Полина думала, что самое страшное позади: смерть мамы, затяжная депрессия отца и холод в их огромной «сталинке». Но когда отец привел в дом яркую и громкую Ларису, жизнь превратилась в поле боя. Мачеха решила, что лишняя в этой квартире только одна — сама Полина. И методы у неё оказались совсем не педагогические.
***
— А ты не засиделась, милочка? Квартира-то не резиновая, пора и честь знать, — Лариса манерно отставила мизинец, помешивая ложечкой чай, словно находилась не на нашей кухне с облупившейся краской, а на приеме у английской королевы.
Я поперхнулась печеньем.
— Простите? Это вы мне?
— Тебе, Поленька, тебе. Кому же еще? Папа твой мужчина видный, ему личное пространство требуется. Для любви, для маневра, так сказать. А тут ты со своими чертежами и кислой миной.
Отец, сидевший напротив, виновато уткнулся в тарелку с супом. Он всегда так делал, когда ему было неловко — прятался. Раньше прятался за мамину спину, теперь — за тарелку борща.
— Пап? — я посмотрела на него в упор. — Ты ничего не хочешь сказать?
— Доча, ну... — он поднял на меня взгляд побитой собаки. — Ларочка просто рассуждает. О будущем. Она заботится о нас.
— О нас? Или о том, как бы побыстрее выжить меня из дома, где я родилась?
Лариса расхохоталась. Смех у нее был громкий, визгливый, как звук тормозов старого трамвая. Она поправила декольте, которое было слишком глубоким для обеда во вторник.
— Ой, какие мы нежные! Выжить! Скажешь тоже. Просто тебе двадцать три года. В твоем возрасте у меня уже было два мужа и свой бизнес. А ты всё сидишь, в куклы играешь.
— Я архитектор, Лариса. Я работаю.
— Архитектор! — передразнила она. — Стены красишь. В общем так, Андрей. Или мы решаем вопрос с детской, или я не знаю, как мы будем жить дальше.
Я замерла.
— С какой детской?
Лариса победоносно улыбнулась, положив руку с ярко-красным маникюром на руку отца.
— С нашей, дорогая. Мы планируем расширение семьи. И твоя комната — самая светлая. Идеально подойдет для малыша.
Я вскочила из-за стола. Стул с грохотом упал, но я даже не обернулась. В ушах шумело. Мамы не стало три года назад. Три года тишины, слез и запаха лекарств.
А потом появилась она. Лариса. Продавщица элитной парфюмерии, как она себя называла. Хотя по манерам — торговка с рынка девяностых. Отец встретил её случайно, когда выбирал мне подарок на Восьмое марта. И пропал.
Я выбежала в прихожую, на ходу натягивая кроссовки.
— Поля! Полина, постой! — крикнул отец, но не встал. Я слышала, как Лариса что-то зашептала ему, успокаивая.
На улице шел дождь. Наша «сталинка» в центре города всегда казалась мне крепостью. Высокие потолки, дубовый паркет. Мама обожала этот дом. Теперь эта крепость была захвачена врагом. И враг не собирался брать пленных.
***
Вернулась я поздно. Специально бродила по мокрым улицам, сидела в кафе, тупо глядя в ноутбук. Домой идти не хотелось до тошноты.
В прихожей меня ждал сюрприз. Чемоданы. Много чемоданов. И чужие мужские ботинки сорок пятого размера. Грязные. Прямо на чистом коврике.
— О, явилась! — из кухни вырулила Лариса. На ней был мамин халат. Тот самый, синий, махровый.
Меня накрыло волной ярости.
— Сними это. Немедленно.
— Что? — она округлила глаза, густо подведенные черным. — Халатик? Андрюша разрешил. Сказал, чего вещам пропадать, моль кормить.
— Сними! — заорала я так, что в серванте звякнул хрусталь.
Из комнаты вышел парень. Высокий, сутулый, с немытыми волосами и наглым взглядом. На вид — мой ровесник.
— Маман, чего тут за кипиш? Эта истеричка пришла?
Я опешила.
— Маман?
— Познакомься, Полина, — Лариса запахнула халат плотнее, словно издеваясь. — Это Виталик. Мой сын от первого брака. У него сейчас сложный период, поживёт с нами.
— Где?! — я задыхалась от возмущения.
— В гостиной. Пока. А там посмотрим.
Отец вышел из спальни, в трениках с отвисшими коленками, растрепанный.
