Двадцать три часа сорок минут. До Нового года оставалось меньше двадцати минут, а я стояла в коридоре перед дверью на кухню, стопку грязных тарелок, и чувствовала, как внутри меня медленно разгорается пламя.
— Ну конечно, скучно до одури слушать про их выставки и про какие-то там книги, — голос моей свекрови Людмилы Петровны доносился из кухни отчетливо и громко. — Но зато, Танечка, мы не готовим весь день и главное — не тратимся! Ты только посмотри, что она накупила! И семга, и икра красная, и устрицы какие-то... Я бы никогда столько денег на праздник не выбросила.
— Да уж, мамочка, — подхватила Таня, моя золовка. — Пусть Максимка зарабатывает хорошо, но разве это повод транжирить? Мы с Вовкой экономнее живем, и ничего. А эта выпендривается...
— Зато у нас квартира больше, — передразнила меня свекровь моим же голосом. — Конечно больше! На что только деньги не потратишь, лишь бы всем показать.
Тарелки в моих руках начали дрожать вместе с моими руками. Я стояла и не могла поверить в то, что слышу. Шесть лет. Шесть чертовых лет подряд они приезжали к нам встречать Новый год. Шесть раз я готовила два дня подряд, закупала продукты на последние премиальные, выбирала рецепты, сервировала стол, подбирала музыку, украшала квартиру. Шесть раз я искренне радовалась, что семья мужа хочет быть вместе с нами в самую важную ночь года.
А оказывается, они просто экономили.
— Помнишь, в прошлом году она нам про какого-то Пруста час рассказывала? — продолжала Таня, и я услышала, как она открывает холодильник. — Я чуть не уснула за столом. Зато оливье с креветками ела — пальчики оближешь! У меня бы на такой салат половина месячной зарплаты ушла.
— Тише, доченька, услышит еще, — одернула ее свекровь, но в ее голосе звучало довольство. — Хотя она там, наверное, с Максимкой и дядей Колей умные беседы ведет. Интеллигенция, видите ли...
Я тихо поставила тарелки на тумбочку в коридоре и прислонилась к стене. Руки тряслись, в горле стоял комок, а перед глазами плыли круги. Как же я была слепа! Как могла не замечать этого все эти годы?
Первый Новый год после нашей свадьбы. Людмила Петровна позвонила в начале декабря и осторожно спросила, не планируем ли мы праздновать дома. «У вас ведь квартира такая просторная, трехкомнатная, а у нас с папой всего двушка». Я тогда обрадовалась — новая семья, новые традиции! Я хотела произвести впечатление, показать, что я достойная жена их сына, что умею создавать уют и готовить.
Я три дня провела на кухне. Селедка под шубой, оливье с осетриной, заливное, домашний паштет, запеченный гусь с яблоками, мясная нарезка из дорогих деликатесов, сырная тарелка с пармезаном и дор блю, канапе с красной икрой, тарталетки с семгой... Я купила французское шампанское, дорогое вино, коньяк. Украсила квартиру гирляндами, развесила мишуру, поставила настоящую высокую елку, которую Максим притащил с рынка. На стол постелила белоснежную скатерть, достала хрустальную посуду.
Они пришли в половине девятого. Людмила Петровна, ее муж Николай Иванович, Таня с мужем Владимиром и их тогда еще маленькой дочкой Алисой. С собой они принесли одну бутылку шампанского за триста рублей и коробку конфет «Ассорти».
— Ой, Наденька, ты что, весь магазин скупила? — ахнула тогда свекровь, увидев накрытый стол. — Ну зачем так тратиться? Мы же свои!
Я тогда улыбалась и говорила, что это мне в удовольствие, что Новый год — особенный праздник. Максим обнял меня за плечи и гордо сказал: «Моя жена умеет создавать праздник». А Таня с Людмилой Петровной переглянулись каким-то странным взглядом, которого я тогда не поняла.
Теперь я понимала.
На второй год они снова попросились к нам. «У нас ремонт, вся квартира в пыли, невозможно праздновать». Я снова готовила, снова старалась. На третий год — «у Тани маленькая квартира, нам всем не поместиться». На четвертый — «у нас с папой соседи шумные, будут мешать». На пятый — даже причины не придумывали, просто: «Ну мы же как всегда к вам придем?»
И каждый раз они приносили с собой одну бутылку дешевого шампанского и коробку конфет. А уходили с полными контейнерами остатков еды, которые я им заботливо упаковывала. «Возьмите, возьмите, все равно не съедим!» — говорила я. А они брали. Охотно брали.
— Слушай, мам, а помнишь, как в позапрошлом году она нас заставила играть в какую-то викторину про литературу? — Таня рассмеялась. — Я половины писателей даже не слышала! Зато устрицы ела первый раз в жизни. Такая вкуснятина!
