Дом Захара Петровича стоял на самом краю высокого глинистого яра, словно старый часовой, упрямо отказывающийся покидать свой пост. Стены его, сложенные из потемневших от времени и дождей бревен, слегка накренились в сторону реки, будто хотели получше разглядеть свое отражение в темной воде. Крыша, латанная-перелатанная шифером и жестью, поросла мягким изумрудным мхом, который впитывал утренние туманы и долго держал влагу, даже когда солнце поднималось в зенит.
Захару Петровичу было семьдесят. Возраст для него был не цифрой в паспорте, а ощущением тяжести в коленях перед дождем и особой, звенящей тишиной в ушах по вечерам. Он был высоким, сутулым стариком с лицом, изрезанным глубокими морщинами, похожими на трещины в пересохшей земле. Руки его — широкие, лопатообразные, с въевшимся в кожу запахом мазута и речного ила — помнили многое. Помнили тяжелые швартовы речных барж, холодное железо рычагов в машинном отделении, тепло ладони его жены, Антонины.
Антонины не стало три года назад. С тех пор тишина в доме стала густой, почти осязаемой. Захар Петрович разговаривал редко, в основном с котом Васькой, старым, драным в уличных боях бродягой, да с самой Рекой.
Для Захара Река не была просто водой, текущей по руслу. Это было огромное, древнее существо. Она дышала туманами, ворчала перекатами, смеялась солнечными зайчиками на ряби и сердилась штормовыми волнами. Захар знал ее характер лучше, чем характеры людей. Он знал, где дно илистое и вязкое, где лежат камни-валуны, принесенные ледником тысячи лет назад, а где бьют холодные ключи, от которых даже в июльскую жару сводит ноги.
Каждое утро начиналось одинаково. Захар выходил на скрипучее крыльцо, щурился на восходящее солнце и спускался по крутой, вырубленной в земле лестнице к воде. Там, в маленькой бухточке, скрытой ивами, покачивалась его плоскодонка. Лодка была старой, как и хозяин, смоленой-пересмоленой, но надежной. Она не боялась ни мели, ни коряг.
— Здравствуй, матушка, — шептал Захар, зачерпывая ладонью воду и умывая лицо. Вода бодрила, смывала остатки снов.
Он садился на перевернутое ведро у самой кромки и смотрел на поплавки закидушек. Рыбалка была не ради еды — пенсии и огорода ему хватало. Это был ритуал. Когда-то здесь, рядом, сидела Тоня. Она вязала или просто смотрела на воду, и они могли молчать часами, понимая друг друга без слов. Теперь он молчал один.
Но был у него в реке еще один старый знакомый.
В глубоком омуте, под огромной черной корягой — затопленным еще полвека назад дубом — жил Сом. Захар звал его «Бревно». Это был настоящий патриарх подводного мира. Огромный, почти с саму лодку Захара, покрытый темной, скользкой кожей, с длинными, как плети, усами. Захар видел его много раз. Бревно был стар. Он уже не гонялся за юркой плотвой, предпочитая лежать на дне, в прохладном иле, и подбирать то, что река принесет сама: снулую рыбу, лягушек, упавших в воду птенцов.
— На вот, хозяин, угощайся, — Захар часто бросал в омут потроха от пойманных лещей или куски куриной кожи.
Вода закипала, на поверхность всплывал мощный водоворот, и угощение исчезало. Бревно был частью этого мира, такой же древней и неотъемлемой, как сам яр. Захар уважал его. В этом соме он видел свое отражение: тот тоже был одинок, стар и, казалось, никому не нужен в этом быстро меняющемся мире.
Мир менялся стремительно и бесцеремонно. На противоположном берегу, который раньше был заросшим лугом, где цвел иван-чай и гудели шмели, два года назад началась стройка. Сначала пришли бульдозеры, сдирая зеленую кожу земли до желтого песка. Потом выросли заборы — высокие, глухие, из зеленого профнастила и красного кирпича.
Поселок назвали красиво — «Речная Дубрава». Только дубов там почти не осталось, их вырубили, чтобы освободить место для коттеджей, бассейнов и идеально стриженых газонов.
Теперь по выходным тишину реки разрывали звуки. Это был не шелест ветра и не крики чаек. Это был рев. Гидроциклы носились по водной глади, как бешеные осы, поднимая волну, которая подмывала берег Захара. Мощные катера с музыкой, от которой дрожали стекла в старом доме, бороздили плесы.