— Поленька, ну зачем кричать? Виталику просто нужно перекантоваться пару недель. Он работу ищет. В Москве сейчас сложно...
— Папа, ты с ума сошел? Ты притащил в дом постороннего мужика?
— Слышь, ты, полегче, — Виталик шагнул ко мне, дыхнув перегаром. — Я не посторонний, я теперь почти родственник.
— Я вызову полицию, — прошипела я.
Лариса вдруг изменилась в лице. Хищный оскал сменился гримасой страдания. Она схватилась за сердце.
— Ой, Андрюша! Ой, мне плохо! Она меня в могилу сведет! Я же в положении, мне нельзя волноваться! Сволочь неблагодарная!
Отец кинулся к ней, суетливо обмахивая руками.
— Ларочка, тише, тише! Полина, иди к себе! Живо! Как ты можешь?
— Папа, она манипулирует тобой! — крикнула я, но он уже не слушал, ведя «умирающую» Ларису к дивану.
Виталик подмигнул мне и гадко ухмыльнулся:
— Ну что, сестрёнка? Будем дружить? У тебя ноут нормальный? Дай погонять.
Я захлопнула дверь своей комнаты и сползла по стене. Замок хлипкий. Надо ставить щеколду. Срочно.
***
Неделя прошла как в аду. Виталик не искал работу. Он лежал на диване в гостиной, смотрел телек на полной громкости и жрал. Именно жрал — оставляя крошки, грязные тарелки и пустые банки из-под пива повсюду.
Лариса вела себя как полновластная хозяйка. Она переставила мебель на кухне, выкинула мамины цветы («Аллергены!») и постоянно пилила отца.
— Андрюша, нам тесно. Этот слон, — кивок в сторону моей двери, — занимает столько места. А Виталику спать жестко.
— Лар, ну потерпи, — бубнил отец.
В среду я вернулась с работы и обнаружила, что моя дверь открыта.
— Кто здесь был? — я влетела в комнату.
Вещи в шкафу перерыты. На столе бардак. Пропала шкатулка с мамиными украшениями. Не золото-бриллианты, но серебро, память.
Я вылетела на кухню. Там сидела вся троица. Ели жареную картошку прямо со сковороды.
— Где шкатулка? — мой голос дрожал.
— Какая шкатулка? — Лариса даже не повернулась.
— Из моей комнаты! Вы рылись в моих вещах!
— Больно надо, — фыркнул Виталик, запихивая в рот кусок хлеба. — У тебя там одно барахло.
— Папа! У меня пропали мамины серьги!
Отец поднял глаза, полные муки.
— Поля, может, ты сама куда-то положила? Ну зачем Ларисе или Виталику твои сережки?
— Затем, что они воры!
— Ах ты дрянь! — взвизгнула Лариса. — Андрюша, скажи ей! Она оскорбляет мою семью!
— Полина, извинись, — тихо сказал отец.
— Что?
— Извинись перед Ларисой и Виталиком. Нельзя так бросаться словами.
Я смотрела на отца и не узнавала его. Где тот сильный, веселый мужчина, который носил нас с мамой на руках? Перед мной сидел безвольный старик, опутанный паутиной лжи.
— Я не буду извиняться. И я поставлю замок на дверь.
— Ставь хоть бронированную, — буркнул Виталик. — Кому ты нужна.
Ночью я слышала, как они шептались на кухне.
— Надо давить, мам. Она не свалит сама. Упертая.
— Ничего, Виталька. Вода камень точит. Андрюша уже готов. Главное — документы.
***
На следующий день я решила действовать. Нельзя сидеть и ждать, пока меня выкинут на улицу. Я пошла в юридическую консультацию, но там заломили такую цену, что я ушла ни с чем.
Сидя на скамейке в парке, я рыдала от бессилия.
— Девушка, у вас тушь потекла. Вы теперь похожи на панду. Очень грустную панду.
Я подняла голову. Передо мной стоял парень в рабочем комбинезоне, весь в штукатурке.
— Идите к черту, — огрызнулась я.
— И вам доброго дня. Я Глеб. Сосед сверху. Мы там ремонт делаем, долбим иногда. Вы не из 24-й квартиры случайно?
— Из 24-й. И да, вы долбите как дятлы.
— Это мы умеем, — он улыбнулся. Улыбка у него была открытая, простая. — А плачете чего? Шум мешает?
