После вечеринки между нами повисло новое, хрупкое перемирие. Мы не обсуждали тот танец, но он витал в каждом нашем взгляде, в каждой неловкой паузе. Работа шла своим чередом, но теперь, когда наши руки случайно соприкасались над клавиатурой или когда я передавала ему чашку кофе, по коже пробегали крошечные молнии. Мы научились работать в тишине, но эта тишина стала громкой, наполненной невысказанными вопросами. И всё шло к тому, что одна из нас должен был сделать шаг. Или оступиться.
Это случилось в один из тех поздних вечеров, когда институт вымирал, и только наше окно на пятом этаже светилось тусклым жёлтым квадратом. Мы засиделись над финальной проверкой большого блока данных перед отправкой в международный реестр. Всё было готово, оставалось только нажать кнопку. Я сидела за своим компьютером, он стоял позади меня, опершись о спинку моего стула, и мы вместе в последний раз пробегались глазами по столбцам цифр. Я чувствовала тепло его тела у своей спины, слышала его ровное дыхание. В лаборатории было тихо, только гудел системный блок.
«Всё чисто, — наконец сказала я, откидываясь на спинку кресла. — Можно отправлять». Я повернула голову, чтобы посмотреть на него, и в этот момент поняла, что он находится гораздо ближе, чем думала. Наши лица оказались в сантиметрах друг от друга. Я замерла. Он тоже. Его глаза, без очков (он снял их от усталости), были не стальными, а серыми, тёмными и невероятно глубокими. В них не было привычной оценки или расчёта. Была только усталость и какая-то странная, задумчивая мягкость.
Мы смотрели друг на друга в этой внезапной близости, и время замедлилось. Весь мир сузился до пространства между нашими лицами, до тихого гула компьютера и бешеного стука моего сердца. Я видела каждую деталь: тень от длинных ресниц на его щеках, лёгкую щетину, морщинки у глаз, которые появлялись не от смеха, а от постоянного прищура перед монитором. Он тоже разглядывал меня, и его взгляд скользнул по моим бровям, глазам, губам. Воздух стал густым, тяжёлым, его было трудно вдыхать.
И тогда он сделал это. Медленно, почти нерешительно, он поднял руку. Я не отпрянула. Я не могла пошевелиться. Его пальцы, тёплые и слегка шершавые от постоянного контакта с бумагой, коснулись моей кожи. Не губы, не щёку. Он провёл кончиками пальцев по моей брови, смахнув непослушную прядь волос, которая выбилась из хвоста и всё время лезла в глаз. Движение было до смешного простым, бытовым, но исполненным такой невыразимой нежности и осторожности, что у меня перехватило дыхание.
Его прикосновение длилось всего пару секунд. Но в эти секунды всё внутри меня перевернулось. Это не было частью игры. Не было расчётом на публику. Здесь, в этой пустой лаборатории, в пять шагов от окна с видом на спящий город, не было никого, кому нужно было что-то доказывать. Это был он. Настоящий. Уставший, снявший все защиты, позволивший себе крошечный, спонтанный жест заботы. И этот жест говорил громче любых слов.
Пальцы замерли у моего виска. Он смотрел на то место, которого только что коснулся, как будто и сам не верил в то, что сделал. Потом его взгляд снова встретился с моим. И в его глазах я увидела то же самое осознание, что бушевало во мне: контроль потерян. Эксперимент вышел за все допустимые границы. Протокол был не просто нарушен — он был сожжён в этом мгновенном, молчаливом признании того, что между нами есть нечто настоящее, живое и совершенно неуправляемое.
Он отдернул руку так резко, будто обжёгся. Его лицо снова затянула привычная маска, но теперь в ней были трещины, сквозь которые пробивалась паника. «Извините, — выдохнул он, отступая на шаг. — У вас... была соринка. Волос. Мешал». Он соврал. Мы оба знали, что он соврал. И эта ложь, такая жалкая и прозрачная после того пронзительно честного прикосновения, ранила сильнее, чем если бы он просто молча отвернулся.
«Да... да, спасибо», — пробормотала я, с трудом отводя взгляд к экрану. Мои руки дрожали. В ушах стоял гул. «Данные... надо отправить», — сказал он хрипло, тыкая пальцем в монитор, но не глядя на него. Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и нажала кнопку «Отправить». Машинально, не видя, что делаю. Где-то в мире полетели наши тщательно выверенные цифры, а здесь, в лаборатории, рухнуло что-то гораздо более важное — последняя преграда.
Он быстро собрал свои вещи, не глядя на меня. «Я... мне надо идти. Завтра с утра совещание». Он почти выбежал из лаборатории, оставив дверь приоткрытой. Я сидела в полной тишине, касаясь пальцами того места на виске, где ещё секунду назад были его пальцы. Кожа горела. Внутри всё дрожало — от страха, от восторга, от ужасающего понимания.
Он убежал. Не от меня, а от того, что произошло. От того, что он почувствовал и позволил себе проявить. А я осталась одна с этим знанием. С четкой, как математическая формула, истиной: я не просто влюбилась в своего профессора и начальника по притворному контракту. Между нами возникло настоящее, обоюдное напряжение. То самое, которое нельзя симулировать. И теперь нам обоим предстояло решить, что с этим делать. Игра закончилась. Началось нечто другое. Нечто гораздо более опасное и прекрасное. И следующее наше движение уже не могло быть прописано ни в каком протоколе. Оно должно было идти от сердца. А сердца, как выяснилось, — самые ненадёжные и непредсказуемые приборы во вселенной.
💗 Если эта история затронула что-то внутри — ставьте лайк и подписывайтесь на канал "Скрытая любовь". Каждое ваше сердечко — как шепот поддержки, вдохновляющий на новые главы о чувствах, которых боятся вслух. Спасибо, что читаете, чувствуете и остаетесь рядом.
📖 Все главы произведения ищите здесь:
👉 https://dzen.ru/id/683960c8fe08f728dca8ba91