— Ну что ты, Танечка, — снисходительно протянула Людмила Петровна. — Наденька у нас образованная, начитанная. Она же филолог, ей простительно. Мы люди простые, нам бы поесть вкусно да Новый год встретить. А умничать пусть сама с собой в зеркало умничает.
Они обе расхохотались.
Я выпрямилась, расправила плечи и вошла в кухню.
Людмила Петровна стояла у холодильника с бокалом шампанского в руке, Таня сидела за кухонным столом с тарелкой канапе. Обе замерли, увидев меня в дверном проеме.
— Надя! — первой спохватилась свекровь, натянув улыбку. — А мы тут... посуду хотели помочь убрать тебе...
— Не нужно, — сказала я ровным голосом. — Не нужно ничего убирать.
Я прошла мимо них к плите, выключила духовку, где готовилось горячее — картофель с грибами в сливочном соусе. Повернулась к ним лицом.
— Сколько? — спросила я.
— Что — сколько? — не поняла Таня.
— Сколько лет вы надо мной смеетесь? Сколько лет притворяетесь, что вам приятно быть с нами, хотя на самом деле просто экономите на праздничном столе?
Людмила Петровна побледнела. Таня опустила глаза.
— Надя, ты что-то не то поняла... — начала было свекровь.
— Я поняла все абсолютно правильно, — перебила я ее. — Я случайно услышала ваш разговор. Весь. От начала до конца. Как вы обсуждали скучные беседы про книги и выставки. Про то, что вы не тратитесь на праздник. Про то, что я транжира и выпендрежница.
Таня вскочила из-за стола:
— Надька, ну мы же не всерьез! Просто так, поболтали...
— Поболтали, — повторила я, и в моем голосе прозвучала сталь, которой я не слышала раньше. — Шесть лет я каждый декабрь начинала планировать меню. Искала рецепты, ездила по магазинам, выбирала самые лучшие продукты. Я выкладывала деньги — наши с Максимом общие деньги, между прочим — потому что хотела, чтобы его родные чувствовали себя у нас дома. Чтобы праздник был настоящим, волшебным. А вы...
Голос мой дрогнул, и я сделала паузу, чтобы взять себя в руки.
— А вы приходили сюда как в ресторан. Нет, хуже — как в благотворительную столовую. Жрали мои деликатесы, морщились от моих «заумных» разговоров и считали меня дурой, которая не понимает, что ее используют.
— Надежда, это неправда! — воскликнула Людмила Петровна, и в ее голосе появились обиженные нотки. — Мы всегда были благодарны...
— Благодарны? — я усмехнулась. — Одна бутылка шампанского за триста рублей и коробка конфет — это ваша благодарность за праздничный стол на двадцать тысяч? За два дня моей работы на кухне? За то, что я каждый раз переживала, все ли понравится, хорошо ли приготовлено, уютно ли вам будет?
— Ты сама предлагала готовить! — вспылила Таня. — Мы не просили тебя столько тратить!
— Не просили, — согласилась я. — Но и не предлагали помочь. Ни разу. За шесть лет ни разу никто из вас не сказал: «Давайте мы что-нибудь приготовим» или «Давайте скинемся на продукты». Вы приходили с пустыми руками и уходили с полными пакетами.
Из гостиной донесся смех — Максим рассказывал какую-то историю своему отцу и Владимиру. До курантов оставалось пятнадцать минут, а я стояла на своей кухне и чувствовала, как шесть лет иллюзий рассыпаются в прах.
— Знаешь, что самое обидное? — продолжала я тише. — Не деньги. Не усилия. А то, что я искренне считала вас семьей. Я делилась с вами тем, что мне интересно — книгами, выставками, музыкой. Я думала, что мы сближаемся, узнаем друг друга лучше. А вы... вы просто терпели мои разговоры ради бесплатной еды.
Людмила Петровна вдруг села на стул, и я увидела, что она реально испугалась.
— Надя, милая, ну давай не будем раздувать... — начала она примирительно.
— Нет, — отрезала я. — Не будем ничего не раздувать. Сейчас вы обе выйдете из этой кухни, пройдете в гостиную и скажете всем, что вам пора уходить.
— Что?! — одновременно воскликнули они обе.
— Вы уйдете. Прямо сейчас. До боя курантов. Потому что я не собираюсь встречать Новый год с людьми, которые считают меня дурой и смеются надо мной в моей же квартире.
— Надька, ты это серьезно? — Таня вытаращила глаза. — Ты хочешь выгнать нас за пятнадцать минут до Нового года?
— Совершенно серьезно, — я скрестила руки на груди. — И это не я вас выгоняю. Это вы сами сделали свой выбор шесть лет назад, когда решили, что можно приходить в наш дом только ради халявы.
— Максим никогда тебе этого не простит! — выкрикнула Таня. — Это его семья!