Захар терпел. Он понимал: время другое. Люди другие. Им нужно веселье, им нужно показывать свою силу и богатство. Но сердце щемило, когда он видел, как масляные пятна от моторов расплываются радужной пленкой по чистой воде, как пугается рыба, как улетают цапли, которые гнездились в камышах годами.
Самый большой дом в «Дубраве» принадлежал Аркадию. Местные говорили, что он большой бизнесмен из столицы. Дом его напоминал замок: башни, огромные окна, спуск к воде, выложенный гранитом, и собственный причал, у которого стояла белоснежная яхта.
Аркадия Захар видел редко. Тот иногда выходил на свой причал в белом халате, с чашкой кофе, и смотрел на реку не как на живое существо, а как на собственность. Властно, оценивающе.
У Аркадия была слабость — его собака. Английский кокер-спаниель по кличке Граф. Пес был породистый, с длинными шелковистыми ушами и умными, грустными глазами. Захар не раз видел в бинокль (старый, морской, оставшийся еще со службы), как Граф бегает по стриженому газону или сидит на носу катера, подставив морду ветру.
— Ишь ты, барин, — усмехался Захар. — Уши до земли, а важный.
Собака была единственным существом, к которому Аркадий, казалось, питал неподдельную нежность. Он сам вычесывал его, сам гулял с ним вдоль берега, кидая в воду мячик.
Беда пришла в начале августа. Лето стояло жаркое, душное. Вода в реке упала, обнажив песчаные косы. В один из таких вечеров, когда солнце, красное и огромное, садилось в дымку за лесом, над «Речной Дубравой» поднялся переполох.
Захар сидел на крыльце, чиня старую сеть-крылену, когда услышал крики.
— Граф! Граф! Ко мне! — голос Аркадия, обычно уверенный и властный, срывался на визг.
Затем замелькали лучи фонарей. Люди бегали по берегу, звали собаку. Шум моторов не стихал до глубокой ночи. Катера с прожекторами утюжили реку, лучи шарили по кустам и камышам.
Утром Захар узнал новости. Сосед, рыбак Василий, пришел стрельнуть табаку и, выпучив глаза, рассказал:
— Слыхал, Петрович? У богатея собака пропала. Говорят, в воду за мячиком прыгнул — и с концами. Даже не тявкнул.
— Может, течением унесло? — предположил Захар, набивая трубку.
— Какое течение? Там вода стоячая, заводь. Нет, Петрович, тут дело нечистое. Мужики говорят... — Василий понизил голос, — это Сом. Тот, что в омуте. Людоед.
Захар нахмурился.
— Глупости не мели. Сом падалью питается. Ему за живой собакой не угнаться.
— Да ты что! — замахал руками Василий. — Охрана видела! Говорят, всплеск был, будто корова в воду упала, и воронка огромная. Утащил он Графа, точно утащил.
Слух пополз по поселку и деревне, обрастая страшными подробностями. К обеду «Бревно» в рассказах местных превратился в чудовище размером с подводную лодку, которое годами только и ждало, чтобы закусить элитным спаниелем.
Через два дня к берегу Захара причалил черный блестящий катер. Из него выпрыгнул Аркадий в сопровождении двух крепких парней в камуфляже. Лицо бизнесмена было серым, глаза запали, на щеках проступила щетина.
Захар спустился к воде, опираясь на палку.
— Здравствуй, отец, — бросил Аркадий, не глядя на старика, а сканируя взглядом реку. — Ты тут давно живешь, все знаешь. Где логово этой твари?
— Какой твари? — спокойно спросил Захар.
— Сома! Того, что собаку мою сожрал.
Парни в камуфляже начали выгружать из катера какое-то оборудование. Захар увидел ящики, мотки проводов и что-то, подозрительно напоминающее взрывчатку.
— Сом собаку не трогал, — твердо сказал Захар. — Он старый. Ему бы лягушку поймать, а не пса здорового. Ищи на берегу, Аркадий. Может, убег пес, может, украл кто.
— Украл?! — взревел Аркадий. — Территория под камерами! Он в воду прыгнул и не вынырнул. Рыбаки ваши сказали — тут яма под корягой. Там он сидит. Я эту реку наизнанку выверну, но тварь достану. Я награду объявил. А эти ребята, — он кивнул на «камуфляжных», — специалисты. Они тут все зачистят. Динамитом глушанем, всплывет как миленький.
