораба.
Около полудня, когда зной стал невыносимым, тишину разорвал лай.
Это был не ленивый лай деревенской дворняги. Это был злобный, азартный гвалт своры. Константин встрепенулся. Звук приближался со стороны леса.
На опушку вылетели три крупные собаки. Грязные, поджарые, с дикими глазами. Одичавшая стая — бич дачных поселков. Они рыскали в поисках легкой добычи.
И они нашли её.
В этот момент барсучата играли на площадке у норы. Самка была рядом, грелась на солнце. Прораб возился чуть поодаль, в кустах.
Собаки увидели зверей и с визгом бросились в атаку.
Самка издала резкий шипящий звук, загоняя детей в нору. Она успела втолкнуть их, но сама замешкалась. Одна из собак, рыжий кобель с рваным ухом, цапнул её за бок.
— Нет! — вырвалось у Константина.
Прораб вылетел из кустов, как пушечное ядро. Несмотря на хромоту, он врезался в бок рыжему псу, сбив его с ног. Барсук — зверь серьезный, его когти и зубы опасны, но собак было трое. Они были выше, быстрее и работали стаей.
Они окружили Прораба. Самка, шипя, пятилась в нору, но путь ей отрезала пятнистая сука.
Константин вцепился в подлокотники кресла. Сердце колотилось так, что казалось, ребра сейчас треснут. Это было нечестно. Это было подло. Трое на одного, на старика, на семью.
— Сашка! — крикнул он, но голос сорвался на хрип. Внук был в наушниках, он не слышал.
Собаки сжимали кольцо. Прораб огрызался, его шерсть стояла дыбом, но силы были неравны. Рыжий пес уже примерялся, чтобы схватить барсука за шею.
Внутри Константина что-то щелкнуло. Ярость. Горячая, ослепляющая ярость, какой он не чувствовал с молодости. Это были *его* барсуки. *Его* стройка. *Его* соседи.
Он не помнил, как отстегнул ремень, удерживающий его в кресле. Не помнил, как его парализованная нога коснулась пола. Он видел только распахнутые пасти собак и отчаянно сражающегося Прораба.
Рядом, у стены, стояла старая, сучковатая палка, которую Андрей вырезал для него, но которой Константин никогда не пользовался.
Его здоровая рука схватила палку.
Константин Степанович встал.
Ноги дрожали, колени подгибались, левая сторона тела казалась свинцовой, но он стоял. Он сделал шаг. Потом второй. Он не чувствовал пола, он двигался на чистой силе воли и адреналине.
— А ну пошли! — заревел он. Это был не старческий хрип. Это был голос прораба, перекрывающий шум стройки. — Пошли вон, твари!
Он добрался до перил веранды. До собак было метров двадцать. Он не мог добежать до них. Но он мог создать шум.
Он начал колотить палкой по железным прутьям ограждения веранды. Звонкий, металлический грохот разнесся по округе.
— Вон! Пошли вон! — орал он, вкладывая в крик всю боль последних месяцев.
Он схватил с подоконника тяжелую керамическую кружку с недопитым чаем и швырнул её в сторону своры. Кружка не долетела, разбилась о камень, но звук и внезапное появление огромной, орущей фигуры на веранде сбили собак с толку.
Рыжий пес отскочил, оглядываясь. Пятнистая сука поджала хвост.
— Саша! — снова закричал Константин, не переставая бить палкой по железу.
Дверь распахнулась. На веранду выскочил перепуганный внук.
— Дед?! Ты стоишь?!
— Собаки! Гони! — прохрипел Константин, указывая палкой.
Саша мгновенно оценил ситуацию. Он схватил с пола швабру, оставленную после уборки, и, перепрыгнув через перила (чего Константин ему всегда запрещал), с криком побежал к оврагу.
Молодость и агрессия внука, плюс грохот, который продолжал устраивать дед, решили исход. Собаки, трусливые, как и все шакалы, нападающие стаей, решили не связываться с сумасшедшими людьми. Огрызаясь, они рванули прочь, в чащу леса.