Сама не знаю почему, но я рассказала ему всё. И про маму, и про отца-зомби, и про «сладкую парочку» оккупантов.
Глеб слушал внимательно, перестав улыбаться.
— Так, стоп. Виталик, говоришь? Рыжий такой, с татухой на шее в виде штрих-кода?
— Да... А ты откуда знаешь?
— Видел его в подъезде. И лицо мне его знакомым показалось. У меня брат в угрозыске работает. Давай-ка я его пробью. Что-то мне подсказывает, что никакой он не сын.
— В смысле?
— В прямом. Слишком они не похожи. И ведут себя... как подельники, а не как родственники.
У меня появилась надежда. Крохотная, но надежда.
Вечером дома был скандал. Лариса закатила истерику из-за того, что я не помыла за Виталиком тарелку.
— У меня токсикоз, а ты не можешь помочь! — орала она.
— У тебя токсикоз мозга, — отрезала я.
Отец схватился за сердце по-настоящему.
— Прекратите! Обе! Я больше не могу!
— Вот! Ты доводишь отца! — торжествующе взвизгнула мачеха. — Андрей, надо решать. Квартира большая, дорогая. Продадим, купим нам двушку, а Полине — студию в области. И денег еще останется на бизнес.
— На какой бизнес? — спросил отец вяло.
— Салон красоты! Я давно мечтала. И Виталик управляющим будет.
Вот оно. Карты на столе.
***
Глеб позвонил через два дня.
— Полина, выходи во двор. Срочно.
Я сбежала по лестнице. Глеб стоял возле своей старенькой «Нивы», лицо серьезное.
— В общем так. Твой Виталик — никакой не Виталик. Это Денис Коротков, судим дважды за мошенничество и кражи.
— А Лариса?
— Лариса — его гражданская жена. Ну, или подельница. В розыске они не числятся, но наследили в Рязани знатно. Схема та же: находят одинокого мужика или вдовца, она охмуряет, он играет роль «бедного родственника», отжимают жилье и исчезают.
У меня подкосились ноги.
— Господи... Папа. Они же его оберут до нитки. Или...
— Или хуже, — кивнул Глеб. — Если квартира будет продана, твой отец им живым не нужен. Деньги заберут и ищи ветра в поле.
— Что делать? Полиция?
— Без доказательств их не возьмут. Они пока закон не нарушили, живут с согласия хозяина. Нам нужно, чтобы они сами себя сдали. Или чтобы отец прозрел.
— Он не поверит. Он думает, что она святая и беременная.
— Беременная? — Глеб хмыкнул. — Ага, от святого духа. Слушай, у меня есть план. Но тебе придется сыграть роль. Сможешь истерику закатить?
— С этим я справляюсь отлично в последнее время.
Мы поднялись в квартиру. Дома было тихо. Отец спал, Лариса и «сынок» сидели на кухне, что-то подсчитывая на калькуляторе.
— О, явилась, — буркнул лже-Виталик. — И хахаля привела.
Я глубоко вздохнула.
— Папа! Папа, выйди сюда!
Отец вышел, щурясь спросонья.
— Я согласна, — громко сказала я.
Лариса аж подпрыгнула.
— На что согласна?
— На продажу квартиры. Я устала. Я хочу свою долю и чтобы ноги моей здесь не было.
Глаза Ларисы загорелись хищным огнем.
— Ну наконец-то! Умница, дочка! Андрюша, слышишь? Она согласна!
— Но... Поля... Это же мамин дом... — отец растерялся.
— Мамы нет, папа. А жить в этом дурдоме я не могу. Только условие: деньги мне наличными и сразу в день сделки.
— Конечно! — закивала Лариса. — Виталик... то есть, мы найдем риелтора. У нас есть знакомый.
Глеб незаметно подмигнул мне. Рыбка клюнула.
***
События развивались стремительно. Лариса привела какого-то скользкого типа с бегающими глазками — «риелтора». Документы подготовили за три дня. Цену поставили ниже рыночной, чтобы «быстрее ушло».
Отец ходил как в тумане. Он явно не хотел продавать, но Лариса давила: «Ребенок! Будущее! Бизнес!».
День сделки назначили на пятницу.
Вечером в четверг Лариса и Денис (он же Виталик) устроили праздничный ужин.
— За новую жизнь! — Лариса подняла бокал с вином.
— Ты же беременна, тебе нельзя, — заметил отец.
— Ой, Андрюша, от глоточка ничего не будет. Врачи даже рекомендуют для гемоглобина.