Сердце Захара сжалось. Динамит. Это значит смерть всему живому в радиусе ста метров. Погибнет не только старый Бревно. Погибнет малек, погибнут раки, погибнет сама река в этом месте.
— Не губи реку, сынок, — голос Захара дрогнул, но взгляд остался твердым. — Не виноват сом. Это как в дом к тебе гранату кинуть, потому что ты кому-то не понравился. Грех это.
— Дед, не мешай, — отмахнулся Аркадий, садясь обратно в катер. — Мы тут порядок наводим. Если знаешь, где нора, скажи — денег дам. Не скажешь — сами найдем.
Катер взревел и умчался к середине реки, к омуту под старым дубом. Захар остался стоять, сжимая в руке палку так, что побелели костяшки пальцев. Он чувствовал бессилие. Его мир, его тихую гавань собирались взорвать ради мести, основанной на глупых слухах.
Захар не мог просто сидеть и ждать взрыва. Он знал реку. Если Граф не утонул (а спаниели — отличные пловцы), и если его не утащил сом (в чем Захар был уверен), значит, пес где-то еще.
Река в этом месте делала хитрую петлю. Чуть ниже по течению, за омутом, от основного русла отходила узкая, заросшая ивняком протока. Она вела к старой, еще довоенной мельничной плотине. Там, среди гнилых свай и наносов топляка, черт ногу сломит. Туда никто не ходил: мелко, грязно, тучи комаров. Но течением туда сносило все, что падало в реку выше по руслу.
«Если пес жив, то он там, — подумал Захар. — А если мертв... то тело тоже там быть должно».
Он посмотрел на небо. С запада, из-за леса, наползала тяжелая, сизая туча. Воздух стал плотным и влажным. Ласточки летали так низко, что почти касались крыльями травы. Будет гроза. Сильная гроза.
Захар понимал: времени мало. Браконьеры Аркадия сейчас расставляют эхолоты, готовят заряды. Но в грозу они взрывать не будут, побоятся. Это давало шанс.
Старик надел свой старый брезентовый плащ, взял фонарь, багор и спустился к лодке.
— Ну, матушка-река, помоги, — прошептал он, отталкиваясь веслом от берега.
Мотор он заводить не стал. Шум мог привлечь внимание охраны Аркадия, да и не любил он лишнего шума. Он греб ровно, размеренно, привычным движением корпуса, которое сберегало силы. Лодка скользила по темной, уже начинающей рябить от ветра воде.
Проплывая мимо омута, Захар замедлил ход. Вода здесь была черной, тяжелой. Глубина — метров двенадцать.
Вдруг у самой поверхности, в метре от борта, вода всколыхнулась. Захар замер, подняв весло.
Из глубины медленно поднялась огромная, широкая голова. Маленькие подслеповатые глазки смотрели на лодку без страха, скорее с укором. Усы шевелились, ощупывая воду.
Это был Бревно.
Он всплыл подышать перед грозой. Захар видел шрамы на его боках — следы от старых крючков и винтов моторок. Сом выглядел усталым. Он словно чувствовал, что на него открыта охота.
— Уходи, старый, — тихо сказал Захар. — Уходи на дно, в ил заройся. Убивать тебя пришли.
Сом тяжело вздохнул, выпустив пузыри воздуха, и медленно, с достоинством погрузился обратно, оставив на воде широкий круг. Захар почувствовал странный укол в сердце. Они были похожи. Два реликта, два «динозавра», которым не было места в мире скоростных катеров и элитных коттеджей.
Но раскисать было некогда. Первые капли дождя, крупные и холодные, ударили по лицу. Ветер усилился, камыш на берегу зашумел тревожно и сухо.
Захар свернул в протоку. Здесь течение было слабее, но путь преграждали упавшие деревья и заросли кувшинок. Лодка то и дело скребла дном о топляк. Старику приходилось вставать и отталкиваться шестом. Спина ныла, руки налились свинцом, но он упрямо продвигался вперед.
Дождь превратился в ливень. Небо раскололось вспышкой молнии, и тут же грохнул гром, от которого, казалось, дрогнула сама вода. Видимость упала почти до нуля.
Старая плотина показалась впереди как нагромождение черных скелетов. Сваи торчали из воды, как гнилые зубы. Между ними набилось много мусора: бревна, пластиковые бутылки, камыш. Вода здесь бурлила, прорываясь сквозь заторы.