Прораб стоял у входа в нору, тяжело дыша. Он посмотрел в сторону людей. На секунду Константину показалось, что зверь кивнул ему. Затем барсук скрылся под землей.
Константин опустил палку. Адреналин схлынул так же внезапно, как и пришел. Ноги превратились в желе. Мир снова накренился.
— Дед! Дедушка! — Саша подбежал к веранде, тяжело дыша. — Ты как? Ты... ты же стоял! Ты шел!
Константин рухнул обратно в кресло, которое чудом оказалось сзади. Сердце пыталось пробить грудную клетку. По лицу тек пот. Но впервые за полгода он не чувствовал себя развалиной. Он чувствовал боль в мышцах — живую, настоящую боль от напряжения.
Он улыбнулся. Криво, одной половиной лица, но это была улыбка победителя.
— Мы им... дали... прикурить, Сашок.
Вечером приехал врач, вызванный перепуганной Леной (Саша позвонил родителям с докладом «дед дал жару»). Врач осмотрел Константина, померил давление, сделал кардиограмму.
— Удивительно, — сказал доктор, снимая очки. — Гипертонический криз миновал, ритм почти в норме. Но, Константин Степанович, такие нагрузки... вы могли убить себя.
— А мог и не убить, — четко произнес Константин. Его речь стала лучше. Словно тот крик пробил пробку в горле. — Доктор, мне нужны упражнения.
— Какие упражнения?
— Чтобы ходить. И чтобы... палкой бить. Сильно.
Врач удивленно посмотрел на него, потом на Сашу. Внук сиял.
— Он хочет защищать барсуков, — пояснил Саша. — У нас тут, типа, заповедник теперь.
С этого дня жизнь на даче изменилась. План "дожития" был отменен. Был утвержден план "Реконструкция".
Константин больше не отказывался от зарядки. Наоборот, он требовал увеличить нагрузку.
— Саш, давай еще подход. Нога халтурит, — ворчал он, сжимая эспандер здоровой рукой, а парализованной пытаясь удержать мячик.
Каждое утро начиналось с "инспекции объекта". Саша вывозил деда к самому краю участка, откуда было лучше видно нору.
— Поставь камеру, — сказал однажды Константин.
— Какую?
— Ну эти, как их... вебки? Чтобы я мог видеть их ночью. И когда нас нет.
Саша загорелся идеей. В следующие выходные Андрей привез комплект видеонаблюдения. Установку превратили в спецоперацию. Саша лазил по деревьям, монтируя камеры, а Константин руководил процессом снизу, указывая сектора обзора.
— Выше бери! Угол наклона пятнадцать градусов! Иначе листва закроет! — командовал он. Голос его креп с каждым днем.
Теперь в комнате Константина стоял монитор. Он превратился в командный пункт. Он знал всё о жизни барсучьей семьи. Он знал, что самка зализывает рану (она заживала хорошо). Он знал, что барсучата начали выходить на охоту за жуками. Он вел журнал наблюдений, записывая туда всё корявым, но разборчивым почерком левой руки (правую он тренировал, выводя палочки и крючочки).
Андрей и Лена не узнавали отца. Из угрюмого старика он превратился в увлеченного исследователя.
— Пап, может, в город на зиму? — осторожно спросила Лена в августе.
— Никакого города, — отрезал Константин. — Дом теплый. Отопление есть. Сашка мне интернет наладил. Я тут нужен. Скоро зима, барсуки в спячку лягут, кто их охранять будет?
Он стал местной достопримечательностью. Соседи-дачники, заходя в гости, первым делом спрашивали: «Ну, как там наши полосатые?» Константин с гордостью показывал записи с камер: «Вот, смотрите, как они нору утепляют. Мох тащат. Умнейшие звери».