Я сидела и ждала сигнала. Глеб установил в кухне скрытую камеру — крошечную, в вентиляции. Он сидел наверху, у себя, и писал всё.
— А документы где? — спросил лже-Виталик. — Паспорт отца, свидетельство?
— Всё у меня в сумке, — Лариса похлопала по ридикюлю. — Завтра подпишем, денежки получим и... заживем.
— А с этим что делать будем? — Денис кивнул на отца, который вышел в туалет.
Лариса понизила голос, но мы слышали.
— Сдадим в дурку. Или в деревню какую отвезем. Скажем, что запил и пропал. Кому он нужен? Дочка деньги получит и свалит.
У меня похолодело внутри.
— А если он заартачится?
— Не заартачится. Я ему таблеточек подсыпаю. Он вон, как овощ ходит.
В этот момент вернулся отец. Он выглядел бледным.
— Лар, мне что-то нехорошо. Голова кружится.
— Это от счастья, любимый, — она ласково погладила его по руке. — Выпей водички.
В дверь позвонили. Настойчиво, грубо.
— Кого там черт несет? — дернулся Денис.
Лариса пошла открывать.
В прихожую вошли люди в форме. И Глеб с ними.
— Гражданка Синицына Лариса Петровна? Гражданин Коротков Денис Иванович? — сурово спросил полицейский.
— Вы кто? Что надо? Мы ничего не сделали! — заверещала Лариса.
— Это мы выясним. Поступило заявление о подготовке мошенничества и угрозе жизни. И видеозапись у нас имеется. Интересное кино, я вам скажу. Про таблеточки особенно.
Отец стоял, прислонившись к косяку, и смотрел на «любимую жену». В его глазах медленно проступал ужас осознания.
— Лара? Ты... Ты хотела меня в дурдом?
— Андрюша, это ошибка! Это она, эта гадина подстроила! — она ткнула пальцем в меня. — Она всё врет! Я беременна!
— Проверим и это, — сказал опер. — Гражданин Коротков, руки на стену! Ноги шире!
Денис дернулся было к окну, но Глеб ловко подставил ему подножку. «Сынок» рухнул мордой в мамин любимый паркет.
— Лежать! — рявкнул полицейский.
***
Прошло полгода.
В квартире пахло краской и свежей выпечкой. Мы с Глебом заканчивали ремонт в гостиной. Те самые высокие потолки теперь сияли белизной.
Отец сильно сдал после той истории. Долго лечился — и от отравления какими-то психотропными, которыми его пичкала «невеста», и от душевной травмы. Он чувствовал вину. Огромную, тяжелую вину передо мной и перед памятью мамы.
Мы сидели на кухне. Глеб, я и папа.
— Знаете, — сказал отец, глядя на обновленные стены. — Я ведь правда думал, что это шанс. Что можно начать сначала. Дурак старый.
— Пап, прекрати, — я накрыла его руку своей. — Ты просто хотел быть счастливым. Все ошибаются. Главное, что мы сохранили дом.
Ларису и Дениса посадили. Оказалось, мы были не первыми. Целая серия эпизодов. Беременность, конечно, была липовой — справка, купленная в переходе.
Глеб обнял меня за плечи.
— Зато теперь у нас есть отличная бригада для ремонта, — подмигнул он. — Бесплатно, по-семейному.
Я улыбнулась.
— А ты не боишься? У меня характер не сахар. Вдруг я тоже... того?
— Я же вижу, чья ты дочь, — серьезно сказал Глеб. — Твоя мама была бы тобой горда. Ты этот дом отстояла как львица.
Отец вдруг улыбнулся. Впервые за долгое время искренне.
— А давайте чай пить? С тортом. Я купил.
— Давай, — согласилась я. — Только чур, никаких гостей ближайшие лет десять.
— Согласен, — поднял руки отец. — Только внуки.
Я покраснела, а Глеб рассмеялся и крепче прижал меня к себе.
За окном шумел город, но в нашей крепости снова было тихо и спокойно. И главное — безопасно. Мы справились. Мы выжили. И теперь точно знали: чужой человек может войти в дом, но стать семьей — это надо заслужить. А мошенникам здесь не место.
Как вы считаете, после такого опыта отношения действительно могут стать прежними, или Полине теперь неизбежно придется взять на себя роль „родителя“ для собственного отца, вечно контролируя его, чтобы он снова не стал жертвой своей наивности?