Захар заглушил боль в пояснице и начал внимательно осматривать завалы.
— Граф! — крикнул он, но ветер тут же унес его голос. — Песик!
Тишина. Только шум дождя и рев воды.
Захар направил лодку в самый центр затора. Это было опасно: утлую плоскодонку могло зажать между бревен или перевернуть.
И тут, в паузе между раскатами грома, он услышал звук. Тонкий, жалобный, почти человеческий плач.
Скулеж.
Захар посветил фонарем. Луч выхватил из темноты нагромождение веток. Там, на небольшом островке из спрессованного мусора и коряг, зажатый между двумя бревнами, сидел пес.
Граф.
Он был жалок. Мокрая шерсть слиплась, длинные уши висели паклей, глаза были полны ужаса. Он дрожал так сильно, что это было видно даже издалека. Его задняя лапа застряла в развилке коряги, и он не мог выбраться. А вода прибывала. Ливень и ветер гнали волну в протоку, и уровень воды стремительно рос. Еще полчаса — и пса накроет с головой.
Захар понял, что подойти на лодке вплотную не получится — слишком густой завал.
— Держись, парень, держись, — бормотал старик, скидывая плащ. Оставаться в нем было опасно: если упадешь в воду, тяжелая ткань утянет на дно.
Он взял багор и, маневрируя веслом, подогнал лодку максимально близко к завалу. До собаки оставалось метра три.
Захар встал на колени на носу лодки. Лодку качало.
— Иди сюда, иди... — он протянул багор, пытаясь зацепить бревно, державшее лапу собаки.
Не получалось. Бревно сидело крепко.
Нужно было лезть в воду.
В семьдесят лет, в грозу, в холодную воду, полную коряг. Это было безумием. Но Захар посмотрел в глаза собаки. В них было столько надежды и мольбы, что выбора не осталось.
Он перекрестился и осторожно соскользнул в воду. Дно не нащупал, пришлось плыть, держась за скользкие бревна. Вода обжигала холодом. Течение пыталось утащить его под завал. Захар, хватаясь узловатыми пальцами за мокрое дерево, подтягивался к собаке.
Добравшись до Графа, он увидел проблему. Лапа пса попала в узкую щель. Граф заскулил и лизнул руку старика.
— Сейчас, сейчас, милый. Потерпи.
Захар уперся ногами в нижнее бревно, а плечом навалился на верхнее. Старые мышцы напряглись до предела. В висках застучало. Бревно, разбухшее от воды, не поддавалось.
— Давай же! — прохрипел Захар.
Река бурлила вокруг, вода уже доходила собаке до груди. Еще усилие. Темнело в глазах. Бревно со скрипом сдвинулось на пару сантиметров.
Этого хватило. Граф рванулся и выдернул лапу.
Пес тут же попытался плыть, но силы оставили его. Он начал тонуть.
Захар подхватил его одной рукой, прижав к груди. Пес был тяжелый, килограммов двадцать.
— Ну, поплыли, — выдохнул Захар.
Путь назад к лодке был страшнее. Течение теперь било в лицо. Одной рукой грести было невозможно. Захар чувствовал, что силы кончаются. Ноги сводило судорогой. Он хлебнул воды, закашлялся. Лодка была рядом, но казалась недосягаемой. Его сносило мимо.
И тут произошло необъяснимое.
Из глубины, прямо под ногами Захара, поднялась темная масса. Он почувствовал, как что-то огромное, гладкое и сильное толкнуло его вверх и вперед. Это не было ударом. Это был мощный, направленный толчок.
Вода вокруг забурлила, и огромный хвост ударил по поверхности, создавая волну, которая буквально швырнула Захара и собаку к борту лодки.
Захар вцепился в борт. Сом! Это был Бревно. Он не напал. Он помог. Или просто его движение в тесной протоке создало нужный поток? Захар не знал. Но он чувствовал присутствие гиганта рядом, как присутствие союзника.
Собрав последние крохи сил, Захар закинул Графа в лодку. Пес мешком упал на дно и затих. Затем старик, кряхтя и срывая ногти, подтянулся и перевалился через борт сам.
Он лежал на дне лодки, глядя в черное, ревущее небо, и жадно глотал воздух. Рядом дрожал спасенный пес.
Они были живы.