— Тогда пусть Максим решит сам. Идемте в гостиную. Сейчас все выяснится.
Я развернулась и вышла из кухни. Сердце колотилось так, что я слышала его стук в ушах, но руки больше не дрожали. Я чувствовала странное спокойствие человека, который наконец-то перестал врать самому себе.
В гостиной царила праздничная атмосфера. Максим, его отец и Владимир сидели на диване с бокалами виски, по телевизору показывали новогоднее шоу. Маленькая Алиса спала на кресле, укрытая пледом. Елка мигала разноцветными огнями, на столе стояли полупустые тарелки с закусками.
— Макс, — сказала я, и все трое повернулись ко мне. — Нам нужно поговорить.
Людмила Петровна и Таня появились за моей спиной. Максим посмотрел на меня, потом на них, и его лицо стало настороженным.
— Что случилось?
Я вдохнула поглубже:
— Случилось то, что я только что случайно услышала разговор твоей матери и сестры на кухне. Они обсуждали, как им скучно слушать мои «заумные» разговоры про книги и выставки, но зато можно не тратиться на новогодний стол и объедаться деликатесами.
Повисла гробовая тишина. Николай Иванович опустил глаза. Владимир уставился в свой бокал. Максим медленно поднялся с дивана.
— Мама? — спросил он хрипло. — Это правда?
— Максимка, сынок, мы не то имели в виду... — залепетала Людмила Петровна.
— Что именно не то? — голос Максима стал жестким. — Вы приходили сюда все эти годы только потому, что моя жена готовит хороший стол и не берет с вас денег?
— Ну какие деньги, Макс, мы же семья! — воскликнула Таня.
— Семья, — повторил он. — Семья, которая смеется над моей женой у нее за спиной? Которая считает ее дурой?
— Мы так не говорили! — попыталась защититься Людмила Петровна.
— Говорили, — вмешался я. — Я слышала слово в слово. «Пусть умничает сама с собой в зеркало». Это ваши слова, Людмила Петровна.
Максим посмотрел на свою мать так, как я никогда раньше не видела. В его взгляде было разочарование, обида и холод.
— Папа, — обратился он к отцу. — Ты знал об этом?
Николай Иванович тяжело вздохнул:
— Сын, я... конечно, я понимал, что Люде и Тане удобно к вам ездить. Но я думал, им действительно важно быть вместе...
— Важно жрать бесплатно, — договорил за него Максим. — Черт возьми, мама! Как ты могла?
— Максим, ну я твоя мать! — в голосе Людмилы Петровны появились слезы. — Неужели ты из-за каких-то слов...
— Из-за каких-то слов? — Максим повысил голос, чего тоже почти никогда не делал. — Моя жена шесть лет вкалывала, чтобы сделать вам праздник! Шесть лет она думала, что делает что-то важное для нашей семьи! А вы использовали ее!
— Максим, не сгущай краски... — начала было Таня.
— Таня, заткнись, — отрезал брат. — Просто заткнись. Вы все сейчас соберете свои вещи и уйдете. Немедленно.
— Сынок! — ахнула Людмила Петровна. — Ты не можешь нас выгнать за десять минут до Нового года!
— Могу, — сказал Максим твердо. — И я это делаю. Папа, прости, но я не хочу видеть сейчас никого из вас. Владимир, разбуди Алису. Собирайтесь.
Людмила Петровна разрыдалась. Таня стояла бледная, с сжатыми губами. Николай Иванович поднялся с дивана, подошел ко мне и тихо сказал:
— Надежда, прости нас. Прости меня за то, что не остановил это раньше. Ты права. Полностью права.
Я кивнула, не в силах говорить. Комок в горле становился все больше.
Следующие пять минут прошли в суматохе. Владимир, ошарашенный и не понимающий, что происходит, будил Алису. Таня натягивала пальто, громко шмыгая носом. Людмила Петровна всхлипывала, пытаясь что-то сказать Максиму, но он отворачивался. Николай Иванович молча одевался, и на его лице была такая печаль, что мне стало его жаль.
Когда дверь за ними закрылась, Максим прислонился к ней спиной и закрыл глаза.
— Прости меня, — сказал он. — Надя, прости. Я должен был заметить. Я должен был понять...
Я подошла к нему и обняла. Сильно, крепко, всем телом.
— Ты не виноват. Они твоя семья. Ты не мог подумать, что...
— Я идиот, — он уткнулся лицом мне в волосы. — Шесть лет. Шесть лет ты старалась для них, а я даже не задумался, почему они никогда не предлагают встретить праздник у себя.
Мы стояли обнявшись в коридоре, а из гостиной доносился голос телеведущего, отсчитывающего последние минуты до Нового года.
— Три минуты до полуночи! — объявил он бодро.