Он начал читать книги по зоологии. Изучал повадки, рацион, врагов. Он понял, что его жизнь не закончилась. Она просто сменила профиль. Он больше не строил дома для людей, он охранял дом природы.
Осень пришла золотая и сухая. Лес горел желтым и багряным огнем. Барсуки активно нагуливали жир перед зимой. Они стали круглыми, медлительными и оттого еще более уязвимыми.
Беда пришла не в виде собак.
В один из октябрьских вечеров Константин сидел у монитора. На улице уже стемнело. Инфракрасная камера показывала черно-зеленую картинку склона. Барсуки уже ушли в нору, готовились ко сну.
Вдруг на экране мелькнул луч света. Яркий, узкий луч фонаря.
Константин подался вперед. Луч скользнул по кустам, остановился на входе в нору. В кадре появились ноги в тяжелых сапогах. Двое мужчин. У одного в руках была лопата, у другого — что-то похожее на длинную палку с петлей на конце и большая клетка.
Браконьеры.
Константин похолодел. Он читал об этом. Барсучий жир. Его считают целебным, продают за большие деньги. Ради этого варвары раскапывают норы, вытаскивают спящих зверей крючьями, убивают или забирают живьем для притравочных станций, где на них тренируют охотничьих собак. Это была смерть. Страшная, мучительная смерть для Прораба и его семьи.
— Сашка! — крик Константина был подобен сирене воздушной тревоги.
Внук влетел в комнату, уронив бутерброд.
— Что?!
— Там люди. С лопатами. Они пришли за ними.
Саша глянул на монитор.
— Уроды, — выдохнул он. — Я сейчас бате позвоню... или в полицию?
— Полиция будет ехать час. Участковый в райцентре, — Константин лихорадочно соображал. Мозг работал четко, как компьютер. — Они начнут копать сейчас. Нора глубокая, но они знают, где "котел". Часа полтора у нас есть.
Он попытался встать. Ноги держали, но дойти до оврага по темноте, по корням... он не сможет. Он просто упадет и будет лежать, пока его друзей будут убивать.
— Саш, пиши в чат поселка. Срочно! — скомандовал он. — Пиши: «Браконьеры в овраге за участком 48. Нужна помощь. Всем мужчинам!».
Саша схватил телефон. Его пальцы летали по экрану.
— И позвони дяде Мише, соседу справа. У него прожектор мощный на гараже. Пусть врубает и тащит сюда.
— Дед, ты что задумал?
— Мы им устроим "светомузыку", — глаза Константина сузились. — Я не дам разрушить этот дом. Я строитель, я знаю, как защищать конструкции.
Константин выбрался на веранду. Осенний холод пробирал до костей, но он не чувствовал его.
— Алло, дядя Миша? Да, это Саня. Дед просит... Да, браконьеры! Срочно!
Внизу, в овраге, уже слышались глухие удары лопаты о землю. Они начали копать шурфы — вертикальные колодцы, чтобы перехватить ходы норы.
— Быстрее, — шептал Константин. — Быстрее, мужики.
Через пять минут у ворот заскрипели тормоза. Это был дядя Миша, отставной военный, крепкий мужик с усами. С ним был его зять и еще двое соседей.
— Где они, Степаныч? — спросил Миша, забегая на участок. В руках у него был мощный строительный фонарь. У зятя — черенок от лопаты.
— В овраге. Копают сверху, над основной камерой, — доложил Константин, глядя в планшет, куда Саша вывел картинку с камер. — Саш, веди их. Но тихо! Окружайте. Не дайте им уйти лесом.
— Понял! — кивнул Миша. — Мужики, за мной. Санек, светишь по команде.
Группа захвата двинулась в темноту. Константин остался на "командном пункте". Он видел на экране, как браконьеры работают. Один копал, второй светил и держал наготове петлю. Они уже углубились на полметра.
— Еще немного, твари, — прошипел Константин. — Еще немного.
Он видел, как тени соседей мелькают среди деревьев. Они брали место раскопок в полукольцо.