Обратный путь занял вечность. Гроза потихоньку уходила на восток, но дождь все еще лил стеной. Захар выгребал против течения, чувствуя, как ноет каждая косточка. Граф лежал у него в ногах, укрытый брезентовым плащом, и иногда поднимал голову, чтобы проверить, здесь ли его спаситель.
Когда лодка Захара показалась у причала Аркадия, там все еще горели прожекторы. Катер с браконьерами стоял наготове. Видимо, они ждали конца грозы, чтобы выйти на "охоту".
Охранник на пирсе первым заметил утлую лодчонку.
— Эй! Кто там? Уйди с фарватера!
Захар не ответил. Он подогнал лодку к низкому понтону для гидроциклов.
— Принимайте... — хрипло крикнул он.
На шум выбежал Аркадий. Он был в дождевике, взвинченный и злой.
— Дед, я же сказал тебе не мешаться... — начал он, но осекся.
Захар откинул край брезента. Из-под него, пошатываясь, вылез мокрый, грязный, хромающий, но живой Граф.
Секунду стояла тишина, которую нарушал только шум дождя.
— Граф! — Аркадий упал на колени прямо в грязь на понтоне.
Пес, скуля, бросился к хозяину, облизывая его лицо. Аркадий обнимал собаку, зарываясь лицом в мокрую шерсть, и его плечи тряслись. Это был уже не надменный бизнесмен, а просто человек, вернувший друга.
Браконьеры, стоявшие на катере, переглядывались.
— Так что, шеф? Взрывать идем? — крикнул один из них.
Аркадий поднял голову. Глаза его были красными. Он посмотрел на Захара, который сидел в лодке, ссутулившись, мокрый насквозь, с дрожащими от перенапряжения руками. Старик едва держал весло.
— Пошли вон, — тихо сказал Аркадий.
— Что? — не понял браконьер.
— Пошли вон отсюда! — заорал Аркадий так, что перекрыл шум дождя. — Чтобы духу вашего здесь не было! Никакого динамита!
Он повернулся к Захару.
— Петрович... Ты... Где ты его нашел?
— На плотине, в завале, — устало ответил Захар. — Застрял он. Вода поднималась. Еле успели.
Аркадий помог Захару выбраться из лодки. Он увидел сбитые в кровь руки старика, его посиневшие губы.
— Пойдем в дом, тебе согреться надо, — суетился Аркадий. — Врача вызову.
— Не надо врача, — Захар покачал головой. — Домой мне надо. Васька там некормленый.
— Я тебя отвезу. На катере.
— Нет. Я на своей дойду. Тут рядом.
Аркадий схватил старика за руку.
— Петрович, проси что хочешь. Денег? Новый дом? Машину? Я все для тебя сделаю. Ты мне... ты мне больше, чем собаку вернул.
Захар посмотрел ему в глаза. Взгляд старика был ясным и спокойным.
— Не надо мне денег, Аркадий. И дома нового не надо. Старый еще постоит.
— А что тогда?
— Оставь реку в покое, — сказал Захар. — И Хозяина не тронь.
— Кого? — не понял Аркадий.
— Сома. Бревно. Он ведь помог мне пса вытащить. Если бы не он, может, и не выбрались бы мы. Он тут дольше нас с тобой живет. Он хранитель здешний. Не убивай его. И тишину верни. Река от шума болеет.
Аркадий молчал, глядя на темную воду. Потом кивнул. Серьезно, по-мужски.
— Слово даю. Завтра же объявлю этот участок от твоего дома до поворота «зоной покоя». Никаких моторов, никаких гидроциклов. И рыбалку запрещу. Пусть живет твой Сом. Под мою ответственность.
Прошла неделя.
Аркадий сдержал слово. На границах акватории появились буйки и знаки «Тихая зона. Проход на моторах запрещен». Гидроциклы исчезли. Строительный шум приутих. Река словно вздохнула с облегчением. Вода стала прозрачнее, вернулись цапли.
Захар сидел на веранде, грелся на солнце. Руки еще побаливали, но на душе было светло. Он пил чай с чабрецом и смотрел на реку.
У калитки остановилась машина. Не джип Аркадия, а скромная светлая малолитражка.
Из машины вышла женщина. Лет шестидесяти пяти, в легком льняном платье и соломенной шляпке. У нее было доброе, интеллигентное лицо.
Она неуверенно подошла к крыльцу.