— Пошли, — я взяла Максима за руку. — Пошли встретим Новый год. Вдвоем.
Мы вернулись в гостиную. Стол был завален едой, которую никто толком не ел. Шампанское стояло в ведерке со льдом, запотевшее и холодное. Елка мигала огоньками, отбрасывая разноцветные блики на стены.
— Две минуты! — сообщил телевизор.
Максим открыл шампанское. Разлил по бокалам. Протянул мне один.
— Знаешь, — сказал он задумчиво, — в прошлом году я думал, что-то не так. Мама все время торопила тебя подавать еду, а Таня постоянно намекала, какие продукты дорогие, какие дешевле. Но я решил, что мне показалось.
— Минута! — закричал телевизор.
— Я думала, что недостаточно стараюсь, — призналась я. — Что если бы готовила еще лучше, еще вкуснее, то они бы... не знаю, оценили бы меня по-настоящему.
— Ты больше чем достаточно стараешься, — Максим посмотрел на меня. — Ты потрясающая. А они... они просто не смогли этого разглядеть.
— Десять! Девять! Восемь! — начался обратный отсчет.
Мы встали лицом друг к другу с бокалами в руках.
— Семь! Шесть! Пять!
— Надя, — сказал Максим. — Следующий Новый год мы встретим так, как захочешь ты. Только ты. Хочешь — приготовим простую пиццу и будем смотреть фильм. Хочешь — полетим куда-нибудь. Хочешь — пригласим друзей. Но никакой родни. Не в ближайшие годы точно.
— Четыре! Три! Два!
— Я просто хочу встречать Новый год с тобой, — сказала я. — С тобой и с теми, кто нас ценит.
— Один!
Часы пробили полночь. Кремль на экране осветился салютом. По городу за окнами начали греметь взрывы фейерверков.
— С Новым годом, любимая, — сказал Максим и поцеловал меня.
— С Новым годом, — ответила я.
Мы выпили шампанское. Оно было холодным, вкусным, с тонкими пузырьками. Мы стояли посреди гостиной, уставленной едой для большой семьи, и нам было хорошо вдвоем. Лучше, чем за все предыдущие шесть лет.
— Знаешь, что забавно? — сказал Максим, наливая нам еще. — У нас теперь огромный запас еды. Будем есть всё это до середины января.
Я рассмеялась. Впервые за весь этот ужасный вечер — искренне рассмеялась.
— Или можем позвать твоих коллег завтра. Тех, что не успели уехать из города.
— Или твою подругу Олю с мужем.
Мы перечисляли людей, которым было бы приятно разделить с нами праздник. Людей, которые ценили нас. И с каждым именем я чувствовала, как от сердца отваливается еще один кусок обиды.
Мой телефон завибрировал. Сообщение от Людмилы Петровны: «Надежда, прости. Я вела себя ужасно. Я понимаю, если ты не захочешь со мной общаться. Но знай: я ценила твои старания. Просто... я завидовала. Завидовала твоей образованности, твоей кухне, твоей жизни с моим сыном. Это не оправдание. Просто объяснение. Прости».
Я показала сообщение Максиму. Он прочитал и тяжело вздохнул:
— Что будешь делать?
— Не знаю, — честно ответила я. — Может быть, когда-нибудь я ее прощу. Но не сейчас. Сейчас мне нужно время.
— У тебя есть все время мира, — он обнял меня за плечи. — Я на твоей стороне. Всегда.
Мы сели за стол. Попробовали все те блюда, которые я готовила три дня. Курицу в апельсиновом соусе, которую так и не поставили на стол, когда мы выясняли отношения. Картофель с грибами. Салаты. Закуски. Мы ели медленно, смакуя, обсуждая вкусы и рецепты.
— Это потрясающе, — сказал Максим, пробуя паштет. — Серьезно, Надь, у тебя талант.
— Спасибо, — я улыбнулась. — Знаешь, впервые за все эти годы я действительно наслаждаюсь тем, что приготовила. Раньше я все время нервничала — понравится ли, достаточно ли, не пересолено ли...
— А теперь?
— А теперь мне все равно. Я готовила для себя и для тебя. И мне нравится результат.
За окном продолжали греметь салюты. Город встречал Новый год шумно, ярко, празднично. А мы сидели в нашей квартире вдвоем, ели и впервые за долгое время чувствовали себя по-настоящему свободными.
— Знаешь, чего я хочу в новом году? — спросила я.
— Чего?
— Окружать себя только теми людьми, которым я действительно дорога. Не потому что я что-то даю или что-то делаю. А просто потому что я — это я.
— Это правильное желание, — Максим поднял бокал. — За настоящих людей в нашей жизни.
— За настоящих людей, — я чокнулась с ним.
Часы показывали первый час нового года. Начало. Чистый лист. Новая глава.