В телефоне Саши, который остался на связи с дедом по громкой связи, послышался шепот Миши:
— На позиции.
— Давай! — скомандовал Константин в трубку.
Вспыхнул прожектор дяди Миши, разрезая тьму ослепительным белым лучом.
— Стоять! — рявкнул военный голос соседа. — Руки прочь от лопат!
Браконьеры, ослепленные светом, замерли. Один попытался рвануть в сторону, но там уже выросли фигуры зятя и других дачников.
— Куда?! — раздался грозный окрик.
— Мы... мы червей копаем! — заблеял один из браконьеров, прикрывая лицо рукой.
— Червей? С петлей и клеткой? Ночью? — голос Миши был полон презрения. — Сейчас полиция приедет, разберемся с вашими червями.
В этот момент к участку подъехал полицейский "УАЗик". Оказалось, в поселковом чате сообщение увидела жена местного егеря и позвонила куда следует напрямую.
Константин смотрел на экран. Он видел, как на запястьях "землекопов" защелкнулись наручники. Он видел, как егерь осматривает нору, качает головой, но показывает большой палец — успели, не добрались.
Старик откинулся на спинку кресла. Силы снова оставили его, но теперь это была приятная усталость. Усталость после хорошо выполненной работы.
— Сдана в эксплуатацию, — прошептал он. — Объект под охраной.
История о том, как парализованный дед с внуком и соседями поймал банду браконьеров, разлетелась быстро. Сначала по поселковым чатам, потом попала в местную газету. Журналистка, молодая девушка, приехала брать интервью.
Константин Степанович сначала отнекивался, стеснялся своей палки, своей неловкой походки. Но Саша настоял.
— Дед, ты герой. Расскажи им про Прораба.
И Константин рассказал. Не о себе. О барсуках. О том, как они строят, как живут, как любят своих детей. Он говорил с такой любовью и знанием дела, что журналистка слушала раскрыв рот.
Статья вышла под заголовком «Хранитель леса».
Люди стали писать. Кто-то предлагал помощь с кормом, кто-то спрашивал совета, как защитить ежей на участке. Константин, с помощью Саши, завел блог. «Дневник наблюдателя». Он выкладывал видео с фотоловушек, рассказывал истории из жизни лесного поселения.
Это стало его новой профессией. Он чувствовал себя нужным. Он переписывался с биологами, консультировал других людей, перенесших инсульт.
— Главное — найти свой объект, — писал он одному мужчине, который потерял веру в себя после болезни. — Найти то, что нуждается в вашей защите больше, чем вы нуждаетесь в жалости. Когда ты отвечаешь за чью-то жизнь, на свою ныть времени нет.
К следующему лету Константин Степанович уже ходил почти уверенно, опираясь на красивую трость. Левая рука работала на 70 процентов. Он сам смастерил новую кормушку для птиц.
Однажды теплым июньским вечером вся семья собралась на веранде. Андрей жарил шашлык, Лена накрывала на стол. Саша что-то показывал отцу на планшете.
— Пап, — Андрей подошел к Константину. — Мы тут подумали... Может, перестроим дом? Сделаем зимний вариант. Капитальный. Чтобы ты мог здесь жить круглый год, если хочешь.
Константин посмотрел на сына. Потом перевел взгляд на опушку леса. Там, в высокой траве, мелькнула полосатая морда. Прораб вышел на вечерний обход. За ним семенили три новых, крошечных барсучонка.
Жизнь продолжалась. Фундамент устоял.
— Конечно, перестроим, — сказал Константин Степанович, положив руку сыну на плечо. Рука была крепкой и теплой. — Я уже и чертежи набросал. Там фундамент укрепить надо, и крышу перекрыть. Работы много. Но мы справимся. Мы же строители.
Он улыбнулся, глядя на свою семью — и человеческую, и лесную. Он больше не был обузой. Он был несущей конструкцией. И эта конструкция была надежнее любого бетона.