— Здравствуйте. Вы Захар Петрович?
— Я, — ответил старик, поднимаясь.
— А я Вера Андреевна. Теща Аркадия. Можно к вам?
Захар растерялся. Гости к нему не ходили годами.
— Проходите, коли пришли. Чай вот пью.
Вера Андреевна поднялась на веранду. В руках у нее была корзинка с пирогами.
— Я только вчера приехала на дачу, — начала она, присаживаясь на предложенный стул. — Аркадий рассказал мне все. Про Графа.
Она помолчала, снимая шляпку. Волосы у нее были седые, аккуратно уложенные.
— Вы знаете, Захар Петрович, Граф — это ведь на самом деле моя собака. Я его щенком Аркаше подарила, когда дочь моя... когда они еще не развелись. Но я к нему привязана всем сердцем. Аркадий его любит, конечно, но для меня он как ребенок. Спасибо вам.
Глаза ее увлажнились.
— Да не за что, — смутился Захар. — Живая душа ведь. Как не спасти.
Они пили чай. Слово за слово, разговор потек легко и просто, как ручеек. Оказалось, Вера Андреевна всю жизнь проработала учителем биологии. Она знала названия всех трав, что росли у Захара во дворе, знала птиц по голосам. Она тоже была вдова, муж умер пять лет назад. Жила в городе, в квартире, которая казалась ей клеткой, и только летом выбиралась к зятю на дачу, но шумные компании Аркадия ее тяготили.
— Я люблю тишину, — призналась она. — Люблю смотреть на воду. А там, в поселке, музыка, суета...
— Тишина — она лечит, — кивнул Захар.
Они просидели до вечера. Захар, неожиданно для самого себя, рассказал ей про Тоню, про свою работу на барже, про Бревно. Вера Андреевна слушала внимательно, не перебивая, только кивала и подливала чай. В ее присутствии старый дом словно ожил. Запахло ванилью от пирогов и тонкими духами.
Когда солнце начало клониться к закату, окрашивая реку в золото и багрянец, они спустились к воде.
Река была идеально гладкой, как зеркало. Ни одной моторки, ни одной волны.
— Смотрите, — тихо сказал Захар, указывая на омут.
В центре черной воды, отражая закатное солнце, медленно всплыла огромная спина. Бревно. Он лежал на поверхности, наслаждаясь тишиной и теплом уходящего дня. Потом мощный хвост лениво, без всплеска, рассек воду, и гигант ушел на глубину.
— Какой он огромный... — прошептала Вера Андреевна с восхищением, а не со страхом. — Настоящий хозяин реки.
— Хранитель, — поправил Захар.
Он посмотрел на женщину, стоящую рядом. В лучах заката она казалась удивительно красивой и родной. Одиночество, которое холодным камнем давило на грудь последние три года, вдруг отступило.
— Приходите завтра, Вера Андреевна, — сказал он. — Я уху сварю. Настоящую, тройную. И костер разведем.
Она улыбнулась, и от этой улыбки морщинки у глаз разгладились.
— Приду, Захар Петрович. Обязательно приду.
Они стояли на берегу, два пожилых человека, прошедших долгий путь, полных потерь и радостей. Перед ними текла Великая Река, унося прочь горести и страхи, а в глубине, в темном омуте, дремал старый мудрый Сом, охраняя их покой и их новую, неожиданно обретенную надежду.
Добро, которое Захар отдал реке и собаке, вернулось к нему сторицей, принеся не деньги и славу, а то, что дороже всего на свете — тепло родственной души.
С того дня прошло два года. «Речная Дубрава» все так же стоит на том берегу, но напротив дома Захара всегда тихо. Аркадий строго следит за соблюдением правил «зоны покоя». Граф, уже совсем взрослый и степенный пес, часто прибегает к дому на яру. Он любит сидеть на крыльце рядом с Васькой, пока Захар и Вера Андреевна пьют вечерний чай.
Дом Захара преобразился. На окнах появились новые занавески, в палисаднике расцвели флоксы и мальвы, за которыми ухаживает Вера.
А в омуте все так же живет Бревно. Местные рыбаки перестали сочинять про него страшилки. Теперь они называют его уважительно — «Петровичев Сом». И никто, ни один человек в округе, не смеет закинуть в тот омут сеть или крючок. Потому что знают: там живет не просто рыба, а дух реки, который однажды помог человеку остаться человеком.